Испытание верностью, стр. 19
Сориентироваться в пространстве оказалось сложнее.
Прямо над ним пламенел кусок ярко-фиолетового неба, втиснутый в рамку из темного, почти черного, камня.
Такой же камень сдавливал с двух сторон его бедное тело.
С усилием приподняв голову, Клаус увидел профессора.
Тот спал или просто лежал неподвижно на боку (ему, как и Клаусу, было не развернуться в узкой щели), выбросив вперед руку и уткнувшись лбом в локтевой сгиб.
Его пальцы почти касались Клаусовой обуви. Ветер слабо шевелил светлые волосы.
Н-да… А что, собственно, было-то?
Вроде бы ночью они сидели в этом самом ущелье, куда загнала их лавина, и отчаянно пытались не замерзнуть. То есть сначала оказалось не так уж и холодно – они надели на себя все имеющиеся теплые вещи, завернулись в спальники и ждали, пока взойдет луна. Темнота была в ущелье – хоть глаз выколи.
Попытки разжечь уголь ни к чему не привели – только зря истратили полкоробка спичек. Куски угля, сложенные в кучку прямо на дне ущелья (дно оказалось совершенно гладким, словно вычищенное, никаких мелких камней, не говоря уже о крупных, из которых можно бы сложить примитивный очаг), даже обильно политые горючей жидкостью, нипочем не желали разгораться.
Но в общем было терпимо. Остатки коньяка из неприкосновенной фляжки решили пока не трогать – оставить на самый уж крайний случай. Чтобы скоротать время, что-нибудь друг другу рассказывали.
Клаус вспомнил профессорскую историю об обезьяне, вовремя наевшейся слабительных ягод, и улыбнулся. Кажется, там была еще какая-то философская подоплека, но какая? Клаус не мог вспомнить. Ну и ладно, неважно сейчас это… А вот что случилось дальше?
Значит, сидели они спиной к спине, Клаус лицом ко входу в ущелье, а профессор – лицом к неизвестному будущему.
И вдруг это самое будущее обрушилось на них. Примчалось, налетело, завыло ледяным ветром.
47
В затылок Клауса, к счастью, защищенный шерстяной шапочкой и меховым капюшоном, швырнуло целой лопатой колючего тяжелого снега. Перед глазами в кромешной темноте закружились и замерцали белые звездочки.
Стало так холодно, что зубы Клауса начали выбивать дробь. Чей-то голос, ледяной, тонкий и злобный, несколько раз явственно провыл ему прямо в уши: «Уходи… уходи… уходи…»
При этом ногам Клауса, вытянутым в сторону входа, было почему-то несравнимо теплее, чем голове. И ветер, не ослабевая, дул в ту сторону, словно намеревался вышвырнуть путешественников из ущелья, туда, откуда они пришли, на каменную полку, где (Клаус почему-то в том не сомневался) совсем не было снега и над которой давным-давно появилась луна.
Клаус хотел обернуться и посмотреть, что с профессором – ему-то злобные духи ущелья дули прямо в лицо, – как получил очередную снеговую затрещину и медленно поплыл куда-то по темной, с белыми кружевными завихрениями ледяной реке.
И унесло, утянуло бы Клауса в неведомые черные пропасти, в самый ад, если б мощная рука профессора не развернула парня к себе и не прижала к его губам флягу со спасительным жидким огнем. Клаус, всхлипывая, присосался к фляге и почувствовал, что сковавшие тело ледяные кольца распались. Почти сразу же теплой волной накатила дремота, и Клаус, хотя и повторял себе слова профессора, что спать нельзя, только не здесь, только не сейчас, поддался ей.
Вместе со сном неизвестно откуда явилось убеждение, что все кончится хорошо. Пока Клаус с профессором, просто-напросто не может случиться ничего плохого. Потому что профессор – вечен и непоколебим, как скала.
И что же – Клаус оказался прав. Он проснулся. Он жив, не обморозился, не замерз.
И пришло утро. Новый день – новая надежда.
И даже, если разобраться, не так уж холодно…
Клаус тронул носком ботинка ладонь профессора. Потом еще раз.
Тот пробормотал что-то невнятное, тяжело вздохнул и сделал попытку повернуться на другой бок.
Когда же это не удалось, профессор, видимо, смирился с неизбежным, потому что открыл глаза, поднял голову и посмотрел на Клауса.
Тот ободряюще улыбнулся ему и сказал:
– Доброе утро, профессор! Чашечку кофе?
Профессор провел ладонью по лицу и отрицательно покачал головой.
Было очень странно видеть непоколебимого господина Роджерса небритым, взлохмаченным, с глубокими тенями под глазами. Почти так же странно, как и просыпаться раньше его.
– Не знаю, как вы, а я отлично выспался, – солгал Клаус.
– Хорошо, – проговорил профессор, поднимаясь, – однако же, странно…
– Что странно? – удивился Клаус. – То, что я выспался?
– Вот именно. Мы с тобой попали в настоящий снежный буран, так?
Клаус согласно кивнул.
– К тому же на этой высоте температура ночью опускается до двадцати градусов мороза, верно?
Клаус пожал плечами – мол, вы профессор, вам виднее.
– Следовательно, к утру мы должны были просто-напросто замерзнуть. Или погибнуть под грудой снега…
48
– Вы так говорите, словно недовольны тем, что этого не произошло, – усмехнулся Клаус.
Профессор потер правый бок, слегка поморщился и сказал:
– Значит, ты хорошо выспался?
– Ага, – подтвердил Клаус.
– И голова не болит?
– Нет, – гордо ответил Клаус, – ничего не болит.
– Тогда бери свой рюкзак, и идем дальше.
«Ну, я, конечно, не рассчитывал, что вы, герр Роджерс, и дальше будете тащить мой рюкзак, но уж завтрак-то – святое, – возмутился про себя Клаус. – Еще неизвестно, сколько нам пробираться вверх по этому ущелью.
Здесь, конечно, не самое комфортное место для завтрака и сесть толком негде, но уж по ломтю солонины с галетой и по глотку воды из фляги запросто можно было бы организовать!»
– Мы скоро выберемся из ущелья, – отозвался на его недовольные мысли ушедший вперед профессор.
– И там нас встретят мудрые старцы в белых одеждах, – ворчал Клаус, волоча рюкзак по земле. – Мудрые старцы – хранители Шамбалы. Они накормят нас сытным завтраком (ячий творог с салатом из эдельвейсов), проводят в Долину и торжественно вручат необходимые документы, сувениры и артефакты…
– А знаешь, – отозвался профессор, останавливаясь, – не исключено, что все будет именно так.
Клаус открыл рот.
– Вот мы и пришли, – сказал профессор.
Клаус закрыл рот и сглотнул.
Они стояли перед совершенно гладкой стеной, перегородившей путь и превратившей ущелье в тупик.
Она была высотой метра два – сущие пустяки.
Клаус, опираясь на руки и плечи согнувшегося профессора, легко взобрался наверх.
Профессор передал ему рюкзаки, а потом и сам очень быстро оказался рядом, ухватившись за край стены и просто подтянувшись на руках.
Клаус завистливо фыркнул и отвернулся.
– Что-то я не вижу мудрых старцев с завтраком, – сообщил он, щурясь на ослепительно сверкающий под солнцем снежник, – вообще ничего и никого не вижу.
– Надень очки, – посоветовал ему профессор.
– Герр Роджерс!..
– Надень темные очки, – терпеливо повторил профессор, – иначе не только ничего не увидишь, но и заработаешь ожог сетчатки.
Клаус испуганно зажмурился.
На ощупь отыскал в наружном кармане рюкзака очки и очень осторожно водрузил их на нос.
– Ух ты! – восхитился он, открыв глаза. – Красота-то какая!
Под ясным, ярким, густо-фиолетовым небом лежало ровное, пушистое, голубое снежное поле. То есть снег был, конечно же, белым, но такой невероятной чистоты и белизны, что помраченное блеском сознание воспринимало его голубым.
49
– Как на другой планете! – продолжал восторгаться Клаус. – А в самом деле, какая тут высота? Может, мы уже в космосе?
– Пять с половиной тысяч метров, – отозвался профессор.
Он тоже надел темные очки, и теперь солнце отражалось в их металлической оправе, мешая рассмотреть выражение его лица.