Secretum, стр. 1

Любезный Алессио,

год прошел с тех пор, как я писал Вам в последний раз, но Вы мне так и не ответили.

Вы, наверное, знаете, что несколько месяцев назад меня неожиданно перевели в Румынию. Теперь я один из немногих священников, которые нашли приют в Констанце, маленьком городке на Черноморском побережье.

Здесь слово «бедность» приобретает тот беспощадный и неприкрытый смысл, который оно когда-то имело и у нас. Давно нуждающиеся в ремонте дома блеклых цветов, бедно одетые дети, играющие на улицах, которые не поддаются описанию, женщины с усталыми лицами, недоверчиво выглядывающие из окон съемных жилых казарм – этого жестоко изуродованного наследия реального социализма. Нищета и уныние вокруг. Таков город, куда меня направили несколько месяцев назад, и его окрестности. Но я был призван в это место, чтобы выполнять свою миссию – заботиться о душах, и не буду уклоняться от своих обязанностей. Меня не оттолкнут ни нищета, ни печаль, наполняющие эту страну до всех ее самых отдаленных уголков.

Как Вам известно, тот уголок земли, который я покинул, был совсем иным. Еще несколько месяцев назад я был епископом в Комо, милом городке на берегу озера, вдохновившем Манцони на его бессмертную прозу. Это бывшая жемчужина роскошной Ломбардии, полная свидетельств ее благородной истории, в центре которой, богатом уникальными историческими строениями, сегодня поселились бизнесмены, модельеры, футболисты и богатые шелковые фабриканты.

Однако моя духовная миссия не пострадала из-за этой неожиданной перемены. Мне объявили, что во мне нуждаются здесь, в Констанце, и что благодаря моему особому призванию я мог бы наилучшим образом соответствовать духовным потребностям этой страны, лучше, чем кто-либо другой, и что перевод из Италии (о котором мне было объявлено лишь за две недели до установленного срока) не является понижением в должности и тем более – наказанием. Когда мне объявили о предстоящем изменении, я сразу выразил большое сомнение (и, как должен добавить, такое же сильное удивление), поскольку ранее никогда не выполнял свою пастырскую работу за пределами Италии, за исключением нескольких месяцев учебы во Франции в свои, теперь уже такие далекие, молодые годы.

Хотя я рассматриваю титул епископа как самую лучшую из возможных вершин своей карьеры, несмотря на мой почтенный возраст, я вполне благосклонно воспринял бы новое место назначения, будь оно, например, во Франции, Испании (страны, язык которых мне не чужд) или даже в Латинской Америке.

Разумеется, в любом случае речь шла бы о весьма необычном подходе, поскольку столь неожиданный перевод-епископа в далекую страну случается крайне редко, если, разумеется, он не допустил тяжелых проступков. В моем случае, как Вам, конечно, известно, таких проступков не было, но, тем не менее, именно из-за внезапного и необычного характера этого перевода некоторые прихожане из церковной общины в Комо небезосновательно почувствовали за собой право вынашивать такое подозрение.

Как бы то ни было, я принял бы это назначение безропотно, как волю Господа, без предубеждения и сожаления. Однако меня отправили сюда, в Румынию, в страну, где мне все незнакомо – от языка до обычаев, от истории до мелочей повседневной жизни. Сегодня я заставляю свое усталое тело играть в футбол на приходском дворе с уличными мальчишками, чей быстрый говор я безуспешно пытаюсь понять.

Мой дух истерзан – простите мне это признание – непрестанной тайной болью. Душа моя болит, однако, не из-за моей судьбы (раз на то была воля Божья, то сие надлежит принимать с благодарностью и с благостным смирением), а в связи с загадочными обстоятельствами, приведшими к этому. Обстоятельствами, о которых я испытываю потребность поведать Вам.

В своем последнем письме, год назад, я представил Вашему вниманию крайне деликатное дело. Процесс канонизации преподобного Иннокентия XI Одескальки, Папы, блаженной памяти, с 1676 по 1689 год, шел полным ходом. По его воле в 1683 году под Веной произошла битва между христианскими армиями и турками. Последователи Магомета были навсегда изгнаны из Европы. Поскольку Иннокентий XI был родом из Комо, то мне выпала честь начать это дело, которое святой отец принимал очень близко к сердцу. Разгромное, имеющее историческое значение поражение мусульман произошло на рассвете 12 сентября 1683 года, когда в Нью-Йорке, учитывая сдвиг по времени, еще было 11 сентября… Теперь, сорок лет спустя после трагической атаки ислама на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, от нашего горячо любимого Папы не укрылось совпадение между этими двумя датами. По этой причине он решил канонизировать Иннокентия XI – Папу Римского, который боролся с исламом, – именно в связи с этими двумя историческими датами. Подобным жестом он хотел подкрепить христианские ценности и подчеркнуть пропасть, отделяющую Европу и весь Запад от идеалов Корана.

Когда расследование было завершено, я отправил Вам тот неизданный текст. Вы помните об этом? Это был манускрипт двух моих старых друзей, Риты и Франческо, чей следя потерял несколькими годами ранее. Их рукопись раскрывала целый ряд обстоятельств, позорящих преподобного Иннокентия. Дело в том, что на протяжении всего срока своего папства он действовал, руководствуясь низменными личными интересами. И даже если он, несомненно, стал орудием Господним, наставляя христианских правителей вести войну против турок, то в других вопросах его алчность к деньгам привела к глубочайшему оскорблению христианской морали и нанесла непоправимый ущерб католической церкви в Европе.

Как Вы помните, я просил Вас представить это дело на рассмотрение его преосвященству, дабы он мог принять решение, нужно ли хранить молчание или же, как мне хотелось бы, дать Imprimatur– разрешение на публикацию манускрипта, – чтобы правда стала доступной всем.

Я ожидал, честно говоря, хотя бы намека от Вас на то, что Вы получили письмо. Я полагал, что если даже опустить существеннее обстоятельства, заставившие меня писать Вам, Вы будете рады получить весточку от человека, который, в конце концов, когда-то был Вашим преподавателем в семинарии. Конечно, я понимал, что ответ придется ждать долго, возможно даже очень долго, принимая во внимание всю серьезность открытий, представленных мною его преосвященству. И все-таки я был уверен, что Вы, как принято в таких случаях, ответите мне хотя бы открыткой.

Однако этого не случилось. За все эти долгие месяцы я не получил ответа ни письмом, ни по телефону, хотя исход процесса канонизации зависел от Вашего ответа, которого я так ожидал. Я воочию представлял себе, насколько основательно святому отцу нужно все обдумать, оценить и взвесить аргументы за и против. Возможно, даже дать экспертам секретное задание составить соответствующее заключение. Я смирился с ожиданием, и, поскольку в мои обязанности входило хранить секреты и поддерживать авторитет блаженнейшего, я не мог рассказать об этих открытиях никому, кроме Вас и его преосвященства.

И вот однажды водном из книжных лавок Милана среди тысячи других я увидел книгу, подписанную именами моих друзей.

Когда я наконец-то открыл ее, то убедился, что это – та самаякнига. Но как же это могло случиться? Кто, ради всего на свете, отдал ее в печать? И уже вскоре я сказал себе: никто иной, кроме как наш Папа лично, не мог дать разрешение на публикацию этой книги. Возможно, это и была та самая имприматура,которую я ожидал от Папы, только в более обязательной и мощной форме, что опять же означало: это он сам отдал в печать рукопись Риты и Франческо.

Не вызывало сомнения, что таким образом процесс канонизации преподобного Папы Иннокентия XI был остановлен навсегда. Но почему меня не поставили в известность? Почему никто не подал мне ни единого знака после публикации книги, и даже Вы, Алессио, почему Вы молчали?

Я уже почти был готов снова написать Вам, когда однажды ранним утром получил письмо. Мне необычайно отчетливо помнится тот момент. Я как раз хотел идти в свой кабинет, когда секретарь вручил мне конверт. Открывая его, я разглядел в полумраке коридора вытисненный на нем папский ключ и в следующий момент уже держал в руках само содержимое конверта – письмо на листе картонной бумаги.

Меня вызывали на собеседование. Бросалась в глаза срочность, указанная на открытке: через два дня, к тому же в воскресенье. Однако это было еще не так удивительно, как время собеседования (шесть часов утра) и имя того, кто меня приглашал: монсиньор Джейм Рюбеллас, статс-секретарь Ватикана.

Моя встреча с кардиналом Рюбелласом проходила в очень учтивой обстановке. Сначала он осведомился о моем здоровье, затем поинтересовался делами епархии и числом кандидатов на должности священников. Потом вскользь задал вопрос о развитии процесса канонизации Иннокентия XI. Удивившись, я в свою очередь спросил: неужели он не знает о публикации книги? Он ничего не ответил, но посмотрел на меня так, будто я бросил ему вызов.

И в этот момент он сообщил мне, что я срочно нужен в Констанце, а также о том, что границы Церкви с этого времени стали новыми и пасторская забота о душах в Румынии чрезвычайно слаба.

Монсиньор госсекретарь поведал мне о причинах моего перевода с такой любезностью, что я почти забыл, почему именно он лично делает мне такие заявления и почему я был приглашен в такой необычной форме, словно факт собеседования следовало оберегать от разглашения. Кроме того, я забыл спросить, как долго продлится мое отсутствие в Италии.

И наконец, монсиньор Рюбеллас совершенно неожиданно попросил меня хранить в глубокой тайне нашу встречу и то, о чем мы говорили.

Вопросы, которые я не задал в то утро в Риме, дорогой Алессио, приходят мне в голову все чаще и чаще здесь, в Констанце, по вечерам, когда я сижу в своей комнатушке и терпеливо изучаю румынский – этот странный язык, в котором артикли стоят после существительных.

Приехав сюда, я узнал, что Констанца длительное время входила в состав Римской империи и называлась тогда Томи. Затем, глянув на карту окрестностей Констанцы, я обнаружил по соседству населенный пункт со странным названием Овидиу.

В этот момент у меня мелькнула тревожная догадка. Я срочно проверил ее по справочнику латинской литературы и понял, что память не подвела меня. В те времена, когда Констанца называлась еще Томи, император Август отправил туда в изгнание знаменитого поэта Овидия. Официальная причина – обвинение поэта в сочинении непристойных стихов, но на самом деле Август прогневался из-за того, что Овидию было известно слишком много тайн императорского дома. В следующие десять лет Август отклонял все прошения поэта, и Овидий в конце концов умер, так больше никогда и не увидев Рима.

Теперь, любезный Алессио, я понимаю, как Вы отплатили мне за то доверие, которое я оказал Вам год назад. Мне помогло это понять изгнание в Томи – место ссылки «за литературные провинности». Церковь не давала разрешения на публикацию книги моих друзей, для всех вас она была громом среди ясного неба. И вы подумали, что за всем этим стою я, что я отдал книгу в печать. Поэтому меня и отправили сюда, в ссылку.

Но вы ошибаетесь. Мне, так же как и Вам, неизвестно, как могла попасть в печать эта книга: Бог наш, quem nullum latet secretum – «кому ведомы все секреты»,как молятся здесь в православных церквях, использует для своих целей также и тех, кто действует против него.

Если Вы бросили взгляд на рукопись, которая прилагается к этому письму, то, наверное, уже поняли, о чем идет речь: это еще одна рукопись Риты и Франческо. Что она собой представляет – исторический документ или роман, – кто знает? У Вас будет возможность получить удовольствие лично, проверив документы, которые они также прислали мне и которые я пересылаю Вам.

Естественно, Вы задаетесь вопросом, когда я получил этот напечатанный на машинке текст, откуда он был отправлен и нашел ли я в конце концов своих старых друзей. Однако на этот раз я не могу ответить на Ваши вопросы. Я уверен, что Вы отнесетесь к этому с пониманием.

Я могу себе представить, что Вы удивляетесь, зачем я выслал все это Вам. Мне нетрудно представить Ваше изумление и вопросы, которые возникают у Вас: наивен ли я, безумен или следую непостижимой для Вас логике? Одно из этих трех предположений является ответом, который Вы ищете.

Да вдохновит Вас Всевышний при чтении, к которому Вы приготовились. И пусть снова Он сделает Вас орудием своей Божественной воли.