Саммерхилл - воспитание свободой, стр. 59

Родителю всякий раз следует подумать, не продиктованы ли указания, которые он дает ребенку, его собственным стремлением к власти и потребностью удовлетворить это стремление, формируя кого-то другого по своему усмотрению. Каждый стремится к тому, чтобы ближние думали о нем хорошо. Ребенок будет естественно хотеть делать то, что может вызывать к нему хорошее отношение, если только какие-то силы не вытолкнут его в стихию асоциального поведения. Но стремление делать приятное другим возникает лишь на определенной стадии его развития. Попытка родителей и учителей ускорить наступление этой стадии наносит ребенку непоправимый вред.

Мне пришлось побывать в одной современной школе, где больше сотни мальчиков и девочек собрались утром, чтобы выслушать обращение священника. Он говорил горячо, призывая их быть готовыми услышать зов Христа. Директор спросил меня, что я думаю об этом обращении. Я ответил, что считаю его преступным. Там были десятки детей, каждый со своими проблемами по поводу секса и других вещей, проповедь же просто усиливала чувство вины в каждом ребенке.

Другая прогрессивная школа заставляет всех своих учеников полчаса перед завтраком слушать Баха. Такая попытка воспитывать вкус, задавая извне высокие стандарты, психологически оказывает на ребенка то же действие, что и старое кальвинистское запугивание адом. Она заставляет ребенка вытеснять все то, что взрослые считают предметами низкого вкуса. Когда директор школы говорит мне, что его ученики любят Бетховена и не желают слушать джаз, я убежден, что это он постарался повлиять на детей, потому что мои ученики в подавляющем большинстве предпочитают джаз. Я лично ненавижу этот квакающий шум, но уверен, что тот директор не прав, хотя он, возможно, добрый и честный человек.

Когда мать учит ребенка быть хорошим, она подавляет его естественные инстинкты. Она тем самым говорит ребенку: «То, что ты хочешь делать, скверно». Это равносильно тому, чтобы учить ребенка ненавидеть себя. Любить других при том, что ты ненавидишь себя, невозможно. Мы можем любить других, только если любим самих себя.

Мать, наказывающая своего ребенка за незначительную сексуальную привычку, всегда сама грязно относится к сексу. Так эксплуататор, сидящий на судейской скамье [52], честно негодует по поводу обвиняемого, укравшего кошелек. Мы становимся моралистами только потому, что нам не хватает мужества взглянуть в лицо собственной обнаженной душе. Наше руководство детьми субъективно есть руководство самими собой. Мы подсознательно идентифицируем себя с детьми. Ребенок, который нам более всего неприятен, всегда похож на нас самих. Мы ненавидим в других то, что ненавидим в себе. А поскольку каждый из нас самоненавистник, дети получают плоды этой ненависти — тычки, ругань, запреты и моральные наставления. Почему же мы так ненавидим себя? Это порочный круг. Наши родители тоже пытались улучшить то, что дала нам природа.

Имея дело с нарушителем нравственных правил, родителю, учителю или судье приходится взглянуть в лицо собственным эмоциональным побуждениям — не моралист ли он, не ненавистник ли, садист или приверженец жесткой дисциплины? Не сторонник ли он сексуального подавления молодых? Есть ли у него хоть какое-то представление о глубинной психологии? Не являются ли его поступки следствиями привычных предрассудков и условностей? Короче говоря, насколько свободен он сам?

Никто из нас полностью не свободен в эмоциональном отношении, поскольку все мы были вышколены еще в колыбели. Вероятно, правильнее было бы спросить так: достаточно ли мы свободны, чтобы удержаться от вмешательства в жизнь другого, каким бы молодым этот другой ни был ? Достаточно ли мы свободны, чтобы быть объективными ?

Сквернословие

Одно из постоянных критических замечаний в адрес Саммерхилла состоит в том, что дети там ругаются. Что правда, то правда — они ругаются, если, конечно, произнесение старинных английских слов — ругань. Правда и то, что всякий новый ученик ругается гораздо больше, чем нужно.

Однажды на общем собрании школы были выдвинуты обвинения против тринадцатилетней девочки, пришедшей к нам из монастырской школы. Обвинения состояли в том, что она выкрикивает «сукин сын», когда купается в море. Основной мотив обвинения — девочка ругалась только на общественном пляже, когда вокруг были посторонние, т. е. она выставлялась напоказ. Один мальчик сказал ей: «Ты просто маленькая глупая гусыня, ты ругаешься, чтобы выставиться перед другими людьми, и еще утверждаешь, будто гордишься тем, что Саммерхилл — свободная школа, а сама поступаешь прямо наоборот: заставляешь других смотреть на нашу школу сверху вниз».

Я объяснил ей, что она действительно пытается причинить школе вред, потому что ненавидит ее. «Но я вовсе не ненавижу Саммерхилл, — воскликнула она, — это потрясающее место!»

«Да, — сказал я, — это, говоря твоими словами, потрясающее место, но тебя пока здесь нет, ты все еще живешь в своем монастыре и принесла сюда всю свою ненависть к монастырю и монахиням. Ты все еще отождествляешь Саммерхилл с ненавистным тебе монастырем. В действительности ты пытаешься повредить не Саммерхиллу, а монастырю». Но она продолжала выкрикивать свое любимое выражение, пока Саммерхилл не стал для нее реальным местом, а не символом. После этого она перестала ругаться.

Ругательства бывают трех видов: они связаны либо с сексом, либо с религией, либо с экскрементами. Богохульство в Саммерхилле не составляет проблемы, потому что детей не обучают религии. Сейчас ругаются и большинство детей, и большинство взрослых. Армия знаменита тем, что персонаж Киплинга называл «эпитетами». В большинстве университетов и клубов студенты постоянно поминают половые органы и экскременты. Школьники сквернословят потихоньку и тайно рассказывают скабрезные анекдоты. Различие между Саммер- хиллом и обычной школой состоит в том, что в одной дети ругаются открыто, а в другой — тайно.

В Саммерхилле сквернословие становится проблемой только в связи с новыми учениками. И дело не в том, что у старых учеников безгрешные языки, просто старички ругаются, так сказать, вовремя и к месту. Они сознательно контролируют себя и стараются не шокировать посторонних.

Наших малышей больше всего привлекает старое английское слово, обозначающее испражнения. Они им широко пользуются, в том числе и дети из хороших семей. Я имею в виду семьи, где принято говорить «по-маленькому» и «по-большому». Дети предпочитают старые англосаксонские слова. Не раз наши ученики спрашивали меня, почему нельзя при людях произносить shit (дерьмо), но можно сказать экскременты или стул. Понятия не имею.

Словарь дошкольников, если они не подвергаются формированию, в значительной степени экскрементальный. Саммерхиллские малыши в возрасте от 4 до 7 лет получают большое удовольствие, выкрикивая «дерьмо» и «письки». Я понимаю, что большинство детей, когда они были совсем маленькими, сурово приучали к горшку, и поэтому, вероятно, у них есть комплексы в отношении естественных функций. Среди наших малышей есть, однако, один или двое, воспитывавшиеся в условиях саморегуляции и не прошедшие строгую школу чистоплотности, запретов или слов вроде «скверный» или «грязный», не испытавших чувства таинственности в отношении ни наготы взрослых, ни туалетных дел. Так вот, эти саморегулирующиеся дети, похоже, испытывают тот же восторг, выкрикивая старые саксонские слова, что и их подвергшиеся строгому воспитанию друзья. Так что свобода ругаться, кажется, не уничтожает автоматически привлекательности неприличных слов. Наши малыши произносят эти слова обильно и вне подходящего контекста, тогда как старшие мальчики или девочки если ругаются, то используют эти слова так же, как взрослые, т. е. вовремя и к месту.

Сексуальные слова применяются более широко, чем экскремен- тальные. Наши дети не считают, что туалет — это что-то смешное. Отсутствие подавления в связи с экскрементами делает упоминания о них скучными и просто констатирующими. Другое дело — секс. Секс — настолько важная часть жизни, что его словарь пронизывает всю жизнь. В своей упоминаемой форме он встречается практически в каждой песне или танце, будь то «Моя рыжая страстная мамочка» или «Когда я застану тебя сегодня вечером одну».