После похорон, стр. 13

— А другая пара?

— О них я мало что могу сказать. Очень приятные молодые люди и на вид такие симпатичные. Вот только… мне думается, хозяин всегда избегал дам и господ, что выступают в театрах… Как-то он сказал мне: «Не могу понять, почему теперь всех тянет на сцену. Дурацкое занятие. Лишает людей остатков здравого смысла. И уж, во всяком случае, отражается на морали, нарушает чувство меры». Конечно, он прямо не имел в виду…

— Да, да, я понимаю. Ну, а после этих визитов мистер Эбернети уезжал сам — сначала к брату, а потом к своей сестре миссис Ланскене, не так ли?

— Насчет этого мне ничего не известно, сэр. То есть он как-то лишь обмолвился при мне, что собирается к мистеру Тимоти, а после куда-то в Сент-Мэри, запамятовал, как дальше.

— Вот именно. Не припомните ли, что он говорил об этих поездках, когда вернулся?

Лэнскомб задумался.

— Прямо даже не знаю, что сказать… Он был доволен, что снова дома. Путешествия и ночевки в чужих домах утомляют его, он, помню, говорил. Вообще-то хозяин имел привычку говорить сам с собой вслух, не обращая на меня внимания, если я был рядом. Это и неудивительно: ведь он так привык ко мне.

— И доверял вам.

— Но я очень смутно помню его слова. Что-то насчет того, что он не знает, куда кто-то подевал свои деньги. Полагаю, это о мистере Тимоти. А потом он говорил, что, дескать, «женщина может быть дурой в девяноста девяти случаях и оказаться удивительно умной в сотом». Потом добавил: «Только сверстникам можно выложить все, что у тебя на душе. Они не подумают, как молодежь, что ты просто фантазируешь». И еще, но я не знаю, в какой это связи: «Не очень-то красиво подстраивать людям ловушки, но, право, не вижу, что я еще могу сделать». По-моему, сэр, он имел в виду помощника садовника: у нас как раз в то время начали пропадать персики из оранжереи.

Однако мистер Энтуисл не считал, что Ричард Эбернети имел в виду помощника садовника. Задав еще пару вопросов, он отпустил Лэнскомба и начал анализировать то, что узнал. Кое-что явно наводило на размышления. Безусловно, Ричард думал не о своей невестке Мод, а о сестре Коре, когда говорил о женской глупости и уме. И это ей он рассказал о своих «фантазиях». Кроме того, он упоминал о ловушке. Ловушке для кого?

Старый юрист мистер Энтуисл долго ломал голову над тем, что именно скажет он Элен. Наконец он решил быть с нею совершенно откровенным и посвятить ее во все.

Поговорив сначала о делах, в том числе о предстоящей продаже дома, он добавил:

— Я буду благодарен вам, Элен, если вы сможете побыть здесь еще немного. Видите ли, один мой друг, некий Эркюль Пуаро…

Элен перебила его.

— Эркюль Пуаро? Значит, вы думаете…

— Вы знаете о нем?

— Да. Одни мои друзья, но я думала, он давным-давно умер

— Да нет, живехонек, хотя, разумеется, не молод. Лицо его собеседницы стало бледным и напряженным. Она с усилием выговорила:

— Значит, вы думаете, Кора была права и Ричарда убили?

Тут мистер Энтуисл отвел душу и рассказал ей все, радуясь возможности доверить свои мысли и опасения человеку с таким ясным и спокойным умом, как у Элен. Когда он закончил, она сказала:

— Все это должно бы казаться просто фантастикой — но не кажется. В тот вечер, после похорон, Мод и я не могли не думать об этом. Твердили себе, что Кора дурочка, и все же тревожились и нервничали. А потом Кору убили, и я все пыталась внушить себе, что это лишь совпадение. Может, так оно и есть. Если бы только знать наверняка! Как все сложно.

— Да. Но Пуаро человек весьма оригинальный и в чем-то почти гений. Он прекрасно понимает, что нам нужна уверенность в том, что дело выеденного яйца не стоит.

— А если это не так?

— Что заставляет вас думать таким образом? — отрывисто спросил ее собеседник.

— Сама не знаю. Просто чувствую неладное. Не только слова Коры. Что-то еще в тот момент показалось мне странным.

— Странным? В каком смысле?

— Не знаю, это какое-то смутное ощущение, не больше.

— Связано оно с кем-то из присутствовавших в комнате?

— Да, похоже. Но я не могу сказать, кто или что это было… Я знаю, звучит просто глупо…

— Вовсе нет. Все это интересно, очень интересно. Вы умная женщина, Элен. Если вы что-то заметили, значит, что-то было.

— Да, но я не могу вспомнить, что именно. Чем больше я думаю…

— Не надо думать. Это плохой способ вспомнить что-либо. Со временем все вспомнится само собой. И тогда сообщите мне немедленно.

— Хорошо, — послушно ответила Элен.

Глава девятая

Мисс Джилкрист решительным движением надела свою черную шляпку и подоткнула под нее выбившуюся прядку седых волос. Предварительное следствие было назначено на двенадцать часов дня, а сейчас еще нет одиннадцати. Ее серый костюм выглядит вполне прилично, подумала мисс Джилкрист, особенно с этой только что купленной черной блузкой. Конечно, ей бы хотелось быть одетой во все черное, но, увы, это ей не по средствам. Она окинула взглядом свою чистую и аккуратную спаленку, где на стенах красовались изображения гавани Бриксхэм, Коккингтон-Форджа, Энстейс-Коува. И на каждом размашистая подпись Коры Ланскене. С особой нежностью глаза мисс Джилкрист остановились на этюде с видом гавани в Польфлексане. Другой любящий взгляд, сопровождаемый вздохом, достался выцветшей фотографии на комоде, по которой можно было судить о том, что представляла собой незабвенная чайная «Под ивой». Внизу прозвонил звонок на входной двери, оторвавший мисс Джилкрист от созерцания ее сокровищ.

Мисс Джилкрист вышла из комнаты и поспешила вниз по лестнице. Звонок повторился, вслед за чем раздался сильный стук в дверь. Мисс Джилкрист почувствовала, что нервничает. На мгновение она даже замедлила шаг, но затем двинулась к двери, уговаривая себя не быть такой дурой.

На пороге стояла молодая, изящно одетая женщина в черном, с небольшим чемоданчиком в руках. Она сразу же заметила на лице мисс Джилкрист тревогу и быстро сказала:

— Мисс Джилкрист? Я Сьюзен Бэнкс, племянница миссис Ланскене.

— Ах, ну да, конечно. Входите, пожалуйста, миссис Бэнкс. Сюда, будьте любезны. Я не знала, что вы приедете на следствие, а то приготовила бы кофе.

— Благодарю, мне ничего не надо. Простите, если я испугала вас.

— Нет, нет, что вы, хотя, по правде говоря, я действительно чуточку испугалась. Очень глупо с моей стороны. Наверное, из-за следствия и оттого, что я… думала о всех этих вещах, но все утро я что-то нервничаю. Поверите ли, примерно полчаса назад в дверь позвонили, я едва смогла заставить себя открыть, хотя, разумеется, просто глупо думать, что… убийца вернется, да и зачем ему это? И конечно, это была всего-навсего монахиня, она собирала на сиротский приют, и я почувствовала такое облегчение, что дала ей два шиллинга. Но, прошу вас, садитесь, миссис Бэнкс. Вы приехали поездом?

— Нет, у меня машина. Проулок такой узкий, что я не смогла проехать к дому. Но у вас тут есть что-то вроде заброшенного карьера, и я оставила машину там.

Сьюзен Бэнкс оглядывала комнату.

— Бедная старая тетя Кора, — сказала она. — Тетя оставила все, что у нее было, мне, вы знаете?

— Да, мистер Энтуисл говорил мне. Надеюсь, мебель вам пригодится.

— Вряд ли. У меня есть своя обстановка. А это все пойдет с аукциона. Вот… разве только вы захотите что-нибудь взять. Я буду очень рада… — Сьюзен остановилась в некотором смущении, но мисс Джилкрист не нашла в предложении ничего странного и просияла.

— Вы очень добры, миссис Бэнкс. Но, видите ли, у меня тоже есть мои собственные вещи. Когда мне пришлось расстаться с моей маленькой чайной, знаете, из-за войны… это было так грустно… то я не все продала. Кое-что из мебели и картины, оставшиеся после моего папы, я сдала на хранение, потому что, я надеюсь, когда-нибудь у меня снова будет мой маленький домашний очаг. Но все равно, я вам очень благодарна, и если вам действительно не жаль, то вот этот раскрашенный чайный столик милой миссис Ланскене… Он такой очаровательны», и мы всегда пили за ним чай. Но, право же, мне неловко быть такой жадной, миссис Бэнкс. Ведь у меня уже есть все прекрасные картины миссис Ланскене и ее аметистовая брошь… Но, быть может, ее мне следует вернуть вам?