Пусть шарик летит, стр. 13
И снова выше. Он отламывал кусочки коры и швырял их сквозь листву, и они падали с шумом водопада. Между зубами у него торчал молодой, зеленый побег, он жевал его и высасывал сок. Это был нектар. Слаще меда. Небесный нектар. Он погладил ветвь: «У-у-у, хорошая моя». Он пел и не замечал, что на небе уже не было солнца, что птицы улетели и что над ним нависли тяжелые, серые тучи. Первые брызги дождя упали на поднятое вверх лицо. Какое великолепие! Он воспринял их восторженно, как миро для помазания королей на царство. «Я король, а все внизу — грязные негодяи».
Он продвигался вперед, нащупывая путь вытянутыми руками, подтягивался, поднимался все выше. И это был уже не маленький инвалид с церебральным параличом, а тот мальчик с горячей красной кровью, которого все в нем пытались задушить, говоря, что его нет. «Йо-хо-хо!»
Он был орлом. Альпинистом. Покорителем Эвереста. Волосы у него промокли от дождя.
«Ты меня видишь, Мейми ван Сенден? Эй, Мейми! Видишь меня, Гарри Хитчман? Привет, Перси Маллен! Кто теперь на верхушке мачты?»
Он — кровельщик с железными нервами.
«Ты меня видишь, мама? Ты меня видишь, папа? Вы меня видите, тетя Ви? Плевал я на ваше горячее пиво, которым вы хотите меня укрепить. Плевать мне на вас, мистер Роберт Маклеод. Чтобы потом зашить, вы готовы парня разрезать».
Он — обезьяна, раскачивающаяся на хвосте.
«Плевать мне на тебя, Сисси Парслоу, прячешься сейчас от дождя под крышей своего дома. Вы видите меня, мистер, говоривший о шарике? Я хотел залезть на вершину дерева, и вот я здесь. Привет, Мейн-стрит! Привет, мистер Мясник. Привет, мистер Булочник. Привет, дождь. Я иду вверх, чтобы ты пршел вниз».
Он продолжал петь:
«Пятнадцать человек на сундук мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!..»
Он принял позу, поднял руку и провозгласил всему миру: «Можешь играть со своими собаками, Перси Маллен». Потом добавил: «Можешь забивать свои мячи, Гарри Хитчман». И завершил резко: «А ты, Сисси Парслоу, не суй свой нос не в свое дело, а то фингал заработаешь».
В порыве чувств он прижимался лицом к ветке, обнимая ее, как лучшего друга. «Ты всегда будешь моим деревом. Я убью того, кто посмеет тебя срубить».
Он был на высоте пятнадцати метров. До земли было далеко-далеко. Он уже не видел лестницу, не видел на лужайке оставшихся от нее следов. Он видел только листву, и ветки, и блестящие от дождя мокрые крыши домов. Только то, что было в воздухе: телевизионные антенны, электрические и телефонные провода, трубы, фонари на столбах и дождь. «Здорово! Здорово! Пусть идет дождь. Что мне до того».
Он управляет парусником, а на море бушует буря. Он стоит на носу судна и кричит: «Эй ты, ветер!»
Люди на Мейн-стрит прятались от дождя под навесами магазинов. «Эй вы там!»
Гарри Хитчман промчался на велосипеде к дому. «Эй, Гарри!»
Он хотел, чтобы о нем узнали, но никто не слышал. (Они бы стали говорить: «Кто это там на дереве? Уж не мальчишка ли Самнеров? Да нет, конечно. Джон Клемент Самнер только в игрушки играет. Это, наверно, Перси, младший из Малленов».)
«Эй, вы! Неужели никто меня не слышит? Эй, мистер Бакалейщик! Эй, мистер Мясник!»
Но никто не слышал и никто не видел.
В пятницу в школе будут обсуждать, кто что делал в дни, когда не было занятий. «Перси Маллен, что ты делал?»
«Вырыл целую дюжину ям, мисс».
«Гарри Хитчман, что ты делал?»
«Забил дюжину мячей, мисс».
«Джон Самнер, что делал ты?»
«Залез на эвкалипт, мисс».
«Мы говорим только правду, Джон Самнер».
«Но я действительно забрался, мисс. Сам забрался вверх на пятнадцать метров и под дождем».
«Ты меня огорчаешь, Джон Самнер. Я тебя считала правдивым мальчиком. Я спрашиваю снова и жду честного ответа».
Ну как они поверят, если никто не видел и никто не слышал.
«Я занимался своей работой о сырах, мисс. Склеивал модель. Читал. Сидел на окне и смотрел на дождь».
«Ну, конечно, Джон. Сразу бы так и сказал. Зачем лгать?»
Неужели до этого дойдет? Неужели ему придется лгать и все вверх ногами переворачивать, потому что никто не поверит в правду?
«Э-э-ге-е-е-гей! Э-э-ге-е-е-гей! Э-э-ге-е-е-гей!» Голос его звучал пронзительно, он командовал, требовал.
«Я, Джон Самнер, сижу на вершине эвкалипта. Оглохли вы все на Мейн-стрит, что ли? Вы должны меня увидеть. Должны услышать».
Но они все еще стояли под навесами со своими сумками, детскими колясками и велосипедами, нетерпеливо поглядывая на затянувшую небо серость и струившиеся потоки дождя.
«Эй, Сисси Парслоу! Промой глаза, это я. Подо мной пятнадцать метров, а может, и все тридцать. Не стану я ставить тебе фингал, если ты высунешь нос из-за двери. Эй, Мейми ван Сенден, ты же не оглохла?»
Не может ведь он остаться здесь навсегда, на ветру и под дождем. Простудится и свалится с гриппом. Что с ними там приключилось? «Эй вы, вонючки! Это Джон Клемент Самнер кричит с дерева!»
Его заслоняла листва. Его заслоняли ветви. Это как смотреть из затемненного окна на улицу. Люди на улице отчетливо видны, а человек внутри скрыт темнотой.
Он продолжал ползти вверх, пока крона соседнего дуба не заслонила под ним землю. Опираясь на бедра, плечи, руки и даже грудь, он поднялся на захватывающую дух высоту, где сучья раскачивались, а ветки стали тоньше и уже почти не укрывали от дождя. Это он верхом на пони играет в поло, он — принц королевской крови. Колени сжаты, голова поднята и плечи расправлены, руки замком у основания вертикальной ветви.
Вот чего в его жизни никогда не было, вот о чем он мечтал. Все слова стали ненужными, и его желание быть увиденным уже ничего не значило. Раскачивался сук, на котором он сидел, и вместе с ним раскачивался он. Обдувавший его ветер был как прохладное морс. Ветер и движение успокаивали и исцеляли все боли, от которых ему приходилось страдать.
Сильный. Свободный. Мальчишка как все другие мальчишки.
И снова возник реальный мир. Холодный ветер, дождь, прилипшая к телу, насквозь промокшая одежда. Рядом под ним мокрый дуб с трепещущей листвой и Мейн-стрит там, внизу.
Картина восстанавливалась не сразу. Она становилась реальностью постепенно. Люди под проливным дождем на открытой части дороги показывали на эвкалипт.
— Это же дерево Самнеров. Оно растет на их участке. И это их больной мальчик. О, Боже, он разобьется.
Но теперь уже ничего не слышал Джон.
ГЛАВА 10
Король
Странно. Он так хотел привлечь к себе внимание, а теперь, когда это случилось, было, пожалуй, немного жаль, что его радость уже не только его.
Скоро станут говорить:
«Слыхали о Джоне Клементе Самнере?»
«Паренек это сделал. В самом деле, сделал. Все видели».
«Джон забрался на дерево?»
«Ты замечательный, Джон. Ты все можешь».
Он, конечно, не против: пусть все узнают. Он помахал рукой:
— Эй вы там! Это я. Можете поспорить на свои бутсы.
В замешательстве они оборачивались друг к другу, и все больше людей выходили из-под навеса. Человек в сером плаще остановил проезжавшую мимо машину, другой, на велосипеде, уже спешил по переулку к дому Самнеров. Мальчишки, не обращая внимания на крики матерей, выскакивали под дождь. Несколько раз просигналила машина. «И вся эта суета из-за меня?»
Люди все еще указывали пальцем на дерево. Толпа на дороге росла. А из его собственного дома, из трубы, надрывно звенел телефон.
Застыв на ветке, Джон раскачивался вместе с ней на ветру под струями дождя. Он спрашивал себя, не сошли ли все с ума. «Не из-за меня же все это происходит? Я только хотел, чтобы мне помахали рукой. Хотел, чтобы они узнали».
Смущенный всем происходящим, он стал двигаться по своей ветви ближе к стволу. «Ребята всегда по деревьям лазят. Их там в любое время можно увидеть».
Телефон на несколько мгновений умолк, но потом зазвонил снова. «Ах, что б мне, — задохнулся Джон. — Это, наверное, мама». Он ускорил свое продвижение к стволу, по ползти можно было, лишь медленно преодолевая сантиметр за сантиметром.