Зависть, стр. 19

— За что? — поинтересовалась она, тщетно напрягая голос в попытке звучать беззаботно и остроумно.

Она вдохнула знакомый запах, исходивший от него — запах табака, мускуса и всех этих безошибочно определяемых мужских штук — и подумала, не пьян ли он. Диана задумалась, как он вообще может пить — она сама и так уже чувствовала, что захмелела просто от того, что он здесь, рядом. Генри на несколько секунд отвернулся, чтобы перевести дыхание и тоже посмотреть в коридор, и вновь обратил взор на Диану.

— Твое пребывание здесь весьма рискованно. Если Пенелопа кому-нибудь расскажет, что было между мной и тобой, то твоя репутация будет загублена. Боюсь, я вел себя слишком себялюбиво… — Диана отвлеклась на широкое аристократичное лицо Генри, его узкие глаза, прямой нос и изогнутые губы, которые она даже сейчас хотела поцеловать вопреки здравому смыслу, и перестала воспринимать слова. — За это я и хотел бы извиниться.

— А я нет, — отозвалась она.

— О, Ди, — хриплым шепотом ответил он.

Она остро ощущала скорость, с которой пол под её ногами двигался над землей, и как поезд оставлял позади размытые пейзажи и безразличных зрителей, невидимых её взору. Она и сама чувствовала себя расплывчатой и несущейся во весь опор. С одной стороны, она хотела часами слушать Генри, а с другой — знала, что в любую секунду кто-то может выйти в коридор и увидеть стоящих в темном углу женатого мужчину и уязвимую юную девушку. Тогда она никогда не узнает, чем закончится эта история. Поезд грохотал, устремляясь вперед, и Генри пошатнулся от качки в вагоне, на секунду приблизившись к Диане. Он все ещё пожирал её пылким взглядом, и на мгновение ей показалось, что их обоих снедает одно и то же желание.

Диана приоткрыла рот. Теперь Генри стоял так близко к ней, что она могла чувствовать быстрое биение его сердца. Он на секунду замер, и тут на другом конце вагона открылась дверь. Громкие голоса снаружи разрушили очарование. Диана склонила голову к плечу, а Генри опустил подбородок. Нужно двигаться быстро. Его ладонь успокаивающе прошлась по её руке, на мгновенье задержавшись на пальцах. Генри отвернулся и пошёл к открывшейся двери, горделиво расправив плечи. Спустя несколько секунд она услышала, как он говорит с носильщиком.

Диана повернулась влево и поспешила в противоположную сторону. Поезд был длинным, и она уже знала, что этой ночью точно не уснёт.

Глава 15

Женщина, недавно снявшая с себя траур, в особенности, если носила его по мужу, должна неусыпно следить за своим самообладанием. Мне знакомо немало дам, которые по возвращении в шумное общество, склонное к перевозбуждению, испытывали тошноту и головокружение, и вынуждены были поскорее лечь в постель.

Ван Камп. «Руководство по домоводству для леди из высшего общества», издание 1899 года

— О, Лиз! Так хорошо снова быть с тобой наедине вдали от города. — К ней быстрой походкой приблизилась Пенелопа и взяла старую подругу за руку. За плечом хозяйки торжества Элизабет видела прически остальных гостей, и, возможно, на её лице отразилось сомнение, потому что Пенелопа быстро продолжила: — Скорее, наедине со всеми вами, что ещё лучше.

Элизабет смогла сдержать отвращение, которое вызвали у неё эти лицемерные слова, и широко улыбнулась Пенелопе. Вчера после того, как поезд наконец-то отправился, после стольких приветствий и прощаний, а также от того, что нанятая горничная затянула её в корсет и нарумянила щеки, чтобы когда-то знаменитая алебастровая кожа Элизабет не казалось столь бледной, девушка почувствовала себя очень усталой. Этого следовало ожидать, и в любом случае Элизабет не слишком противилась, потому что каждый раз, закрывая глаза, на какое-то время возвращалась к Уиллу. Но этим утром она чувствовала себя лучше, чем предполагала, и во многом этому поспособствовали довольные вздохи, которые во сне издавала Диана. Элизабет была рада тому, что помогла младшей сестре принять участие в путешествии, и это знание немного спасало её от ощущения собственной слабости.

— Какая же ты милая и добрая хозяйка, Пенни, — ответила Элизабет, крепче обнимая бывшую подругу.

Она уже давно знала Пенелопу и прекрасно понимала, как та относится к своему уменьшительному имени.

Вместе они смотрелись весьма мило, что, возможно, являлось одной из первостепенных причин, почему бывшая мисс Хейз изначально предложила ей свою дружбу. Их лебединые шеи подчеркивали высокие воротники — из затейливого мерцающего кружева у Пенелопы и из изысканного голубого хлопка у Элизабет — а тонкие талии заметно выделял искусный крой платьев. Внешность каждой из девушек выгодно оттеняла красоту другой. Элизабет сегодня потратила немного больше времени, чем обычно, на прическу, и теперь над её лбом возвышалось облако белокурых волос. Она оглянулась и увидела, как сестра неодобрительно вздыхает. Тут же Элизабет попыталась в полной мере применить свои навыки светского общения — то, что от них осталось — на остальных собравшихся в столовой, где уже были накрыты столы с завтраком на серебряных подносах.

— Ты так сильно похудела с прошлой осени! Нам нужно поскорее накормить тебя, — продолжила Пенелопа, когда они вошли в столовую.

Элизабет отметила жестокость этих слов, но предпочла не заострять на них внимание, когда они присоединились к остальным гостям, уже собравшимся прямо у входа в зал.

Длинный стол располагался под готическим потолком из орехового дерева, с резьбой и гравировкой, и рядом высоких арочных окон, пропускавших утренний свет. Пенелопа подвела Элизабет к Тедди Каттингу, который сопроводил её к столу. Элизабет обрадовалась, увидев его имя в газете рядом со своим, когда читала колонку об отъезде сливок общества из города, и сейчас тоже почувствовала некое облегчение от его присутствия. Тедди не интриговал, как все остальные. Он отодвинул для неё стул, и Элизабет попыталась скрыть головокружение, возникшее сразу же, как только она села. Брат Пенелопы, Грейсон, одетый в пиджак цвета голубиного крыла, взял под руку Диану, а Генри — Лину, и все они направились к столу. Джентльмены отодвинули стулья, а затем сели так, что ни одна леди не оказалась рядом с представительницей того же пола.

Элизабет улыбнулась — слабо, но с былым изяществом — когда Тедди взял с её серебряной тарелки салфетку, встряхнул и постелил ей на колени.

— Благодарю вас, мистер Каттинг, — произнесла она. — Но вы же знаете, я не инвалид.

Тедди взглянул на неё с молчаливой вежливой озабоченностью. На его светлых волосах было меньше помады, чем обычно, хотя они лежали на привычный косой пробор. Тедди и Элизабет не виделись с прошлого сентября — тогда он в последний раз наносил визит её семье, в те времена, когда к Холландам ещё кто-то наведывался.

— Я знаю, — спустя секунду ответил он. — Просто вы выглядите такой хрупкой после всех этих… перипетий, и вызываете желание защитить вас. — Он замолчал и глотнул воды. — А я всегда испытывал это желание.

Элизабет почувствовала, что её щеки зарумянились и от его откровенного тона, и от знакомых слов. Но Тедди был старым другом и настоящим джентльменом, поэтому Элизабет предположила, что для него говорить с ней таким образом естественно, да и слово «всегда» особого значения не имело. Казалось, больше никто не заметил этого. Тедди поднял поднос с булочками и протянул его Элизабет. Поезд с грохотом двигался по сельской местности. Генри, сидевший во главе стола справа от неё, с отсутствующим видом смотрел в свой стакан с соком, а его жена громко разглагольствовала о загородных домах в Ньюпорте, любимых архитекторах и прочем, что мало кто мог себе позволить.

— Я нахожу его работы чрезвычайно самовозвеличивающими, — с видимым воодушевлением заметил Лиланд. Он по-прежнему демонстрировал полную уверенность всем телом, в точности как в детстве. И это была лишь одна из черт, отличавшая его от остальных. — Хотя мне нравятся исламские мотивы, которые он время от времени использует. Мусульманская архитектура меня весьма захватывает — все эти минареты и михрабы, арки и черепица, затейливая каллиграфия… Знаете ли вы, что мусульмане используют каллиграфию в украшении зданий, потому что рисунки по канону запрещены? Ах да…