Тень Микеланджело, стр. 37

Старший детектив только-только подцепил на вилку маслину и обмакнул ее в соус, когда уголком глаза приметил Кенни Фризелла. Кенни был весьма энергичным парнем, местным жителем и, помоги ему Господи, напарником Иззи, вторым человеком в так называемой группе расследований Детективного бюро Галфшореса. Третьим в этой группе был кинолог, славный малый по имени Эрл Рэй Пашер, единственной любовью которого был Эль Кабонг, смышленая американская ищейка.

Самыми радостными в собачьей жизни Кабонга были те моменты, когда ему удавалось унюхать вздувшийся труп утопленника, чемодан, полный кокаина, подвал, где гидропонным способом выращивают наркоту, или выискать на зачуханной дороге через болото трейлер, на самом деле являющийся замаскированной подпольной лабораторией. Кабонг был настолько хорош в своем деле, что их с Пашером постоянно одалживали другие полицейские подразделения как в Алабаме, так и за пределами штата, и оба они почти все время находились в отлучках. Так или иначе, все в Галфшоресе, что издавало хоть какой-то запах, с давних пор было вотчиной кинолога.

Кенни выглядел словно оживший шарж: с морковно-рыжей шевелюрой, подстриженной в стиле морской пехоты, с телосложением морячка Папая, персонажа мультфильмов, подсевшего на стероиды, и с лицом Хауди-Дуди, хотя сам он, конечно, по молодости лет не мог помнить эту некогда знаменитую куклу. Единственной причиной, по которой этот малый являлся капралом и детективом, было то, что он закончил двухгодичные курсы по уголовному праву в Фолкнеровском колледже в Галфшоресе.

Как ни странно, Кеннет не остановился возле буфета. Не только не соблазнился едой, но не взял даже кофе. Сверкая черными туфлями и веснушками, он направился прямиком к Иззи. В отличие от последнего, успевшего за три года приобрести ровный, чайного оттенка загар, Кенни всегда выглядел обгорелым, словно его физиономия побывала под паяльной лампой или в печи для выпечки пиццы. В его целеустремленной походке было что-то такое, что у Иззи внезапно пропал аппетит. Кенни был серьезен. Хуже того, он казался встревоженным.

Молодой детектив сел напротив своего напарника.

— У нас проблема, Из.

— Нет, это у тебя проблема. Но ты пока не сказал мне, в чем она заключается, так что я все еще наслаждаюсь моим завтраком.

Он подцепил кусочек бекона, обернул его вокруг маринованной маслины и отправил в рот, жуя и всячески подражая Гомеру Симпсону. Обычно это вызывало у Кенни смех. Но не на сей раз.

— У нас тело в плавательном бассейне.

Иззи вздохнул. Кенни любил показать свое правовое образование во всей его мощи, а это значило, что он очень не скоро доберется до сути.

— Предположительно мертвое тело.

— Ага.

— Старикан?

— Ага.

— Так ведь старики только и делают, что тонут в бассейнах.

— Но этот не утонул. Во всяком случае, я так не думаю. Похоже, он прямо в бассейне истек кровью до смерти. Он плавает лицом вверх, и вода вокруг красная. Кстати, странно, что лицом вверх. Обычно с пловцами-утопленниками бывает наоборот.

— Он в глубоком конце бассейна или мелком?

— Мелком.

Тогда все понятно. Он, вероятно, рухнул на дно бассейна.

— Мэгги вызвали?

— Уже в пути.

Галфшоресу повезло в том, что коронер графства был не просто врачом, но патологоанатомом, работавшим (точнее, работавшей) в морге Окружного медицинского центра, находившегося в городке Фол и, в десяти минутах езды по Пятьдесят девятой трассе. Мэгги, как и Иззи, было слегка за пятьдесят, но задница у нее была как у восемнадцатилетней, и она знала это, что вполне устраивало Иззи.

— Геморрой, может быть? — рискнул предположить Иззи.

Кенни скривился в гримасе, выражающей что-то среднее между простым недовольством и раздражением. Ну конечно, люди образованные, имеющие степень по уголовному праву, не станут отпускать шуточки по поводу смертей. А вот Иззи, напротив, позволял себе шуточки даже в отношении невероятного количества пешеходов, сбитых на переходе через главный бульвар Галфшореса, — главным образом слабовидящих или инвалидов, — называя это «ежегодным дорожным отстрелом». При этом мужчин он считал белками, женщин — бобрами. Для Иззи насильственная смерть была элементом рутинной работы, для Кенни — призванием.

— По-моему, это убийство, — гробовым голосом произнес Кенни.

— Это еще почему? — спросил Иззи. — Люди истекают кровью по самым разным причинам. Может быть, у него был рак легких или закупорка кровеносного сосуда.

— А я думаю, что у него было не слишком хорошее зрение или его очки для плавания запотели.

— При чем здесь это?

— По всему дну бассейна валяются битые, бутылки.

— Бутылки?

— Ага. Как будто кто-то брал бутылки одну за другой, разбивал их и бросал на дно бассейна. Старик, конечно, мог их не заметить: у меня зрение стопроцентное, но и я с трудом разглядел, что осколками усеяно все дно. Их там сотни. По всей видимости, он сначала плавал, а когда выбрался на мелкое место и побрел к лестнице, сильно порезался. Правда, это все равно не объясняет того, почему здоровенный осколок стекла торчит у него изо рта. Нет, здесь не несчастный случай.

Сделав глоток кофе, Иззи выудил зажигалку «Зиппо» и пачку «Мальборо».

— Осколок стекла?

Кенни мрачно кивнул:

— Примерно в фут длиной, как кинжал. Как будто хотели отрезать старикану пол-языка.

Иззи щелчком открыл зажигалку, зажег «Мальборо» и, затянувшись, уставился на тарелку с завтраком. В животе бурлили газы, болезненно прокладывая себе дорогу по пищеварительной системе. Наверное, надо было ограничиться чем-нибудь попроще, обойтись одними устрицами, что ли.

Он снова вздохнул и выпустил облачко дыма.

— Ну что ж, старина Кенни, тут ты, безусловно, прав. Если у старика из глотки торчит кусок стекла в фут длиной, это не сойдет за несчастный случай даже в Галфшоресе. — Он отодвинулся от стола и выпрямился. В брюхе противно заурчало. — Придется пойти посмотреть.

ГЛАВА 32

Оторвавшись от компьютера в офисе «Экслибриса», Финн Райан зажала переносицу большим и указательным пальцами и плотно закрыла глаза. У ее правой руки лежала неровная стопка исписанных желтых страниц — результат усилий, предпринимавшихся ею в течение нескольких последних часов. Она подалась вперед, зевнула и сложила листочки вместе, пытаясь сконцентрироваться. Половина ее мыслей продолжала возвращаться к ощущению жидкого тепла, разливавшегося внизу ее живота, и к почти мучительным воспоминаниям о том, как Майкл медленно проникал в нее. До кровати они так и не добрались: он повалил ее на кухонный стол, а она обхватила его ногами. Это было восхитительно и дарило ни с чем не сравнимое наслаждение, однако было сопряжено с чувством отстраненности и одиночества, с пониманием того, что он никогда не сможет отдать себя полностью. Темный, холодный гнев, вероятно, являлся источником его сексуальности не в меньшей степени, чем простая страсть. Конечно, могло быть и так, что на самом деле между ними стояла только разница в возрасте, но Финн знала: так или иначе то, что было между ними, долго не продлится.

«Фиона Кэтрин Райан, ты слишком много думаешь!» Она вновь уставилась на желтые странички, заставляя себя сосредоточиться. Кто еще вступил бы в интимные отношения с мужчиной старше себя по крайней мере на двадцать лет в самый разгар расследования убийства, а то и двух, при этом изо всех сил стараясь остаться в живых? Подумать только, ведь все это произошло из-за наброска на листке пергамента, выполненного рукой гения пятьсот лет назад! Это казалось не совсем реальным, пока она не вспомнила медный привкус крови, сопутствовавший смерти Питера, и черный, похожий на голову хищника шлем велосипедиста-убийцы, который летел, кувыркаясь в воздухе, навстречу своей смерти. Куда уж реальнее!

Свои поиски Финн начала с официального сайта францисканцев. Ее почему-то удивило, что он оказался весьма современным, с богатой графикой. Она ожидала увидеть что-нибудь попроще, строгую страницу, выполненную шрифтом «Times New Roman», с лаконичной эмблемой в углу. Правда, эмблема имелась: чуть зловещее изображение геральдического щита, разделенного по диагонали слева направо, с тремя листьями чертополоха в правой части и черным лебедем с двумя мальтийскими крестами — в левой. Над щитом после названия францисканского ордена следовал латинский девиз «Mens Agitat Molem», под ним была начертана другая, тоже латинская надпись туманного содержания: «Aut Inveniam Viam Aut Faciam». Первый девиз означал: «Сознание превыше материи», а второй в грубом переводе мог звучать как: «Я изыщу способ или придумаю его».