Долгая зима, стр. 44

– Надо бы притормозить, сэр, и произвести по ним пару залпов.

– Хочешь преподать им урок, Али? Чтобы бросились врассыпную, попрятались за деревьями, где их все равно отыщет пуля? Добрая старая традиция, только здесь она не сработает. У них есть где прятаться, и они быстро отступят.

Лучше не рисковать. Будем надеяться, что нас минует шальная пуля. Не думаю, чтобы они открыли сплошной огонь.

Патроны – слишком большая ценность, чтобы расходовать их просто так, сдуру.

Река сделалась шире; впереди взметнулись ввысь трубы Баттерсийской электростанции, однако над ними не вилось даже подобия дымка.

– Сбавь скорость до пяти узлов, – приказал Абониту штурману и посмотрел на Эндрю. – Гляди, вдоль реки идет заграждение. – Он поднял бинокль. – Явно не новое.

– Мы достигли оконечности Пейла, – объяснил Эндрю. – Однако ко времени моего отъезда никаких заграждений еще не построили. Наверное, они появились позже.

Банды совершали налеты через реку и раньше; видимо, потом дело приняло совсем печальный оборот.

– Не вижу ни малейших признаков жизни.

– Я тоже, – подтвердил Эндрю.

Сказав это, он почувствовал, что у него защемило сердце, – совсем как раньше. Сколько еще раз ему доведется испытать это мучительное чувство безнадежности?

Они медленно продвигались между безмолвных белых возвышений по обеим сторонам Темзы. Позади полыхало вечернее небо с грозно нависшими тяжелыми облаками, подсвечиваемыми клонящимся к закату солнцем. Эндрю установил треногу с камерой и снял сперва панораму вмерзшего в лед города, а потом зловещий закат. Будет эффектно смотреться как в цвете, так и на черно-белом экране телевизора, подумал он, стараясь не поддаваться горечи.

Взору предстала галерея Тейт. Здание показалось бы такими же безликими руинами, покрытыми белым саваном, как и окружающие строения, если бы не следы сильного пожара; через разбитые окна было видно царившее внутри запустение. Самые ценные полотна исчезли из этих стен еще до окончательного краха, чтобы выплыть по смехотворным ценам на аукционах в южных странах и принести хоть какую-то иностранную валюту. Эндрю вспомнил бум вокруг картин из собрания Чантри, [23] пришедшихся по вкусу африканским ценителям живописи своей монументальностью; их собрали на чердаке, отряхнули от пыли и продали по ценам, пусть и не выдерживавшим сравнения с суммами, которые могли бы быть уплачены за них в благословенные времена королевы Виктории и короля Эдуарда, но все же оказавшимся достаточно высокими в сравнении с пренебрежительно встреченными Пикассо, Браком и Матиссом. Это были хоть и небольшие, но все-таки деньги; от абстракционистов же покупатели дружно воротили нос. Их пришлось вешать обратно на стены на обозрение оставшимся в живых, замерзающим обитателям Пейла. Видимо, после того, как все пошло вразнос, кто-то развел из них костер, который превратился в пожар. Эндрю попытался вспомнить, какая судьба постигла скульптуры. На аукционах пробовали выставлять маленькие бронзовые статуэтки, однако за них удавалось выручить так мало, что это не окупало даже их доставку по воздуху. Крупные изваяния, естественно, так и остались стоять. Скорее всего они высятся на прежних местах по сию пору, усыпанные пеплом пожарища и снегом, залетающим в разбитые окна, – все эти шедевры Хэпуорта, Эпштейна и Мура. Ожидает ли их новая жизнь? Даже если проект колонизации увенчается успехом, у африканцев имеется свой, более глубокий и не такой искусственный примитивизм, тем более что за его образцами не надо отправляться за тридевять земель.

Русло реки вильнуло в сторону, и их взглядам предстала новая линия горизонта, в которой безошибочно узнавались башни и ажурные детали крыш парламента.

– Биг-Бен, – сказал Абониту. – Ты должен усматривать в этом горчайшую иронию, Эндрю. «Под часами ровно в три…» Или около того…

– Только ночи, а не дня. И не летом, а зимой. Часы остановились в февральскую метель: от холода лопнул основной вал, и никто уже не смог запустить механизм.

– «Мед для чая не бери…» Да, дела обстоят еще хуже, чем я ожидал. – Абониту повернулся к штурману. – Причаливаем к левому берегу. У самого моста.

– Прямо здесь? Хочешь устроить привал? – поразился Эндрю.

– Где же еще?

– Есть места, где гораздо удобнее держать оборону. Тауэр, например.

– Здесь билось сердце Англии. Чему ты улыбаешься?

– Цитате из стихотворения. У тебя слишком живое воображение.

– Наоборот, недостаточно живое, – покачал головой Абониту. – Ведь это Лондон! Рим для нас – ничто по сравнению с ним, а даже крушение Рима не было таким стремительным, как гибель этого города.

Экспедиция по-прежнему страдала от отсутствия связи между отдельными «ховеркрафтами», но еще до выхода Абониту распорядился, чтобы два замыкающих судна прикрывали во время швартовки остальных. Суда встали под прикрытием Вестминстерского дворца, и группа, заранее приготовившаяся к высадке, устремилась к ступенькам. Люди, возглавляемые капитанами, двигались легко и целеустремленно.

– Ты на удивление быстро добился поразительных перемен, – сказал Эндрю. – Их теперь просто не узнать!

– Я здесь ни при чем, – ответил Абониту. – Во всяком случае, почти. Дело не в том, что с ними сделали, а кем они сами себя считают. Ты ведь слышал истории о шаманах, которым достаточно ткнуть косточкой в сторону больного и предречь ему смерть, чтобы больной вскоре скончался? Я сам был в детстве свидетелем этого. Британцы твердили нам, что мы просто простодушные, невежественные ниггеры, и мы на протяжении многих поколений верили им. Потом вы стали возить африканскую молодежь в Англию, где ваши либералы внушали молодым людям, что они ничем не хуже белых. Мы поверили и в это.

– Так ли все просто? – Эндрю покачал головой и улыбнулся. – Что же происходит с твоими людьми?

– Муталли был высок ростом, но мягкотел: он боялся создать себе врагов, боялся соперничества. Беспорядок и анархия льстили его тщеславию, порядок и дисциплина сулили ему угрозу. Поэтому он не назначал ни заместителей, ни капитанов судов. Ему требовалось, чтобы его окружала толпа, вот люди и были просто толпой.

– И все-таки их внезапное перерождение напоминает чудо.

– Как любые наши перерождения.

– Но они краткосрочны.

– Не обязательно.

– Значит, все зависит от тебя, – заявил Эндрю.

– В каком-то смысле – да. – Абониту повернулся и в упор посмотрел на Эндрю через стекла очков. – Или от тебя.

– Каким же образом?

– Муталли боялся этой страны, льда, снега, безлюдья – всего, что ждало его здесь. Я знаю, что это за страх. Наш брат африканец тут не помощник. Человек испытывает здесь соблазн вновь превратиться в невежественного дикаря, содрогающегося при мысли о привидениях и белых дьяволах. – Он улыбнулся. – Надеюсь с твоей помощью избежать этого соблазна; остальные тоже выстоят, если выстою я.

– Если бы сейчас с тобой что-нибудь стряслось, какой была бы судьба экспедиции?

– Кто знает? – В его голосе звучало доверие к собеседнику и безразличие к собственной участи.

Над парапетом набережной показалась голова. Зиггури помахал им рукой.

– Все в порядке! – крикнул он.

– Хорошо! Мы поднимаемся! – прокричал Абониту в ответ.

Глава 3

Быстро сгустились зимние сумерки. Дозорные стали докладывать об увиденном. На другой стороне Парламентской площади был замечен человек; еще одного видели в отдалении, на набережной Виктории. Трое не спеша переходили реку в направлении Чаринг-Кросс. По крайней мере эта троица не могла не заметить «ховеркрафтов», стоящих полукругом, однако они ничем этого не выдали. Посмотрев в бинокль Абониту, Эндрю заметил, что один из них хромает.

Двое были вооружены подобиями грубых деревянных дубинок; у третьего висел на спине лук, а на боку – колчан со стрелами.

В эту ночь Абониту выставил усиленную охрану – как у здания парламента, так и на «ховеркрафтах». Эндрю тоже пришлось заступить в караул. Он неотрывно глядел в восточном направлении, где серебрились в лунном свете городские крыши. Ему и раньше приходилось созерцать ту же картину, причем именно в эти ночные часы; разница казалась не слишком заметной: улицы и тогда были тихими и пустынными, а блики фонарей меркли во всепроникающем свете высоко вскарабкавшейся луны. Нет, разница была, и огромная: ничто не могло скрыть гибельного запустения.