Союз одиноких сердец, стр. 1
Джилл Гарриетт
Союз одиноких сердец
* * *
До утра было еще далеко. Стрелка часов застыла на тридцати семи минутах четвертого и никак не хотела двигаться. Надо заснуть: завтра он должен быть свежим и бодрым. Никому не интересно, что он уже которую ночь не может избавиться от этого тягостного сна. Серый пустой берег океана, холодный ветер и ведущая в никуда дорога… Он шел и шел по берегу, а вокруг не было ни огня, ни души, ни пристани. Пустота и справа и слева. Он знал, что это сон, и пытался вынырнуть из мрака и одиночества, но это ему не удавалось. Дорога все тянулась, а огромный океан все катил волны, и ветер дул в спину, и никто не спешил ему на помощь. Надо проснуться, приказал себе он и открыл глаза…
Надо заставить себя заснуть. Он перевернулся на другой бок и попытался вспомнить что-нибудь приятное и цветное. Но как только глаза закрылись, он опять услышал шум ветра и увидел нескончаемый пустой берег…
Он не хотел анализировать свой сон, потому что попытки понять, о чем сигнализирует ему сознание, ни к чему не приводили. Назавтра все повторится… Он знал, что только усилием воли заставляет себя не заглядывать в ту бездну, которая могла поглотить его уже много раз. Надо держаться за жизнь, за работу, за людей, а не возвращаться каждый раз в тот день, когда это началось…
Он встал с постели, выпил тепловатой воды, опять лег, долго вертелся, а потом перестал бороться с собой и начал вспоминать…
1
Вэл никак не мог отделаться от ощущения, что над его головой летают и противно жужжат мухи. Он на мгновение скосил глаза к потолку: конечно, никаких мух не было, да и не могло быть в стерильной операционной. Это просто навязчивая галлюцинация. Но сегодня он почему-то не мог взять себя в руки — мухи в его мозгу продолжали изводить его.
Керри, лучшая операционная сестра бригады, несколько раз осторожно вздохнула. За долгие годы она привыкла по движению глаз определять, что творится на ее территории. Доктор нервничал, а она ничем не могла ему помочь. До того как привезли этого мальчишку, он был собран и даже весел. Две первые операции прошли под обычные довольно циничные замечания, к которым она тоже за много лет привыкла. Керри знала, что это единственный способ защитить себя и отгородиться хотя бы призрачно от боли, грязи и крови, которую они видели не только в этой стране, но и на любом другом континенте, где звучали выстрелы и взрывались противотанковые мины. Они спасали всех, кто мог дойти до госпиталя или кого привозили сюда с места боевых действий. Часто на соседних столах лежали те, кто несколько часов назад стрелял друг в друга. Но они не думали об этом, а резали, чистили раны, сшивали разорванные сосуды, пилили кости… Керри ни разу в жизни не пожалела, что выбрала этот путь. Если ты не можешь изменить мир, то попытайся помочь хотя бы кому-то…
Она еще раз взглянула на доктора: серые глаза сейчас были стальными и казались почти белыми, большой чистый лоб морщился, губы сжались в одну тонкую линию. Керри не могла видеть его лица под маской, но знала, что это именно так: когда он сильно нервничал, то рот его превращался в нитку, а когда шутил или был расслаблен, то его губы были очень даже ничего: нежные и даже чувственные.
Керри автоматически подавала инструменты, ни на минуту не задумываясь, что она делает. Движения были механическими, заученными, точными. Иногда ей казалось, что она даже во сне сможет работать в операционной. Работа давала ей то, чего лишена была ее обыденная жизнь. Страх, надежда, отчаяние, любовь… И каждый раз рождение новой жизни. И именно она была отчасти матерью нового человека, потому что ее руки привыкли совершать этот ритуал. Еще девочкой Керри запретила себе любые чувства, потому что в один день потеряла всех, кого любила она и кто любил ее. Выбор профессии медсестры был абсолютно умственным: она поклялась себе спасти хотя бы одну жизнь, если ей не удалось спасти свою семью. С годами она поняла, что Господь специально подтолкнул ее в спину, лишив всего, что она имела. Здесь в операционной она была на своем месте.
— Что-то не так, доктор? — одними губами произнесла она.
— Все идет по плану, — успокоил ее Вэл. — Меня просто достали мухи.
— Мухи?
— В голове, сестра, в голове. — Вэл попытался улыбнуться. Хорошо, что этого никто не видел, потому что из улыбки ничего не получилось. Так гримаса какая-то. Керри не поверила ему и правильно сделала. Умная, тонкая женщина. Хорошо, что она сегодня в операционной. Вроде как талисман…
— Все будет хорошо, доктор, — подбодрила его Керри. — Вы это уже сотню раз делали.
— Спасибо, Керри. — Вэл не заметил, что изменил традиции и назвал сестру по имени, но она действительно помогала ему сейчас больше, чем сама об этом знала.
Через полчаса больного увезли в палату. Операция прошла замечательно. Вэл был уверен в каждом своем движении. Он действительно сотню раз за последние два года латал осколочные ранения. Нет ничего отвратительнее противотанковых мин. Как правило, к ним попадали с такими ранениями обычные люди, которые не имели отношения к войне, и уже после того, как войска отходили на новые позиции.
Вэл был готов спокойно и профессионально относится к ранениям взрослых мужчин, которые не уставали вести войны по самым разным поводам. Но видеть маленькую ручку или развороченный женский живот было каждый раз невыносимо. Не помогало ничего: никакие самоуговоры, что на войне как на войне, никакое количество виски, которое он вливал в себя вечером после операций, ни число подобных историй, к которым, вероятно, можно привыкнуть…
А сегодняшний мальчишка его просто подкосил. Обычно он старался не смотреть на лицо оперируемого, но сегодня не удержался. Рана была нехорошая: почти вся стопа мальчишки была разворочена и предстояла долгая кропотливая работа. К этому за два года он привык и пока рассматривал снимки и мылся перед операцией, думал только о деле… Но, войдя в операционную, Вэл почему-то сразу увидел тощую ободранную коленку и перевел взгляд на лицо. Его как током ударило. Так не бывает… Не может этот эфиопский парнишка быть похожим на мальчика из Калифорнии. Но они были похожи как братья, только цвет кожи разный. Четыре часа, собирая куски костей и сшивая сосуды и сухожилия, он напрягал все силы, чтобы воспоминания не мешали ему спасти мальчишку. Потом появились мухи…
Хорошо, что рядом была Керри. Ее большое тело и твердый ровный голос были той подушкой безопасности, которая спасла его от аварии. Сейчас, пока он сидел, откинувшись в кресле и вытянув ноги, она раскладывала инструменты для следующей операции. У нее, похоже, никогда не кончается запас энергии. Минуту назад она заглянула к нему, чтобы проверить, готов ли он продолжать работать. Вэл усмехнулся и показал ей глазами, что все в полном порядке. Ему нужно чуть передохнуть и не позволить прошлому мешать. Сейчас он встанет и пойдет мыться, а пока… Пока прошлое накатило на него и в голове замелькали кадры, которые он мучительно стирал из своей памяти.
Вэл никому не рассказывал, почему он поменял работу в престижнейшем медицинском центре и работу кардиохирурга на службу в медицинской бригаде Красного Креста. Об этом знала только Лейла. Мысль о жене могла бы быть сейчас спасительной, но даже это не помогло. Он помнил только, как она уговаривала его не принимать поспешных решений.
Это была его первая самостоятельная операция. Среди учеников Берка Бриджеса, легендарного кардиохирурга, Вэл Слейтер считался первым и самым перспективным. С третьего курса университета он стоял рядом с учителем в операционной, а потом был допущен ассистировать. Никто не сомневался, что со временем он заменит профессора и добьется тех же высот в медицине, а может, и пойдет дальше. Вэл тоже был в этом уверен…
Накануне он проиграл всю операцию в уме, взвесил, проверил, предположил… Он знал, что его страхует сам Бриджес, который был рядом. Он сделал все правильно, операция прошла как по написанному сценарию, к нему нельзя было предъявить никаких претензий… Кроме тех, которые он предъявил к себе сам, когда два дня спустя тринадцатилетний Питер Смит умер.