Смерть травы, стр. 2
Вот, наконец, и трещина. До темного водоворота реки — футов пятнадцать. Правда, Джона ждало разочарование — никакой пещеры не было, трещина да и только. Прямо над кромкой воды нависал большой камень, что-то вроде выступа. «А что если попробовать забраться туда и посидеть, свесив ноги в воду? — вдруг подумал Джон, — Конечно, не так интересно, как пещера, но все-таки — какое-никакое, а приключение».
Джон осторожно опустился на четвереньки, и стал ползком подбираться к краю выступа. Внизу рычала и грохотала река. Когда он был почти у цели, оказалось, что камень — весьма ненадежная опора, слишком мало места. Но — не отступать же на полдороге? Джон решил: «Опущу в воду только одну ногу». Он скорчился в неудобной позе, чтобы расстегнуть сандалию и вдруг… Нога скользнула по мокрому камню, Джон судорожно попытался удержаться, но схватиться было не за что. Он сорвался вниз, и свирепые, холодные даже в разгар лета воды Лепе захлестнули его.
Джон неплохо плавал, но бороться с неистовым потоком было бессмысленно. Течение волокло его вниз, к глубинам канала. Этот канал река промыла за сотни лет до того, как Беверли, да и вообще кто-либо, поселились на ее берегах. Волны вертели мальчика, точно камешек. Джон не чувствовал ничего, кроме величественного могущества реки и своего прерывистого пульса. Внезапно он увидел, что тьма вокруг ослабевает, уступая солнечным лучам. Свет пробивался сквозь воду — стремительную, но уже не столь глубокую. Сделав отчаянное усилие, Джон вынырнул и, судорожно вздохнув, увидел, что находится почти на середине реки. Долина кончилась. Отсюда течение немного успокаивалось, и Джон, собрав последние силы, поплыл к берегу. «Надо же, как далеко унесло, — подумал он, — и как быстро». Вдруг мальчик услышал скрип повозки, а чуть погодя — голос деда.
— Эй, Джон! Купаешься?
Ноги мальчика, наконец, коснулись дна, и он медленно, спотыкаясь, побрел к берегу.
— Ты весь дрожишь, парень! Что, сорвался? — спросил Беверли, помогая внуку забраться в двуколку.
Запинаясь и едва дыша от усталости, Джон рассказал, что с ним случилось. Старик выслушал, не перебивая.
— Похоже, ты в рубашке родился, — сказал он, когда мальчик закончил. — Тут и любой взрослый не справился бы. Так говоришь, ты почувствовал дно еще на глубине? Когда-то мой отец рассказывал об этой отмели на середине Лепе, но никто не пытался это проверить.
Он взглянул на мальчика — Джон трясся, как в лихорадке.
— Заболтался я совсем! Тебе же надо вернуться домой в сухой одежде. Давай-ка, Ручеек!
Старик немного сердился, и Джон торопливо проговорил:
— Дедушка, ты ведь не скажешь маме, правда? Пожалуйста!
— Как же не сказать? Она и сама увидит. Ты промок до костей.
— Я высохну… на солнце.
— Высохнешь, только не на этой неделе. Погоди-ка… Ты не хочешь, чтобы мама узнала о твоих подвигах? Боишься, заругает?
— Да.
Их глаза встретились.
— Ну хорошо, парень, — сказал дед. — Есть один выход. Поедем-ка мы с тобой на ферму Хилленов. Должен же ты где-нибудь высушиться. Идет?
— Да, — ответил Джон. — Я согласен. Спасибо, дедушка.
Колеса повозки скрипели по каменистой дороге.
— Ты ведь хочешь стать инженером? — первым нарушил молчание старик.
— Да, дедушка, — сказал Джон, с трудом отрывая зачарованный взгляд от могучего течения реки.
— А фермером, значит, не хочешь?
— Не особенно, — осторожно произнес Джон.
— Думаю, не хочешь, — спокойно сказал старик.
Он хотел что-то добавить, но передумал. Только почти у самой фермы Беверли наконец снова заговорил:
— Я рад. Больше всего на свете я люблю эту землю. Но есть одна вещь, которой она не стоит. Самая прекрасная земля в мире может стать бесплодной, когда в ней посеяна вражда между братьями.
Он остановил пони и крикнул Джесса Хиллена.
1
Четверть века спустя братья стояли на берегу Лепе. Дэвид поднял трость и показал на склон холма:
— Вон они!
Проследив за взглядом брата, Джон засмеялся.
— Дэви, как обычно, задает темп, но бьюсь об заклад, что выносливость Мэри победит, и она будет Первой-На-Вершине.
— Не забывай, что она года на два старше.
— Ты — плохой дядя — слишком явно благоволишь к племяннику.
Оба усмехнулись.
— Мэри — славная девчушка, — сказал Дэвид, но Дэви… просто, Дэви есть Дэви.
— Тебе бы жениться и завести своих собственных.
— Мне никогда не хватает времени на ухаживания.
— Я думал, вы тут, в деревне, совмещаете это с посадкой капусты, — заметил Джон.
— Я не выращиваю капусту. Сейчас нет смысла заниматься чем-либо другим, кроме пшеницы и картофеля. Я делаю только то, чего хочет правительство.
Джон взглянул на него с изумлением:
— Мне нравится твоя искренность, начинающий фермер. Ну, а что с твоими коровами?
— Думаю, с молочным стадом придется расстаться. Коровы занимают больше земли, чем того стоят.
Джон покачал головой.
— Не могу представить долину без них.
— Это устаревшая иллюзия горожанина, будто бы деревня не меняется. Она меняется больше, чем город. Изменения в городе сводятся лишь к замене зданий, которые становятся еще выше и еще уродливее, вот и все. Деревня же всегда меняется фундаментально.
— Можем поспорить, — возразил Джон. — В конце концов…
— Анна идет, — перебил его Дэвид и добавил, когда Анна была совсем близко.
— И ты еще спрашиваешь, почему я никак не женюсь?
Анна положила руки им на плечи.
— Что мне нравится в долине, — сказала она, — так это высокий класс деревенских комплиментов. Дэвид, ты действительно хочешь знать, почему ты не женишься?
— Он говорит, что у него не хватает времени, — сказал Джон.
— Ты просто гибрид, — объявила Анна, — в тебе достаточно от фермера, чтобы считать жену своей собственностью, но, будучи новомодным типом с университетским образованием, ты с изяществом испытываешь от этого чувство неловкости.
— И как же по-твоему я буду обращаться со своей женой? — спросил Дэвид, — впрягу ее в плуг, если сломается трактор?
— Все зависит от жены, сможет ли она с тобой справиться.
— Скорее всего, она сама впряжет тебя в плуг, — засмеялся Джон.
— Тебе придется подыскать мне такую милашку. У тебя ведь есть приятельницы, способные справиться с Уэстморлендской твердыней?
— Слушай, — сказала Анна, — сколько уже было таких попыток?
— Брось! Они все были либо плоскогрудые дивы в очках, с грязными ногтями и «Нью Стэйтмэн» подмышкой, либо особы в твидовых костюмчиках нелепых цветов, нейлоновых чулках и туфлях на высоких каблуках.
— А как насчет Нормы?
— Норме, — ответил Дэвид, — очень хотелось понаблюдать за случкой жеребца и кобылы. Она, вероятно, считала это чрезвычайно интересным и полезным опытом.
— Ну что же тут плохого для фермерской жены?
— Не знаю, — сухо ответил Дэвид. — Но это шокировало старого Джесса. Наши понятия о приличиях отличаются от общепринятых, хотя, может, они и смешны.
— Я как раз об этом и говорила, — сказала Анна, — ты еще недостаточно цивилизован и всю жизнь проживешь холостяком.
Дэвид усмехнулся:
— Хотелось бы знать, можно ли надеяться, что Дэви когда-нибудь спасет меня от окончательной деградации?
— Дэви собирается стать архитектором, — сказал Джон. — Ты бы видел чудовище, которое я сейчас помогаю ему строить.
— Дэви сделает так, как сочтет нужным, — заметила Анна. — А пока, мне кажется, он готовится стать альпинистом. А Мэри? О ней вы забыли?
— Не представляю Мэри архитектором, — сказал Джон.
— Мэри выйдет замуж, — добавил Дэвид, — как любая женщина, которая чего-нибудь стоит.
Анна изучающе посмотрела на них:
— Вы оба настоящие дикари. По-моему, все мужчины такие. Только у Дэвида налет цивилизованности почти совсем облупился.
— Что плохого в том, если я считаю замужество само собой разумеющимся для женщины? — спросил Дэвид.
— Я не удивлюсь, если Дэви тоже женится, — сказала Анна.