Автобиография, стр. 76

«Почему бы моему детективу не стать бельгийцем?» – подумала я. Среди беженцев можно было встретить кого угодно. Как насчет бывшего полицейского офицера? В отставке. Не слишком молодого. Какую же я ошибку совершила тогда! В результате моему сыщику теперь перевалило за сто лет.

Короче говоря, я остановилась на сыщике-бельгийце. Пусть теперь дозревает сам. Может статься, он был когда-то инспектором полиции и, следовательно, кое-что смыслил в преступлениях. «Педантичный и очень аккуратный», – подумала я во время уборки своей комнаты, заваленной разными разностями. Аккуратный маленький человечек, постоянно наводящий порядок, он кладет все на место, предпочитает квадратные предметы круглым. И очень умный – у него есть маленькие серые клеточки в голове – хорошее выражение, я обязательно должна использовать его – да, маленькие серые клеточки. И у него должно быть звучное имя – как у членов семьи Шерлока Холмса. Ведь как звали брата Шерлока? Майкрофт Холмс.

Не назвать ли маленького человечка Геркулесом? Маленький человечек по имени Геркулес. Имя хорошее. Труднее придумать фамилию. Не знаю, почему я остановилась на фамилии Пуаро – вычитала, услышала где-нибудь или просто эта фамилия родилась у меня в голове – но родилась. Однако он стал не Геркулесом, а Эркюлем – Эркюль Пуаро. Вот теперь, слава тебе Господи, все устроилось.

Оставалось дать имена и фамилии другим, но это уже не так важно. Альфред Инглторп – как раз то, что нужно: прекрасно подойдет к черной бороде. Муж и жена – очаровательная – совершенно чужие друг другу. А теперь разветвления – ложные ключи, направления, уводящие в сторону. Как все начинающие писатели, я втиснула слишком много сюжетных линий в одну книгу. История покрылась таким густым туманом, что стало трудно не только догадаться, как все произошло, но и просто читать.

В свободное время у меня в голове вертелись кусочки детективного романа. Начало в общем уже сложилось, конец тоже прояснился, но в середине зияли бреши: Эркюля Пуаро удалось ввести в повествование самым естественным и правдоподобным образом. Но должны появиться основания и для ввода других персонажей. Тут царила полная неразбериха.

Я бродила по дому с отсутствующим видом. Мама спрашивала, почему я не отвечаю на вопросы, а если отвечаю, то невпопад. Я все время путала петли в бабушкином вязании; у меня вылетели из головы все дела, которые я собиралась сделать; я писала на конвертах неправильные адреса. Наконец наступил момент, когда я почувствовала, что могу начать писать. Я посвятила маму в свои намерения. Мама, как обычно, проявила полную уверенность в том, что ее дочери могут все, что захотят.

– О-о-о? – сказала она. – Детективный роман? Чудесное развлечение для тебя, не правда ли? Когда ты начнешь?

Я сумела выкроить время, хотя это было нелегко. У меня все еще хранилась старая пишущая машинка Мэдж, и я начала упражняться на ней, перепечатывая каждую главу, написанную от руки. В те времена я писала от руки лучше, разборчивым почерком, так что прочесть рукопись не составило бы никакого труда. Новое усилие, требовавшееся для освоения машинки, увлекло меня. До какого-то момента я получала от этого удовольствие. Но в то же время очень устала и пребывала в дурном настроении. Когда я пишу, это всегда так. Кроме того, когда я оказалась в гуще описываемых мною событий, они стали командовать мною, а не я ими. Тут как раз мама выступила с хорошим предложением:

– Сколько ты уже написала? – спросила она.

– Примерно половину.

– Знаешь, я думаю, что, если ты действительно хочешь закончить, тебе следует заняться этим во время отпуска.

– Я так и хотела.

– Да, но мне кажется, что тебе следовало бы уехать на это время из дома, чтобы тебе никто не мешал.

Я подумала: «Пятнадцать дней совершенного покоя. Это действительно было бы потрясающе».

– Куда ты хочешь поехать? – спросила мама. – В Дартмур?

– Да, – ответила я в восторге от этого предложения, – Дартмур – именно то, что надо.

И я поехала в Дартмур. Я заказала себе комнату в Хэй-Тор, в отеле «Мурланд», огромном, печальном, с множеством комнат. Постояльцев почти не было. Не думаю, что я хотя бы раз поговорила с кем-нибудь – это отвлекло бы мое внимание. В поте лица я трудилась по утрам и писала до тех пор, пока не онемеет рука. После обеда, который совмещала с чтением, я отправлялась на двухчасовую прогулку в вересковые заросли. Думаю, в те дни я по-настоящему полюбила их. Я полюбила холмы, пустоши и дикую природу вдали от дорог. Все, кто приезжал в эти места – конечно, в военное время таких было немного, – толпились вокруг Хэй-Тор. Я же, наоборот, несколько раз уходила гулять одна, далеко от всякого жилья. Гуляя, я бормотала себе под нос следующую главу, которую предстояло написать; говорила то за Джона – с Мэри, то за Мэри – с Джоном, то за Эвелин – с ее слугой и так далее. Я приходила в страшное возбуждение. Возвращалась домой, ужинала, замертво падала в постель и спала двенадцать часов подряд. На следующее утро вставала, хваталась за перо и снова писала все утро до полного изнеможения.

В течение своего двухнедельного отпуска я почти кончила вторую половину книги. Конечно, до завершения было еще далеко. Потом мне пришлось переписать большую часть – в особенности явно перегруженную середину. Но в конце концов я закончила роман и была более или менее удовлетворена им. Он получился в общих чертах таким, как я его задумала. Я видела, что он мог бы стать намного лучше, но не понимала, как добиться этого, и поэтому оставила все как есть. Я написала заново несколько совершенно ходульных сцен между Мэри и ее мужем Джоном, которые стали чужими друг другу из-за совершенного пустяка, и решила в конце помирить их друг с другом, чтобы оживить книгу любовным мотивом. Любовные мотивы в детективном романе всегда навевали на меня беспробудную скуку и, как я чувствовала, были принадлежностью романтической литературы. Любовь, на мой взгляд, не совмещалась с чисто логическими умозаключениями, характерными для детективного жанра. Но в те времена в детективных романах обязательно присутствовала любовная линия. Я сделала все, что было в моих силах, для Джона и Мэри, но они остались довольно жалкими созданиями. Затем мой роман перепечатала профессиональная машинистка, и, решив наконец, что больше уже ничего не могу сделать, я отправила его в издательство «Ходдер и Стафтон», откуда мне его и возвратили. Это был полный отказ, простой и ясный, без всяких комментариев. Я нисколько не удивилась – на успех я и не рассчитывала. Но тем не менее немедленно отослала роман в другое издательство.

Глава четвертая

Арчи снова получил разрешение на отпуск. Мы не виделись почти два года и на этот раз провели время очень счастливо. В нашем распоряжении оказалась целая неделя, и мы отправились в Нью-Форест. Стояла осень, все кругом было усыпано разноцветными осенними листьями. Арчи не так нервничал, и мы оба уже меньше трепетали перед будущим. Мы гуляли по лесу, и между нами возникло чувство товарищества, дотоле не испытанное. Он признался, что всегда мечтал пойти по указателю «Ничейная земля» на придорожном столбе. Мы пошли по тропинке, ведущей от этого столба в «Ничейную землю». Затерянная в лесу тропинка привела в сад, где было полно яблоневых деревьев. Там оказалась какая-то женщина, и мы спросили ее, можно ли купить немножко яблок.

– Покупать не надо, мои дорогие, – ответила она. – Берите, ради бога, сколько хотите. Вижу, ваш муж – военный летчик, и мой сын тоже служил в воздушном флоте, его убили. Идите и берите сколько вашей душе угодно, сколько можете съесть и унести.

Счастливые, мы бродили по саду и ели яблоки, а потом вернулись в лес и сели на ствол упавшего дерева. Моросил дождь, и мы были счастливы. Я не говорила ни о госпитале, ни о моей работе, а Арчи не рассказывал ничего о Франции, только намекнул, что, может, скоро мы снова будем вместе.

Я рассказала ему о своей книге, и он прочитал ее – Арчи очень понравился роман; у меня прекрасно получилось, отозвался он. В воздушном флоте, сказал Арчи, у него есть друг, бывший директор издательства «Мисен». Если книгу снова возвратят, он пришлет мне письмо от друга, и я смогу отправить рукопись в «Мисен» с этим письмом.