Принц приливов, стр. 159

Этот сплав длился несколько недель. Не проходило часа, чтобы по реке не двигался чей-нибудь дом.

Не все хотели перебраться в Новый Коллетон, и не все жилища подлежали транспортировке целиком. Шоссе на выездах из города были запружены тяжелыми грузовиками, перевозящими фрагменты домов в разные точки Южной Каролины. Но это было менее впечатляющим зрелищем, чем путешествие по реке. В один из дней мимо меня проплыл домик, показавшийся мне знакомым. Только через несколько минут я сообразил, что видел дом Амоса и Толиты, отправившийся в свой первый и единственный круиз. Еще через какое-то время в путь пустилось здание баптистской церкви, напоминающее опрокинутую баллистическую ракету. Я без конца щелкал своей «Минолтой»; потом я послал снимки Саванне. Она как раз писала длинную балладу об уничтожении родного города. Однажды в вечерних сумерках мимо меня проплыла епископальная церковь. Сумерки делали ее словно парящей в воздухе. Я фотографировал мокрых от пота рабочих, которые выкапывали гробы на коллетонском кладбище. Эти гробы запихивались в пластиковые мешки и перевозились на новые безликие кладбища, устроенные вдоль шоссе между Чарлстоном и Колумбией. Дома, которые невозможно было перевезти или продать, разрушали, а обломки продавали компании, специализирующейся на утилизации. Бродячих собак отстреливали охотники, имеющие специальные лицензии. Бродячих кошек отлавливали и топили возле общественного причала. Никому не было дела до перезревших помидоров, они падали на землю или гнили на стеблях. Такая же участь постигла дыни и арбузы на бахчах. Поскольку здания школы и суда никакой исторической ценности не представляли, их просто взорвали. Все магазины на улице Приливов сровняли с землей. К первому сентября город Коллетон вымер подобно Помпеям и Геркулануму.

За экспроприированную под строительство площадь правительство в общей сложности выплатило 98 миллионов 967 тысяч долларов. Наша мать за остров Мелроуз получила 2 миллиона 225 тысяч долларов.

Восприимчивая к чувствам своей разделенной ныне семьи, мать выписала четыре чека на сто тысяч долларов каждый. Мы с Саванной приняли свои чеки с благодарностью. Сестра наконец-то смогла расстаться с опостылевшей ей ролью голодающего художника. Мы с Салли вернули заем, взятый на оплату ее учебы в медицинском колледже, и купили для нашей семьи дом на острове Салливанс. Отца никто не видел со дня свадьбы матери и Риса Ньюбери, поэтому мать положила деньги на его банковский счет.

Свой чек Люк сжег на глазах у матери. Она заплакала, а брат напомнил ей, что он — Люк Винго, речной парень из Коллетона, и поинтересовался, не мать ли внушала ему, что речных парней нельзя купить ни за какие деньги.

В июне десятник, отвечающий за расчистку территории, отправил на остров Мелроуз подрывников, поручив им уничтожить дом, в котором мы выросли. Бригада состояла из двенадцати человек; в их распоряжении было три грузовика и два бульдозера. Когда кто-то из рабочих поднялся на крыльцо и попытался ломом открыть входную дверь, почти над самой его головой просвистела пуля и вонзилась в доски. Выстрелы следовали один за другим. Пули пробили шины грузовиков. Испуганные рабочие бросились прочь.

После их бегства Люк вышел из леса. В сарае у него было припрятано несколько бутылок с «коктейлем Молотова». С их помощью брат сжег всю технику, посланную на разрушение родных стен.

От слов Люк Винго перешел к действиям.

На следующий день рабочие вернулись в сопровождении батальона национальных гвардейцев, и те предварительно прочесали окрестности. Спрятавшись на дереве, Люк следил за уничтожением нашего дома. Позже он рассказывал мне:

— Это то же самое, что у тебя на глазах убивают всю твою семью.

Итак, Коллетон превратился в предусмотренные планом развалины. Но в отличие от развалин древних цивилизаций, эти предстояло убрать, а место, на котором стоял город, выровнять так, чтобы ничто не напоминало о его существовании. Вряд ли археологи будущего найдут крупицы памяти о Коллетоне. Почва на этом месте была перепахана и засажена белыми соснами. Этим занимался Департамент сельского хозяйства Соединенных Штатов. Ежедневно к четырем стройплощадкам съезжалось шесть тысяч рабочих. Все личные машины, автобусы и грузовики имели специальные пропуска, прикрепленные к ветровому стеклу. К первому октября округ Коллетон навсегда закрыл свои границы. Отныне сюда допускались только те, кто так или иначе был связан с Комиссией по атомной энергии. Управление гражданской авиации запретило все полеты над территорией округа. А на четырех строительных площадках уже полным ходом велись работы.

Губернатор Южной Каролины объявил о завершении переселения всех жителей округа Коллетон на новые места и напомнил, что через три года «Коллетонский речной проект» будет полностью осуществлен.

Нас, бывших коллетонцев, распихали по большим и малым городам штата, как послушных, безгласных овец. Можно сказать, нас вырвали с корнем. Только ощущали ли мы эти корни? Мы рассеялись по земле Южной Каролины, не обладая мудростью предков и опытом их страданий, что очень пригодилось бы нам в опасные дни, когда правили политические амбиции. Мы плыли, словно обломки, и нас выбрасывало в безликие гавани окраин незнакомых городов. Мы не были побежденным племенем; мы были племенем со всеми признаками вымирания. В одиночку и парами мы покидали архипелаг зеленых островов, подвергшийся самому чудовищному поруганию. Основной «ошибкой» Коллетона была малочисленность его населения — непростительное преступление в глазах Америки.

Мы безропотно делали то, что нам велели. Правительство хвалило нас за самоотверженность. Щедрость властей нас ломала. Коллетонцев рассеяли среди чужаков. Мы ползли по мостам на коленях, благодарно повизгивая за каждую крошку лести, которую нам бросали и которую мы торопились поймать. Мы были американцами, южанами, непроходимо глупыми и уступчивыми. Возможно, кроткие и унаследуют землю [203], но им уже никогда не унаследовать Коллетон.

И только мой брат Люк оказался последовательным в своем несогласии с замыслами правительства. Продав свою лодку креветочнику из Сент-Огастина, он начал готовиться к операции, с помощью которой рассчитывал замедлить ход строительства. Поначалу Люк планировал нечто вроде арьергардного боя, просто чтобы попортить нервы компании «Мьюшоу» и ее рабочим. Первые удачи впечатлили его. Люк начал мечтать о превращении одиночных вылазок в настоящую войну. Его сражения с «Коллетонским речным проектом» становились все более смелыми, а их успех возрастал пропорционально его дерзости. Свою формулу победы он выводил из наивной и опасной переоценки собственных сил.

Начальник службы охраны сделал пугающее открытие: за первый месяц строительных работ с главной площадки (она находилась в западной части округа) было похищено четыре тонны динамита. Чувствовалось, что динамит разворовывается планомерно и давно. Вскоре на временной автостоянке, где рабочие оставляли свои машины, кто-то располосовал шины шестидесяти автомобилям. Потом за ночь сгорело десять бульдозеров. Был взорван трейлер главного инженера. Четыре служебные собаки, охранявшие стройку, были убиты.

Стало ясно: в лесах кто-то скрывается и этот кто-то вооружен и опасен. Несмотря на дежурные заверения о скорой поимке злоумышленника, рабочие, направляясь на стройку, с опаской пересекали границы округа.

Как раз в это время отец возвращался в родные края, держа курс на одну из неприметных бухточек Южной Каролины. Однажды в Ки-Уэст к нему подошел богато одетый джентльмен, на руке которого красовались часы «Эккатрон», а на мизинце — перстень с бриллиантом. Незнакомец предложил отцу прилично подзаработать. Отец согласился и уже через три дня плыл на Ямайку, где в одном из дорогих баров города Монтего-Бэй встретился с партнером того джентльмена. От внимания отца не ускользнуло, что у партнера на левом мизинце также надет перстень с крупным бриллиантом. Всю свою жизнь Генри Винго мечтал о встрече с такими ребятами — богатыми и не отличающимися хорошим вкусом (иначе бы их не потянуло на женские украшения). Правда, отец не особо разбирался в драгоценностях. Его впечатлило, что бриллиант на перстне величиной с фасолину. Фамилии в таких кругах спрашивать не принято, да отца это и не интересовало. Ему было вполне достаточно манер, внушавших уважение.