Тень Микеланджело, стр. 40

С этими мыслями он подошел к комоду, на котором стояло большое серебряное блюдо, заваленное личными мелочами.

Часы «Ролекс Дайтона», бумажник с полудюжиной двадцаток и сотен, разрозненная мелочь, розовое кольцо с большим зеленым камнем, кошелек и сотовый телефон. Иззи не разбирался в искусстве, но зато разбирался в часах. Такие часики, как «Дайтона», когда он последний раз их видел, стоили десять, а то и одиннадцать тысяч зеленых. Старший детектив уставился на всю эту роскошь, покачал головой и вздохнул. Да тут и за миллион лет не разберешься. Одно ясно: это не ограбление. Тот, кто пришил старого хрыча, делал это не ради наживы.

В бумажнике нашлись водительские права штата Алабама на имя Карла Крессмана, где значилась дата его рождения, из чего следовало, что трупу семьдесят пять лет. Права были выданы пять лет назад по этому самому адресу, а это значило, что убитый проживал здесь как минимум столько лет. Иззи раскрыл другой клапан и просмотрел пять основных кредитных карт, карту социального страхования и ламинированный билет местной библиотеки. В одном из внутренних кармашков Иззи приметил одинокий презерватив, а за ним еще что-то. Это «что-то» оказалось водительскими правами, такими же, как первые, только штата Нью-Йорк и на имя Карела Кресса. На кой черт старикану могло понадобиться два комплекта водительских удостоверений и два имени? Странно, но, по крайней мере, было чуточку интереснее, чем просто очередной старческий труп.

Он спустился вниз посмотреть, что делает Кенни. Тот сидел в кабинете, отрешенно склонившись над хозяйским компьютером.

— Нашел что-нибудь?

— Парень был богатый.

— Это я и сам понял.

— Он коллекционировал произведения искусства.

— И это тоже, — ответил Иззи, беглым взглядом окинув комнату.

Картины были повсюду…

— Все эти картины он получил из одного места в Нью-Йорке. Из Галереи Хоффмана.

— Да?

— Да, и выложил за них кучу денег, смотри.

Молодой человек откинулся назад, а Иззи подался вперед. На экране был ряд имен и цифр.

Буше, Франсуа / fstra 2 870 000

Сезанн, Поль / fvort 9 430 000

Фрагонар, Жан Оноре / wsmhb 1 670 000

Ван Гог, Винсент / fvwyb 11 625 000

Мане, Эдуард / liaoc 2 800 000

Тулуз-Лотрек / lgwhp 10 000 000

Тулуз-Лотрек / tbdm 4 000 000

Список продолжался на шести страницах и содержал не менее двухсот картин, гораздо больше, чем висело в коттедже. Стоимость большинства из них превышала миллион. Кенни продемонстрировал возможности программы, произвольно выбрав имя в списке и щелкнув курсором по странному буквенному коду:

Ренуар, Пьер-Огюст/awlohe 750000

Почти мгновенно компьютер выдал цифровую фотографию картины, изображавшую женщину, опиравшуюся на руку на каком-то многоцветном фоне. Надпись внизу гласила.

Алжирская женщина, опирающаяся на локоть

1881

Высота 41,3 см (16,26 дюйма),

ширина 32,2 см (12,68 дюйма)

Галерея Хоффмана, Нью-Йорк, 1995

Предыдущее хранение:

Художественный музей Паркер-Хейл, 1993

Завещание Фонда Грейнджа, 1957

— Ни черта не понимаю.

— Это список картин.

— Ты, наверное, думаешь, что я совсем тупой, а? Уж это и до меня дошло, хоть я и не учился в колледже.

— Этот список введен в предыдущий файл посредством буквенного кода.

— То, что буквенный шифр — название картины, это я тоже понял, Кенни.

— Все остальное — это то, что мы называем легендой.

— Мы?

— Короче говоря, это название того места, откуда поступила картина, ее прошлое и история продажи.

— Ну и?

— Пока что все они прошли через один и тот же источник. Одна и та же история. Фонд Грейнджа передает картину в Паркер-Хейл, который сплавляет ее, продавая Галерее Хоффмана, а уж та толкает частным лицам вроде Крессмана.

— Который кончает тем, что оказывается располосованным на ленты в собственном плавательном бассейне.

— Ты считаешь, эти два факта как-то связаны между собой?

— Уйма денег.

— Но ничего не похищено.

— Ты как-нибудь можешь сложить все эти цифры на этих листах?

— Думаю, да.

Кенни поработал с компьютером еще несколько минут. Появилась цифра:

$273570000

— И это у одного парня? — ахнул молодой детектив. — Раны Христовы!

— Я думаю, Кенни, — сказал Иззи, — мы с тобой заплыли слишком глубоко. Как бы нам не потонуть!

И рассмеялся.

А вот Кенни во всем этом ничего смешного не видел.

ГЛАВА 34

Квартира Эрика Ташена на Пятой авеню находилась на верхнем этаже здания середины 1940-х годов, с фасадом, выходившим на Центральный парк, и окнами, откуда открывался впечатляющий вид на Овечий луг и Променад. Насколько мог судить Валентайн, сама квартира была вполне скромной: пять или шесть комнат, одна спальня с кабинетом, но местоположение, вид из окон и заполнявшие жилище произведения искусства говорили о большом достатке. В холле красовалась шелковая ширма работы Уорхола, всю стену в гостиной занимало полотно Роя Лихтенштейна, а напротив нашлось место для объемного творения Джулиана Шнейбла. Судить по убранству этого помещения о семейном положении его владельца было бы затруднительно: женской руки здесь не чувствовалось, но и специфический налет гомосексуальности тоже отсутствовал. Скорее всего, Ташен жил один.

Сам Ташен оказался стройным, хорошо одетым мужчиной в белоснежной шелковой рубашке с открытым воротом, белых же джинсах, сшитых на заказ, и дорогих мокасинах на босу ногу. Правда, часы на его запястье были из нержавеющей стали, и никаких украшений он не носил. Судя по всему, ему уже минуло пятьдесят, но седина тронула его темные волосы лишь на висках, да и морщин на чисто выбритом лице не наблюдалось. Когда он встретил Валентайна у дверей, на носу у него были очки для чтения в красной оправе, а в руках — несколько страниц из «Нью-Йорк таймс». Проводив посетителя в гостиную, хозяин усадил его на не совсем новую, но обитую мягкой кожей софу, а сам уселся в гармонировавшее с ней по материалу и тону кресло, стоящее рядом с кофейным столиком со стеклянной столешницей.

— Вы, я вижу, коллекционируете шестидесятые и семидесятые, — заметил Валентайн, глядя через плечо Ташена на огромное полотно Лихтенштейна.

На холсте были изображены софа и кресло, похожее на то, в котором сидел хозяин дома. Своего рода маленькая шутка, художественный каламбур. Ташен пожал плечами, потом прокашлялся.

— Оставив ткацкий свой челнок, забросив все дела,
Она в три шага по полу к окошку подошла.
Был возле замка виден пруд, там лилия цвела,
И шлем с плюмажем под окном она узреть смогла.
Она смотрела с башни вниз, на гордый Камелот,
Но ткань сорвалась со станка, в окошко улетая,
И раскололось зеркало от края и до края.
«Увы, я проклята!» — она воскликнула, стеная.
Да, так воскликнула она, миледи де Шалот.

Он ухмыльнулся.

— Когда столько лет имеешь дело с Уильямом Холманом Хантом, Бёрн-Джонсом и остальными, поневоле начинаешь думать не только о том, чтобы повесить что-то на стены.

— Вы по-прежнему работаете куратором?

— По-прежнему? — нахмурился Ташен. — Это имеет какое-то отношение к Паркер-Хейл?

— Питер звонил вам?

— Иначе бы мы не встретились. С Галереей Ньюмена у меня давние контакты. Он сказал мне, что вы интересуетесь похищенными произведениями. Точнее, теми, что пропали в годы войны.

— Не совсем.

— Тогда чем?

— Скорее кем. Джорджем Гэтти.

— Это, по существу, одно и то же. Всем известно, что Гэтти всегда покупал и продавал краденое.

— А какая тут связь с Паркер-Хейл, если она вообще имеется?