Опасное хобби, стр. 62

— Как видите, — с обреченной улыбкой развел руками Бай. — У нас, ненормальных коллекционеров, еще и похлеще бывает. Расскажу как-нибудь при случае, — пообещал он.

— Да-да, — с радостью принял предложение Турецкий.

— Да вот, пожалуй, и все. Отдал мне картинки, получил взамен коричневый такой кейс с долларами, сел в машину и уехал. А мне, грешным делом, и в голову-то не стукнуло, что он мог так тестя дорогого обмануть!.. Ай-я-яй, беда-то какая! А с Ларисочкой как же?

— Ею другая оперативно-следственная группа занимается. Нашли, разумеется, — солидно откашлялся Турецкий. — Не совсем гладко прошло, но… можно сказать, скоро следствие завершится. То есть дело передадут в суд.

— А как здоровье дражайшего?.. — спросил наконец Бай.

«Сказать — нет? — быстро прикидывал Турецкий, с удивлением, которое можно было бы при желании истолковать двояко, глядя на Бая. — Совру — узнает, потеряет доверие. Правда — лучше. Вернее, его реакция на правду…»

— Да разве ж я вам не сказал?

— Вы сказали «покушение»…

— Ну да, покушение на убийство. Которое состоялось. И завершилось. То есть человек в настоящее время мертв.

«Господи, какую дурь я несу!»

Бай, кажется, не знал, то ли ему состроить с ходу горестную мину, то ли расхохотаться над словами этого милого идиота. Решил, видимо, выразить сочувствие. Но процесс-то все же успел запечатлеться на его выразительном лице. Дождался Турецкий: все-то Бай прекрасно знал. Но выбило его из колеи слово «покушение». А ну как не состоялось? Вот отчего и ерзал.

— Погиб, стало быть… — Бай низко наклонил лицо, якобы переживая, но скорее пряча его от гостя. Наконец ему удалось «пережить» свое горе. Даже блеснуло что-то подозрительно в уголках его глаз. Молодец, артист! — Ну так, простите, чем еще могу оказать содействие правосудию?

— А лично вам ничего не известно о дальнейших планах этого Богданова? — разыгрывая мудрого сыщика, в упор спросил Турецкий.

— Да ведь как вам теперь и сказать-то?

— Правду! — так же сурово потребовал следователь.

— Ну правду, так правду… — тяжело вздохнул Бай. — Извольте, многоуважаемый Александр Борисович.

И он посвятил Турецкого в существо дела с тридцатимиллиардным займом, который сам же и помог пробить Богданову через Министерство культуры. Ах, если бы знать заранее, каков подлец-то окажется! И помогала в этом деле Кисота Алевтина Филимоновна — милейшая женщина. И ей-то теперь каково! Ведь, поди, сбежал, мерзавец!

— Почему вы уверены, что он сбежал за границу? — сухо поинтересовался Турецкий.

— А если бежать, то куда же? У него, кажется, в Будапешт командировка была. Из Министерства культуры. По поводу лакокрасочных дел. Да и миллион долларов в кейсе — тоже чего-то значит!

Очень жалел Бай о своем потерянном миллионе. Хоть и не его он уже был, а покойного старика.

В это время Андрей снова наполнил бокалы минералкой, и Турецкий, сделав вид, что у него проснулась наконец совесть и пора бы честь знать, простецки обернулся к помощнику Бая:

— Простите, молодой человек, уточните, сколько сейчас времени? — и задрал манжету своей куртки. — Черт знает что! Врут немилосердно. А ведь дорогие! Семьдесят тысяч отдал как одну копеечку.

Но Андрей лишь виновато развел руками:

— Не ношу, извините. Не привык.

Вмешался Бай. Вынув из кармана брюк роскошный брегет, щелкнул крышкой и, слушая мелодичный перезвон, сказал:

— Семь без четверти. А что вы так рано?

— Извините, — упрямо поднялся Турецкий. — И так злоупотребил вашим вниманием. Премного благодарен. Не сочтите за труд при необходимости подъехать в нашу контору. Не сегодня, разумеется, а когда предельная надобность возникнет. Не затруднит?

— Да что вы! — расплылся в благожелательстве Бай. — К вам — с превеликим удовольствием. А то, может?..

— Нет, нет! Да и машина что-то барахлит…

— Андрюша, взгляни, сделай милость! — И Турецкому: — Он у меня, знаете ли, на все руки мастер. И швец, и жнец…

«А при нужде — и удавка. Крепенькие ручки-то, крабы…» — отметил их Саша, глядя, как Андрей двумя пальцами удалял пробки с бутылок.

Помощник поднялся на веранду буквально через пять минут, вернул ключи от машины, сказал:

— Движок троил, я вам свечку заменил, — и протянул старую. — Выкиньте.

— А это где? — серьезно спросил Турецкий. Дело в том, что на въезде в Переделкино Саша специально останавливался и заменял хорошую свечу на эту старую вонючку, которая его при необходимости выручала: не идет машина, хоть ты тресни.

Бай проводил машину Турецкого до ворот, помахал рукой и закрыл их. Вышедшему на крыльцо помощнику сказал:

— С завтрашнего дня организуй своих молодцов, чтоб за этим мужиком был постоянный и неусыпный контроль. Глаз не спускайте. Похоже — дурак. И дай нам, Боже, такого судию… Но вдруг я ошибаюсь? А найдете вы его для начала в Генеральной прокуратуре. Машину запомнил?

— Все сделал как положено.

— Ну и ладушки… Значит, не потеряете.

31

Пока Турецкий мог сделать для себя один, но вполне весомый вывод: Бай знал об убийстве. Как и от кого — другой вопрос. Но он определенно знал. Как был уверен и в том, что старик именно убит, отчего и вызвало у него тревогу слово «покушение»: а вдруг ошибка произошла? Все остальное — сопутствующее.

Почему он так легко и довольно пространно выдал столько информации о Богданове? Видимо, понимает, что если прокуратура станет копаться, то их связи непременно откроются. А тогда как же так — незнакомы? Очень даже хорошо знакомы. Вот и повиниться пришлось — в невольном вроде бы пособничестве преступнику. Бай ведь ни разу не назвал Вадима преступником, но всей своей логикой подводил к этому. И занимался самобичеванием, зная, что за это ему все равно ничего не будет. Психология опытного преступника: повиниться в малом, чтобы скрыть крупное. Но не предвзятость ли это? Вопрос, как говорится, конечно, интересный…

А ответит нам на него вот эта самая машина, резво бегущая со вставленной новой свечой. Интересно какой? Поди, бошевскую не пожалел. Да и откуда у такого великого человека могут быть отечественные свечи?.. А еще чего нам вставили? Завтра узнаем, когда в машину залезут специалисты… Но вообще-то это был бы очень рискованный ход со стороны Бая. Неужели он поверил-таки? Да, получается, и на старуху бывает проруха: дурак следователь, неумеха водитель — явный же перебор. Хотя как посмотреть…

Следующий вопрос: что это были за Мане и Сезанны? Надо будет у Лени Кругликова, спеца по этой части, спросить. В музее на Волхонке проконсультироваться. Ведь ценность-то общенациональная, как недавно говорили. И про-давать-покупать как-то… Хотя черт их уже знает, что сейчас можно, а чего нельзя. Законы писаны, а не исполняются. Но если эти «картинки», как называет их Бай, да и цена за себя говорит, действительно представляют огромную государственную ценность, как же Бай собирается их продавать?.. А почему именно продавать? Сам станет любоваться на них. Интересно бы при случае взглянуть на три полотна, стоящие миллион долларов. Мог же он не называть этих художников, а, к примеру, десяток других — менее значительных? Мог. Но не назвал. Вывод? Кто-то еще знает об этой сделке. Кто? Разумеется, Богданов. Его, правда, нет. Но мы же можем его когда-нибудь поймать. А не случилось ли уже так, что Вадима Богданова вообще нет в живых? — пронзила вдруг Турецкого неожиданная мысль, до того простая и естественная, что он даже свернул к обочине и остановился.

«Надо пройти всю цепочку, проследить весь его день, только тогда можно делать окончательные выводы…»

Старик ограблен. Украдены все полотна. Или почти все. Но об этом теперь знает лишь единственный человек — Лариса. Она может сказать, что было и чего теперь нет. У старика наверняка был каталог. Где он теперь? Надо искать документы, всякие списки-расписки. Эти психи — народ дотошный. Стоп! Было сказано слово «расписка»? Не в этом ли скрывается секрет, главная причина того, что Бай не мог соврать насчет Мане и Сезаннов? Надо проверить. И вообще давно пора тебе, Александр Борисович, быть в Москве, на Фрунзенской своей набережной, где через сорок минут будут тебя ждать гонцы от Никиты.