Дежавю, стр. 11

Марк кивнул и молча встал на пороге гостиной, оглядывая ее и пытаясь все осмыслить. Я скинула туфли, которые отлетели и со стуком упали на пол вдалеке от меня — хотя мы всегда и говорили Чарли, чтобы он никогда сам так не делал, — и, скидывая на ходу жакет, направилась прямиком в спальню. Даже после стольких лет я хорошо помнила дорогу.

— Attends, подожди, Энни. Что ты делаешь?

Марк шептал, но я не понимала почему. Я обернулась. Он не шевелился.

— Я иду спать, Марк. Разве ты не хочешь…

— Non. — Казалось, он был сильно раздражен. Но все равно продолжал шептать. — Я думаю, нам не следует здесь находиться. Нам надо уходить. Viens!

Он протянул ко мне одну руку, другой в нетерпении перебирая ключи.

— Марк, ты серьезно? — Я почувствовала, как слезы снова подступают к глазам. — Куда нам идти? Мы должны остаться здесь!

Он знаком попросил меня успокоиться, прошептав: «Ш-ш-ш», что, естественно, только усугубило ситуацию, поскольку в его французском исполнении это звучало как звук назойливого насекомого. А это меня всегда очень раздражало.

В этот самый момент и появилась она, казалось, возникнув просто из ниоткуда.

Эта девушка стояла в дверях в гостиную, позади меня, и смотрела на нас. От полной наготы ее спасала лишь футболка, узкая, короткая и, если угодно, весьма отвратительная футболка.

— Marc?

Она говорила очень тихо, так тихо, что вначале я даже ее не услышала. Она словно попала не туда, может, случайно пролезла в окно, хотя мы были на четвертом этаже. В конце концов, откуда она знала имя моего мужа?

— Marc?

На этот раз я поняла, что не ошиблась.

— Qui, c'est ( Кто это) Marc?

Больше всего я ненавижу во француженках то, что в большинстве своем они вечно строят из себя маленьких девочек. Когда француженки лепечут что-то по-своему, они похожи на щебечущих пташек. Но, и это бесит больше всего, они не просто пташки, а пташки с формами. Несмотря на тонкие, словно спички, руки и ноги, несмотря на тридцать шестой размер туфель на высоких каблуках, у них все равно имеются и груди, и бедра. По моему убеждению, именно отсюда и пошло словосочетание «игривая пташка». И в этом случае даже шикарной блондинке порой совершенно нечего противопоставить рядовой французской пташке.

Я не имела ни малейшего понятия, кто эта девушка. Я не видела ее раньше. Я вообще никогда ее не видела. В отличие от Марка.

Он говорит, что я должна была рассказать все как есть. Но я рассказываю именно так, как могу, потому что так я все и увидела. Марк может рассказывать об этом как ему заблагорассудится, но это не изменит того факта, что именно он должен был первым сразу рассказать мне все как есть, еще тогда, в самом начале наших отношений.

Девушку звали Фредерика. Конечно, она оказалась его «бывшей», но несколько не в том статусе «бывшей», о котором Марк всегда говорил мне.

Вообще-то я видела ее раньше. Я обнаружила ее фотографию через некоторое время после того, как переехала к Марку. Она лежала под стопкой простыней, в конверте, на самом дне старого чемодана, который валялся у него под кроватью. Таким образом, я могла сказать, что хотела поменять простыни, и случайно наткнулась на фото… Но тогда я просто не придала этому значения.

Она лежала на одеяле в тени дерева с закрытыми глазами и должна была казаться спящей. Но, судя по ее чувственной позе, я догадывалась, что в действительности она притворялась. Девушка лежала, выпрямившись на боку, словно ее тело было совершенно невесомым. Одна нога, немного согнутая в колене, томно покоилась на другой, акцентируя форму попы, идеальной попы, без единого намека на какие бы то ни было проблемы. Пальцы ног были также «естественно» вытянуты, будто у танцующей балерины. Впрочем, тему балета продолжали и вытянутые руки. В общем, создавалось впечатление, что девушка занята в главной партии «Лебединого озера». Ее юбка взлетела наверх, но был ли тому причиной лишь порыв ветра, я не берусь утверждать. Вряд ли. В любом случае вид открывался довольно пикантный. Девушка явно не любила носить нижнее белье.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Помню, как однажды вечером, на одном из наших настоящих первых свиданий, я встречалась с Марком после работы у входа на станцию метро «Сен-Жермен-де-Пре». Было уже довольно поздно. Он ждал меня, съежившись под дождем на углу церкви Сен-Жермен-де-Пре, где однажды стояли Сартр и де Бовуар [11], на тех же самых камнях тротуара. Я протянула к Марку руку, сжала мокрый рукав его куртки в своей ладони и, пробежав пальцами вниз, хотела взять его за руку. Губами я коснулась его щеки, а затем почувствовала вкус дождя на его губах, а потом и на своих, когда он поцеловал меня в ответ под зонтом. Меня охватил трепет, когда его теплая мокрая ладонь наконец оказалась в моей руке…

Мы сидели за столиком в кафе Les Deux Magots. Наши глаза блестели в золотистом свете свечей, а перед нами на блюде лежали пирожные и стояли два бокала с шампанским. Мы смотрели, как на их поверхность поднимаются золотистые пузырьки, и на дождь за окном, на маленькие капли, беспрестанно целующие оконное стекло. Мои пальцы касались все еще влажной руки Марка. Я снова захотела поцеловать его, ощутить соленый вкус его кожи, вдохнуть его запах. Взглянув Марку в глаза, я увидела себя в его черных хрусталиках, и моя душа отразилась в его душе, блеснув в его глазах.

Взбитые сливки сползали с яблок, прикрывая теплые влажные кусочки свежеиспеченного теста.

— Это лучше, чем секс, — проговорила я, отправив в рот большой кусок этого чуда.

— Ах так! — промурлыкал Марк с улыбкой, проведя рукой по моему бедру. — On verra ca. Посмотрим.

Мы вместе поехали на метро ко мне домой, просто чтобы посмотреть. Позже, тем же вечером, он рассказал мне о ней — о Фредерике. Я лежала на Марке, сложив руки у него на груди. Марк убрал мне волосы назад и запустил в них пальцы, касаясь моей головы, массируя кожу, которая покалывала от его прикосновений. Я хотела, чтобы он продолжал и никогда, никогда не останавливался.

— У тебя есть подружка?

— Ты очень любопытная. — Марк улыбнулся и потянул мои волосы назад.

— Ну, вообще-то мы не похожи на двух незнакомых людей, которые решили поболтать, пока едут в автобусе! — хихикнула я.

Марк смотрел прямо мне в глаза. Он не отвел взгляда и даже не моргнул.

— J'en avais une. Mais c'est fini maintenant.

Была, но теперь все кончено. Таковыми были его слова. Теперь все кончено. Забавно, что тогда я подумала: совершенно очевидно, что теперь он забудет про нее, она исчезнет из его жизни.

— Но все было кончено, Энни. Мы больше не встречались с ней как любовники, — любит повторять Марк.

Тогда почему же она стояла в его гостиной в одной лишь футболке, неприлично обтягивающей грудь?..

Я не узнала правды о моем отце, пока мне не исполнилось девятнадцать. К тому моменту мама и я уже давно не разговаривали. Мы постоянно конфликтовали, пока я училась в средней школе. Мы сталкивались и задевали друг друга, как водители на ярмарочной стоянке, пока однажды, когда мне уже исполнилось восемнадцать и я перешла в старшие классы, мы вообще перестали разговаривать. Ее постоянный вид великомученицы, стойко переносящей превратности судьбы, стал для меня ярмом на шее. Придя с экзамена по древней истории, который был моим последним экзаменом в школе, я собрала вещи и ушла, ушла навсегда.

Я застегнула молнию на сумке, хлопнула за собой дверью и сразу почувствовала, что маме стало легче.

Только бабушка сказала мне: «Твоя мать не всегда была такой, Энни».

Красивый мужчина с фотографии и моя мать поругались однажды вечером. Мама пробыла все утро в городе, совершив поход по магазинам. День был жарким и солнечным, наступило время обеда, и поэтому она решила купить себе мороженого, что продают из фургончиков «Мистера Уиппи», один из которых стоял на углу улиц Питт и Маркет-стрит. Вокруг бурлил город, а мама, жмурясь в лучах солнца, чувствовала себя счастливой и беззаботной. Мама была влюблена. Ей исполнился всего двадцать один год — она была молода и только недавно вышла замуж.