С тобой товарищи, стр. 10
— Покажите мне двоешника! — выхватывая из кармана блокнот, говорил Вихров. — Так. Хорошо! Великолепный типаж! То, что нужно. Колька, можешь готовить статью «Прогульщики учебы» или что-нибудь в этом же духе. Иллюстрация есть!
Жалкая гримаса дернула Сашины губы.
Вихров нахмурился:
— Что ты, хлопец? Собрался лить слезы?
Он был ласковый парень, хотя и карикатурист, и Саша на него не обиделся.
— На чем же ты срезался? — спросил Коля Богатов. — Ну, уж реветь-то во всяком случае не стоит.
— Да нет же! Нет! — сказал наконец Саша, чувствуя, что и верно слезы подступают у него к горлу: эти большие ребята так беспомощно и неловко его утешали.
Вихров спрятал блокнот.
— Нетактично получилось, — вполголоса упрекнул его Коля Богатов. — Ты дурень. Сережка. Суешься со своими карикатурами, не зная, в чем дело!
Он взял Сашу за локоть и осторожно спросил:
— Скажи все-таки, что?
— Ничего! Честное слово! — клялся Саша, все еще чувствуя тяжесть в груди от непролившихся слез, но уже чем-то счастливо утешенный. — Я просто подумал о том, как страшно в Америке!
Перемена кончилась, ребята толпами повалили в классы. Коридор опустел.
Глава IX. Да здравствует техника!
После школы на пустыре бомбили стену керосиновой лавки. Затем снайперы дивили свет искусством попадания в движущуюся цель. Но когда Юрка залепил огромный ком Володе Петровых в лицо, игра оборвалась.
Отирая варежкой замерзшие щеки, Володя горько жаловался на Юрку ребятам:
— Он всегда лезет к смирным! Кто сдачи дает, того он не трогает. Я с ним связываться не хочу, а захочу — полетит через крышу.
Юра Резников, готовый уже покаяться, услышав такие немыслимо дерзкие речи, как ястреб, налетел на Володю. Толстый, неповоротливый мальчик мешком опрокинулся в снег. Юра уселся ему верхом на живот, собираясь постоять за свою оскорбленную честь.
— Лупи его! Бей косоглазого! — взвизгнул Леня Пыжов. — Надавай ему хорошенько!
Предвкушая жестокую драку, он скакал — до того ему не терпелось взглянуть, как будут «лупить косоглазого».
И вдруг Костя Гладков, эта девчонка, Юлькина тень, как его именовали ребята, размахнулся и с выражением страдания и отвращения в глазах ударил Пыжова по шее. Пыжов обомлел. Все его частые, мелкие веснушки вспыхнули огненной сыпью.
— За что? Ни за что?
Он озирался, ища поддержки ребят. В ответ чей-то новый кулак протянулся к его тонкому, хитрому носику.
— Объяснили б, за что! — заплакал Пыжов.
Тогда Володя, который, ожидая Юркиной мести, лежал послушно в снегу, зашевелился, дернул ногой, поднатужился:
— Ну-ка, пусти!
Резников встал.
— На одного напали! — отталкивая ребят, удивленно говорил Петровых. — Разойдитесь, а то я вас всех раскидаю в сугробы!
Он надул свои толстые щеки, устремив косой взгляд на Бориса. Тот стоял в стороне, молча покусывая губы.
— Не унял! А еще справедливым считаешься! Да еще и комсорг!
— Без разбору подряд всех жалеешь… Жалельщик! — холодно ответил Борис.
Пыжов, всхлипывая, собирал в снегу книги.
— Они пристали за дело, — добродушно объяснял ему Петровых. — Лежачего бьют? Ведь я был лежачий. А ты? Ты зачем подзадоривал? Спасибо, меня в это время Юрка держал. Ух, и плохо пришлось бы тебе!
Неописуемое хвастовство Петровых привело всех в хорошее расположение духа.
Усмехнулся и Леня и как ни в чем не бывало вместе с ребятами пошел домой.
Неожиданно Юра сказал:
— Неправда, когда говорят, что нельзя всем против одного выступать. А если он идет против всех?
— Драться только не надо, — ответил Костя с брезгливой скукой в глазах.
— А сам?
— Сам? Не знаю. У меня получилось нечаянно.
Костя замолчал и отвернулся. Всю дорогу он размышлял о чем-то своем, должно быть снова о сборе.
Расставаясь, он мрачно сказал Саше:
— Мои дела плохи.
— Что они соображают, твои третьеклассники! — отмахнулся в конце концов Саша, которому надоело толковать об одном. — Будешь обыкновенным вожатым.
— Придется. — Костя вздохнул.
А Саша заторопился домой, вспомнив свой чудесный вольтметр.
Сегодня ребята не давали покоя расспросами, но Саша всячески старался отвести разговор. Вот кончит, тогда пусть любуются!
На последнем уроке его осенила смелая и простая идея. Если на катушку прибавить новую обмотку да если сделать еще две лишние клеммы, тогда… Ах, чорт возьми, тогда у него получится почти универсальный прибор, измеряющий силу, мощность и напряжение тока!
— Добьюсь! Непременно! Неужели мне не добиться? — бормотал Саша, задыхаясь от бешеной скачки по лестнице, нетерпения и счастливых предчувствий.
«Как хочется сделать! И если удастся, тогда во всей школе… — Он остановился, пораженный догадкой. Ведь никто из ребят не делал такого прибора. — Кто, кроме меня? Вот когда все, от первого до десятого класса, узнают, каков Емельянов!»
«Изобретатель! Конструктор! Вы слышали? В 7-м «Б» учится гениальный конструктор!»
Он стоял на площадке, а фантазия несла и несла, словно конь без узды, пока суровая действительность не предстала перед ним в лице Агафьи Матвеевны.
Старуха просунула голову в дверь, высматривая что-то на лестнице. По всем признакам, она высматривала именно Сашу.
— Явился, голубчик! Иди-ка, иди! Давненько тебя поджидала. Мало дома озоровать — за улицу взялся.
— Агафья Матвеевна! — грозно предостерег Саша.
— Шестьдесят пять лет Агафьей Матвеевной зовут! Кто вчера до полночи в трубу трубил, людям спать не давал? Учили тебя читать да писать, а выучили, видно, петь да плясать!
Она сложила на груди худые, жилистые руки, ожидая по опыту контрвыступления противника, но Саша, размягченный своими фантастическими планами, мирно сказал:
— Агафья Матвеевна, честное слово, я делал прибор. Знаете что? Если вы устроите замыкание и как-нибудь испортите электричество, не зовите монтера — я починю.
Он только подлил масла в огонь.
— Это я-то испорчу! — так и вскинулась Агафья Матвеевна. — Ты гляди сам не испорть! Вчера лампочка целый вечер мигала. С чего бы, думаю, ей мигать? И ни к чему, что он баловался со светом! Каков!
Старуха выждала, но мальчик решительно не желал принять бой. Он шагнул, намереваясь оставить зону сражений, и наступательный пыл Агафьи Матвеевны внезапно остыл.
— Ну, ну! Распетушился петух! Обедать тебя дожидалась. Без соли, без хлеба — худая беседа. Садись.
Она налила в тарелку горячие щи. Соблазн был слишком велик. Саша с жадностью ел. Голод его возрастал с каждой ложкой. Агафья Матвеевна, подперев подбородок рукой, ворковала для собственного своего развлечения:
— Небось, не зря я по чужим людям весь свой век прожила! Всякого насмотрелась. Я обхождение приличных людей до тонкости выучила. К примеру: для чего ты ложку за ложкой в рот гонишь, ровно как плетка над спиною свистит? В прежние времена, если мальчик воспитанный…
Саша отодвинул тарелку и, как будто чем-то укололся, впился взглядом в подобревшие глаза Агафьи Матвеевны. Старуха его пилила безустали, на самом же деле единственным ее удовольствием было поить, кормить и голубить сероглазого курносого мальчика, у которого потешный зачес веером разлетался надо лбом, как только мальчик в забывчивости встряхивал головой.
— Что ты, сынок?
— Агафья Матвеевна! — сказал он с укором. — Эх, Агафья Матвеевна! Вы все про «приличных» мальчиков рассказываете. Вам бы в Америку съездить! Там «приличных» мальчишек и девчонок полно! Посмотрели бы, как они повесили негра…
— Что с тобой, о чем это ты?
— Вот о чем… Слушайте!
Саша рассказал Агафье Матвеевне историю Сэма и Джо.
— …Они бросили его на крыльцо, он разбился. Они линчевали отца, и Сэм видел. То дерево еще, наверно, стоит… Там, в кино, было много «воспитанных» мальчиков. Никто не заступился за Сэма и Джо…