Смерть лорда Эджвера, стр. 38

– Теперь мы никогда не узнаем, – сказал я.

– Ошибаетесь, узнаем! Должны узнать! Возможности человеческого мозга поистине безграничны, Гастингс! Что еще нам известно о Париже в связи с этим делом? Пожилая, маленького роста женщина в пенсне забрала шкатулку из магазина. Знал ли ее Росс? Герцог Мертонский находился в Париже в день убийства. Париж, Париж, Париж. Лорд Эджвер собирался в Париж – вот еще одна линия! Что, если его убили, потому что кто-то не хотел, чтобы он туда ехал?

Он сел и сосредоточенно нахмурился, весь во власти своих размышлений.

– Что же произошло за обедом? – пробормотал он. – Вероятнее всего, случайно услышанное им слово или фраза навела его на мысль о том, что он обладает какими-то важными сведениями, которым он до этого не придавал значения. Кто-нибудь упоминал в разговоре Францию, Париж? Я имею в виду – из сидевших рядом с вами, Гастингс?

– Упоминал, в связи с вышедшей там книгой. И я рассказал о gaffe Сильвии Уилкинсон.

– Возможно, в этом и кроется разгадка, – задумчиво произнес Пуаро. – Слово «Париж» в сочетании с чем-то еще. Но с чем? Куда он в это время смотрел? И о чем говорил?

– О шотландских предрассудках.

– А на кого смотрел?

– Точно сказать не могу, но, по-моему, на тот конец стола, где сидела миссис Уилдберн.

– Кто сидел рядом с ней?

– Герцог Мертонский, потом Сильвия Уилкинсон и какой-то мужчина, которого я не знаю.

– Герцог. Возможно, он смотрел на герцога, когда прозвучало слово «Париж». Герцог в день убийства находился в Париже... а вдруг нет? Вдруг Росс вспомнил что-то свидетельствовавшее, что Мертона не было в Париже?

– Пуаро!

– Да, конечно, вы – и не только вы – сочтете такое предположение абсурдным. Скажите, у герцога был повод для убийства? Был, и еще какой! Почему же абсурдно предполагать, что он его совершил? Потому что он богат, занимает высокое положение в обществе, надменен? Его алиби ни у кого сомнения не вызывает, хотя, живя в большом отеле, алиби легко можно фальсифицировать. Чтобы съездить в Лондон и вернуться, нужно не так много времени. Скажите, Гастингс, Росс как-нибудь прореагировал на упоминание о Париже?

– Да, я теперь припоминаю, что он как будто поперхнулся.

– А как он говорил потом с вами? Растерянно? Смущенно?

– Да, именно так.

– Precisement [63]. Ему в голову приходит идея. Нелепая! Абсурдная! И тем не менее он не торопится высказать ее вслух. Сначала он хочет переговорить со мной. Но увы, к тому времени, когда он это решает, меня уже нет.

– Если бы только он сказал мне что-нибудь еще! – простонал я.

– Да, если бы... Кто был рядом в это время?

– Да в общем, все. Все прощались с миссис Уилдберн. Я не заметил, чтобы к нам кто-то прислушивался.

Пуаро вновь поднялся.

– А если я ошибался? – пробормотал он, снова принимаясь мерить шагами комнату. – С самого начала ошибался?

Я сочувственно наблюдал за ним, хотя понятия не имел, о чем он думает. «Улитка, а не человек», – говорил о нем Джепп и был совершенно прав. Я знал только, что сейчас он находится в противоречии с самим собой.

– По крайней мере, к этому убийству Рональд Марш отношения не имеет, – заметил я.

– Очко в его пользу, – рассеянно отозвался мой друг, – но сейчас меня занимает не он.

И Пуаро опять сел.

– Нет, я не мог во всем ошибаться. Помните, Гастингс, как однажды я задал себе пять вопросов?

– Помню, но смутно.

– Вот эти вопросы: Почему лорд Эджвер согласился на развод? Что произошло с письмом, которое, по его словам, он написал своей жене и которое она, по ее словам, не получила? Чем объяснить выражение ярости на его лице, которое вы заметили, выходя от него? Почему в сумочке Карлотты Адамс лежало пенсне? Почему кто-то позвонил леди Эджвер в Чизвик и повесил трубку?

– Да, теперь я вспомнил, – сказал я.

– Гастингс, все это время я руководствовался некой идеей. Идеей того, кто за всем этим стоял. Злодей-невидимка. На три вопроса я ответы нашел, и они согласуются с моей идеей. Но два вопроса до сих пор остаются без ответа. А это означает, что либо я ошибался и это не может быть тот человек, либо ответы на эти два вопроса слишком очевидны. Как вы полагаете, Гастингс? В чем здесь дело?

Поднявшись, он подошел к своему письменному столу, отпер его и вынул письмо, которое Люси Адамс прислала ему из Америки. Джепп согласился оставить его у Пуаро еще на несколько дней. Разложив листки перед собой, Пуаро в несчетный раз принялся их изучать.

Время шло. Я зевнул и взялся за книгу. Хотя Пуаро уже доказал, что «он» – совсем не обязательно Рональд Марш, кто такой «он» – понять из письма все равно было невозможно.

Я переворачивал страницу за страницей.

Возможно, я задремал...

И услышал, как Пуаро вскрикнул. Сон сразу улетучился.

Пуаро смотрел на меня с непередаваемым выражением, его глаза светились зеленым блеском.

– Гастингс, Гастингс!

– Что случилось?

– Помните, я говорил, что, если бы убийца был человеком аккуратным, человеком порядка и метода, он бы отрезал, а не оторвал страницу?

– Да.

– Я ошибался. Он человек порядка и метода. Страницу нужно было оторвать, а не отрезать! Посмотрите сами!

Я посмотрел.

– Ну, как, вам понятно?

Я покачал головой.

– Вы хотите сказать, что он спешил?

– Спешил он или нет, значения не имеет. Неужели вы не понимаете, друг мой? Страницу нужно было оторвать...

Я снова покачал головой.

– Я был слеп и глуп, – прошептал Пуаро. – Но теперь... теперь... я знаю, что делать!

Глава 27

КОЕ-ЧТО О ПЕНСНЕ

Он вскочил на ноги.

Я тоже вскочил, ничего не понимая, но готовый помочь.

– Поехали! Сейчас только девять часов. Не слишком позднее время для визита.

Мы чуть ли не бегом спустились вниз по лестнице.

– Куда мы едем?

– На Риджентгейт.

Я решил, что правильнее всего будет молчать. Расспрашивать Пуаро в такие минуты бесполезно. Он находился в состоянии сильнейшего возбуждения. Пока мы ехали в такси, его пальцы выбивали на коленях дробь. Куда девалась его обычная невозмутимость!

Я вновь обдумал про себя каждое слово из письма Карлотты Адамс. К тому времени я уже знал его наизусть. Что имел в виду Пуаро, говоря про оторванную страницу? Я не понимал! Почему страницу нужно было оторвать? В чем тут был смысл?

Дверь нам открыл новый дворецкий. Пуаро сказал ему, что хочет видеть мисс Кэррол, и, пока дворецкий вел нас наверх, я в двадцатый раз подумал: куда мог деваться «греческий бог»? Он как сквозь землю провалился. Неожиданно по спине у меня прошел холодок. Что, если его тоже нет в живых?..

Вид мисс Кэррол, собранной, энергичной и, уж конечно, здравомыслящей, отвлек меня от этих фантастических размышлений. Она явно не ожидала нашего визита и посмотрела на моего друга с большим удивлением.

– Рад видеть вас, мадемуазель, – сказал Пуаро, склоняясь над ее рукой. – Я боялся, что вас здесь больше нет.

– Адела упросила меня остаться, – ответила мисс Кэррол. – И согласитесь, в такое время бедной девочке действительно необходима поддержка. Как минимум ей нужен буфер. А я, смею вас уверить, могу быть отличным буфером, мсье Пуаро.

У ее рта резко проступили складки, и я подумал, что с репортерами и прочей любопытствующей публикой она наверняка не церемонится.

– Мадемуазель, я всегда восхищался вашей энергией и силой воли. Мне кажется, мадемуазель Марш этих качеств недостает...

– Она мечтательница, – сказала мисс Кэррол. – Совершенно непрактична и всегда была такой. К счастью, ей не приходится зарабатывать себе на жизнь.

– Вы правы.

– Я полагаю, однако, что вы пришли сюда не для того, чтобы поговорить о практичности или непрактичности. Чем могу быть вам полезна, мсье Пуаро?

Вряд ли Пуаро понравился столь резкий переход к делу. Он предпочел бы приступить к нему исподволь, незаметно. Но с мисс Кэррол это было невозможно. Она строго смотрела на него через стекла пенсне.