Принц приливов, стр. 65

— Мне он не нравится.

— Ну и что? Какое мне дело?

— А мама говорила — вы приятный человек. Значит, обманула.

— С хорошими людьми и я — приятный человек. Очень даже приятный с теми, кто мне не хамит.

— Я расскажу маме, как вы со мной обошлись, — пригрозил Бернард. — Как вели себя. Все расскажу.

— Напугал, малыш. У меня уже поджилки трясутся.

— Мама считает, что взрослые должны обращаться с детьми как с равными.

— Думаешь, это правильно?

— Да. И ей очень не понравится ваше поведение.

Бернард все еще не мог восстановить дыхание.

— Ну так давай отправимся к ней, Бернард, — предложил я. — Прямо сейчас.

— Она в кабинете. У нее прием пациентов.

— Не беда. У твоей мамы бывают десятиминутные перерывы. Мы подождем. В моем присутствии повторишь все мои слова, после чего я объясню, почему их наговорил.

— Мама не любит, когда понапрасну тратят ее рабочее время.

— Вот и я не люблю, парень. А ты отнял изрядный кусок моего времени.

— Это вы называете работой? — На лице Бернарда вновь появилась ухмылка.

— Я называю это тяжким трудом, Бернард. — Я повысил голос. — Жестоким, изощренным наказанием. Пыткой. Терпеть не могу убивать время на таких, как ты.

— А кто вас просил? — обиделся парень.

— Твоя мать. Так что пойдем к ней и покончим с этим, к нашей общей радости.

— Нет. Мне тогда от нее достанется.

— Что ты, Бернард? Мама побеседует с тобой как со взрослым человеком, — язвительно сказал я.

— Будете на меня давить, я пожалуюсь отцу, и тогда ни вам, ни маме не поздоровится.

— Меня ты своим отцом точно не испугаешь.

— Да? А вы знаете, кто он? — с запалом трехлетнего малыша продолжал Бернард.

— Не знаю. И кто же?

— Герберт Вудруфф.

— Стало быть, у вас одинаковые фамилии, — заключил я; мне надоела хвастливая болтовня Бернарда.

— Вы хоть в курсе, чем он занимается? — спросил Бернард. — Он один из известнейших скрипачей в мире.

— Всегда до смерти боялся скрипачей. Особенно когда они смычками машут.

— Но он вращается среди очень влиятельных людей. Очень влиятельных, мистер.

Ухмылка исчезла с лица Бернарда. Мне казалось, он снова заревет.

— Что, Бернард, тяжело? — устало произнес я. — Тяжело быть дыркой от задницы? Всегда хотелось спросить у таких, как ты. Только случая не представлялось.

Он вдруг совершенно нелепым жестом вскинул руки над головой.

— Мне тоже все равно, что вы обо мне думаете. Вы со мной почти не знакомы. Нельзя за пятнадцать минут изучить человека.

— И опять ты ошибаешься, Бернард. Иногда и тридцати секунд достаточно.

Парень повернулся, словно собрался уходить. Потом остановился и вновь тяжело задышал.

— Вы это… не говорите маме. Пожалуйста.

— Хорошо, не буду.

— Вы… серьезно? — уточнил Бернард.

— Вполне. Твоя просьба разумна, ты стал нормально изъясняться. Люблю вознаграждать вежливое поведение.

— А что вы ей скажете, когда увидите?

— Что ты — настоящий принц и решил серьезно заниматься скрипкой вместо футбольных тренировок.

Бернард снова опустил глаза. Он стоял, ковыряя землю носком дорогих спортивных туфель.

— В прошлом году я не играл в футбол.

— Но вроде твой отец заприметил тебя на снимке школьной команды?

— Я отвечал за снаряжение. А с игрой… Вышел на тренировку. Тренер в первый же день стал учить нас, как делать противникам подножки [90]. А я никогда в жизни никого не сбивал. Все мальчишки потешались надо мной.

— Ты помнишь, кто над тобой смеялся?

— Конечно. Но какая разница?

— Если ты станешь со мной заниматься, мы отобьем у этих мальчишек чувство юмора… Противники будут уверены, что их сбил не ты, а «бьюик». Но зачем ты соврал отцу, что входишь в состав команды?

— Чтобы он считал меня игроком.

— Зачем, Бернард?

— Не знаю, — честно ответил мальчик. — Может, хотел рассердить его. Он ненавидит спорт. Его злит, что я интересуюсь спортом.

— Нет, Бернард. Спортом ты не интересуешься. И ты отлично постарался, убеждая меня в этом.

— Я вам не нравлюсь, да? — протянул Бернард плаксиво-умоляющим тоном.

— Не нравишься. Мне не понравилось, как ты вел себя со мной. Не понравилось твое отношение. Пока что я вижу перед собой злого и несчастного придурка. Не уверен, поможет ли тебе футбол. Знаешь, почему? Потому что самое замечательное в футболе, единственная великолепная его особенность — это масса наслаждения от игры. Иначе футбол превращается в глупую бесполезную затею. А ты явно ни от чего в жизни не получаешь удовольствия. К тому же, боюсь, занятия с тобой не принесут мне никакого удовлетворения. Пойми, я люблю футбол. Отношусь к нему серьезно. Футбол для меня — источник радости, и я не хочу, чтобы эта радость уничтожалась твоим равнодушием.

— Отец заставляет меня упражняться на скрипке по два часа в день, — сообщил Бернард.

— Я бы куда охотнее играл на скрипке, чем в футбол. Честно. Если бы я владел скрипкой, я бы зачаровывал всех птиц вокруг; они бы падали с деревьев от удивительной музыки.

— Вы умеете играть на каком-нибудь инструменте? — поинтересовался Бернард.

— Нет. Но я все еще могу послать мяч на сорок ярдов. Поэтому на разных обедах и вечеринках я — знаменитость… Что ж, Бернард, мне пора идти. Был рад познакомиться. Жаль, наша встреча не достигла цели. Мне очень симпатична твоя мама. Буду с ней молчать о случившемся. Даю слово.

Я повернулся спиной к этому угрюмому несчастному мальчишке и двинулся в сторону Пятой авеню. Я прошагал ярдов двадцать, неся мяч в правой руке. Я наслаждался ощущением его упругости и даже тем, что шнуровка врезалась мне в фаланги пальцев. Бернард не попрощался со мной и вообще не проронил ни звука. Я вспомнил об этом лишь тогда, когда у меня за спиной прозвучало:

— Тренер Винго!

Меня так давно не называли тренером, что я был удивлен и тронут. Я обернулся. Бернард стоял с наполовину поднятыми руками, словно умолял меня вернуться. Когда он заговорил, каждая фраза давалась ему с трудом. Голос делался то неестественно высоким, то срывался.

— Научите меня. — В его глазах опять блеснули слезы. — Пожалуйста, научите. Пусть они перестанут смеяться.

Я направился обратно. Теперь я шел как совершенно новый и незнакомый Бернарду Вудруффу человек. Я возвращался его наставником, его тренером.

— Мы заставим их размазывать сопли, — заверил я. — Да, вначале они еще похихикают. Но затем им придется вытирать кровь с разбитых носов. Это я тебе гарантирую. Но и ты мне должен кое-что пообещать.

— Что? — насторожился парень.

— Научись затыкаться, Бернард. Твой рот меня просто бесит.

— Да, — выдохнул он. — О?кей, научусь.

— Правильнее: «Да, сэр». На футбольном поле тоже есть свои правила вежливости, и мы будем их соблюдать. На тренировках называй меня либо «тренер», либо «сэр». Это уж как тебе удобнее. Никогда и ни при каких обстоятельствах не опаздывай. Ты будешь делать все, что я велю, и делать с энтузиазмом. Немедленно начни заниматься гимнастикой с гантелями. Каждый день я буду гонять тебя до седьмого пота. Меня не волнуют твои домашние дела, уроки музыки, сексуальная озабоченность, прыщи и все остальное. Я не собираюсь становиться твоим дружком или пытаться произвести на тебя впечатление. Буду учить тебя выглядеть как футболист и действовать как футболист. Будем осваивать блокировки, подножки, удары, пробежки и передачи. У тебя хороший рост, Бернард. Я не шучу. Тебе недостает силы. Я сделаю тебя сильным. Ты станешь даже сильнее, чем думаешь, поскольку твоим противником буду я; меня ты будешь блокировать и мне ставить подножки.

— Но вы же гораздо крупнее.

— Заткнись, Бернард.

— Да, сэр.

— И после того, как ты набегаешься до упаду, — продолжал я, — наподнимаешься гантелей так, что не сможешь шевелиться, рухнешь в траву после отжиманий, а от захватов твои руки сведет судорогой, произойдет то, чего прежде никогда не происходило в твоей никчемной жизни.