Тень Микеланджело, стр. 21

— Вытри свой чертов нос, Соня.

— Слушаюсь, сержант.

Он вытер, но из носа продолжало течь.

— Я насчет Хейза, которого убило.

— Ну, убило, и что? Его снял снайпер, засевший в этой старой церквухе. Аббатстве, или как там оно называется.

— А какой смысл защищать старые развалины? Если это просто колонна драпающих фрицев, то на кой черт им снайпер?

— Ты задаешь слишком много вопросов, Соня. В очень скором времени это обязательно заведет тебя в дерьмо по самые уши. А сейчас вытри еще раз нос. Смотреть противно.

Сержант уставился в бинокль на грузовики, гадая, что за хрень находится там внутри. Война у них сейчас шла какая-то дурная, неправильная. По всем понятиям им пора бы взяться за пушки и палить в немцев, а тем — поливать их ответным огнем. Так ведь нет же: впечатление такое, будто все лазают по какому-то чертову лабиринту, вынюхивая и высматривая да выискивая штуковины, не имеющие никакого дерьмового отношения ни к какой дерьмовой войне. Во всяком случае, к той войне, которую знал он.

Сержант снова поднес бинокль и посмотрел на ферму. Военная полиция?

ГЛАВА 19

Францисканская академия находилась на реке Сарк, в лесистых холмах к северу от Гринвича, штат Коннектикут. Ближайшим оплотом цивилизации являлась маленькая деревенька, прилепившаяся к перекрестку дорог, ведущих на Ривервью и Толл-Гейт-Понд. Проезжая через деревню, Майкл Валентайн последовал указателю «Дубовая аллея» и поехал вдоль невысокой стены, каменной, но с коваными стальными пиками. Чуть извилистая, усыпанная гравием, обсаженная старыми дубами дорога вела прямо к главному зданию, выглядевшему как нечто среднее между средневековым храмом и старинным английским загородным особняком. Оно было огромным и казалось очень старым.

— Смахивает на Хогвартс из книг о Гарри Поттере, — пробормотала Финн, вглядываясь через лобовое стекло взятой напрокат машины, когда они ехали по залитой солнцем подъездной дороге к школе.

У меня, — отозвался Валентайн, — это скорее ассоциируется с Фрэнком Ричардсом [1].

— С кем?

— Неважно.

Они продолжили путь по обсаженной деревьями дороге. Слева располагалось с полдюжины пристроек, в том числе привратницкая, в которой вполне можно было бы разместить целый бассейн или спортивный зал, и маленькая часовенка с миниатюрной колокольней. Справа находились бейсбольная площадка, теннисные корты и какое-то строение, смахивавшее на конюшню. Позади главного здания до самой стены тянулся сад: ухоженные деревья, аккуратно подстриженные лужайки, извилистые тропки и тщательно оформленные клумбы. Это заведение определенно предназначалось для детей богатых родителей.

Они припарковались на маленькой площадке снаружи главного двора, замкнутого в четырехугольник строений. Парковка была почти пуста, если не считать многоместного винно-красного «тауруса» выпуска середины девяностых годов, с откидными сиденьями и откидным задним бортом, да старого, горбатого седана «ягуар-марк-II» грязно-зеленого цвета.

Выйдя из арендованной машины, они оказались на самом солнцепеке. Жаркое светило висело почти прямо над головой, и все вокруг выглядело истомленным от зноя и заброшенным. Что и не удивительно, ведь стоял разгар лета, а до сентября любая школа представляет собой не более чем пустую скорлупу.

Прямо перед ними находился каменный фонтан, увенчанный большой, задрапированной в классическом духе женской фигурой с наклоненной амфорой на плече, из которой струилась вода в облицованный гранитом бассейн. Казалось, статуя стоит там, проливая воду, уже лет сто, причем пруд так и не наполняется, а сосуд на ее плече никогда не опустошается. Ничто, кроме плеска воды, не тревожило тишины этого места, ничто, кроме плещущей струи, не нарушало неподвижности. Валентайн распахнул одну из темных дубовых створок, и они вступили в прохладный вестибюль школы.

Стены просторного помещения были обшиты панелями того же дуба, что и парадные двери. Пол был мраморный, выложенный попеременно темными и светлыми квадратами. В центре дубового потолка с квадратными углублениями по всей его поверхности висела массивная кованая железная люстра. Финн ожидала увидеть вдоль стен комплекты доспехов и скрещенные алебарды, но вместо этого ее взору предстали тускло освещенные витрины, наполненные запыленными реликвиями и старыми фотографиями в рамках. Как раз у самой двери к стене была привинчена тяжелая, покрытая выгравированными и вызолоченными надписями плита. Она походила на надгробие, каковым в известном смысле и являлась.

Наверху были высечены цифры: 1916–1918 — 1941–1945. Ниже этих дат помещалась дюжина колонок с именами. Очевидно, для францисканцев история остановилась в конце Второй мировой и конфликты, последовавшие за ней, они не удостаивали внимания. Впрочем, не исключено, что на плите просто не было больше свободного места и их братьям, погибшим в Корее, Вьетнаме и Ираке, оставалось заботиться о себе самим.

Финн и Валентайн пересекли пустой зал, ориентируясь на характерное стрекотание старого матричного принтера и приглушенный стук пальцев по клавиатуре, и вступили в тянувшийся налево и направо узкий коридор со стенами, наполовину скрытыми под дубовыми панелями, наполовину же покрытыми древней охристой штукатуркой.

В коридор выходили двери ряда маленьких комнат, но только одна была открыта, и Валентайн, украдкой заглянув внутрь, легонько постучал в дверную раму. Маленькая, ничем (кроме, может быть, идеальной осанки) не примечательная женщина в очках, с собранными в небрежный пучок волосами сидела за клавиатурой, аккуратно поставив ноги под столом. Заслышав стук, она подняла голову, и глаза ее расширились. Валентайн улыбнулся.

— Я доктор Майкл Валентайн из Нью-Йорка. Это мой ассистент, мисс Райан.

— Доктор Валентайн? — Вид у женщины стал еще более испуганным, как у кролика, пойманного светом фар. — Но у нас, насколько я знаю, больных нет. Здесь сейчас вообще почти никого нет, только несколько преподавателей и директор.

— А вы? — спросил Валентайн.

— Мисс Мимбл, Джесси Мимбл. Я секретарь.

— Мы хотели бы встретиться с доктором Уортоном, если вы не возражаете.

— Вам назначена встреча?

— Нет. Мы в связи с похищенным ножом.

— О боже!

— Вот-вот. Мы как раз по этому поводу.

Мисс Мимбл уставилась на них кроличьими глазами, как будто ожидая дальнейших приказов, и не двигалась, словно Валентайн ее загипнотизировал.

— Доктор Уортон? — напомнила Финн.

— Ах да, — сказала женщина.

Она встала из-за стола, торопливо направилась к соседней двери, робко, как мышка, постучалась и исчезла внутри. Глядя ей вслед, Финн отметила непропорционально массивные ягодицы и широченные бедра: впечатление было такое, будто торс стройной молодой женщины насадили на закамуфлированный цветастой юбкой корпус танка «Брэдли». Через несколько мгновений секретарша вернулась, распахнула дверь и отступила в сторону.

— Доктор Уортон примет вас сейчас.

Она жестом пригласила их в комнату и закрыла за ними дверь.

Доктор Гарри Уортон был лысым, гладко выбритым мужчиной лет пятидесяти пяти, в ярко-красных очках для чтения, которые он при виде вошедших снял и положил перед собой на стопку лежащих на письменном столе бумаг. Кабинет его оказался удобным и на удивление светлым. Ярко-красные шторы на высоком окне позади Уортона были раздвинуты, чтобы пропускать солнечный свет. Большой современный письменный стол был изготовлен из темного дуба, но ковер перекликался по цвету и со шторами, и с красной кожаной обивкой стоявших перед столом кресел для посетителей. На стене за спиной директора висела заключенная в рамку фотография школы, сделанная с помощью аэрофотосъемки. Остальное пространство занимали высокие, от пола до потолка, книжные шкафы.

«Очень по-профессорски, — подумала, улыбнувшись, Финн. — Вся школа в личном кабинете. Богатые родители могут увидеть ее с птичьего полета, это должно им нравиться».