Полночный поцелуй, стр. 19

Лукан спустился по ступенькам крыльца дома Габриэллы и зашагал по темной тихой улице. Он оставил ее в спальне, сладко утомленную и погруженную в глубокий сон, она ровно дышала, набираясь сил после трех часов непрерывного секса. Он никогда не совокуплялся с женщиной так долго, с такой силой и страстью.

И все же он не чувствовал полного удовлетворения, он хотел еще… Хотел ее.

Это было просто чудом, что ему удалось скрыть выросшие под наплывом страсти клыки и горящие огнем глаза с узким росчерком зрачков. Еще больше удивляло то, что он сумел не поддаться огромному, как океанская волна, желанию вонзить клыки в ее такое сладкое горло и напиться крови до опьянения, рядом с ней, когда каждая клетка тела только этого и жаждет, трудно доверять себе.

То, что он пришел к ней сегодня, — чудовищная ошибка. Лукан полагал, что секс немного остудит тот жар, что она в нем разжигает. Еще никогда так сильно он не ошибался. Овладев Габриэллой, войдя в нее, он понял, насколько слабым она способна сделать его. Она пробуждала в нем дикий, животный инстинкт, и он преследовал ее со страстью голодного хищника, каким и являлся на самом деле. Лукан не был уверен, что ему хватит сил и воли сдержать эту страсть. И она…

Господи, она не отвергла его.

Если бы отвергла, это было бы с ее стороны актом милосердия по отношению к нему, но вместо этого она принимала каждую искру его огня и отвечала, требуя большего.

Поверни он назад, окажись вновь в ее спальне, он бы еще несколько часов провел с ней. По крайней мере, он отчасти удовлетворил бы свою страсть. И если Лукан не сможет погасить растущую в нем мучительную жажду, лучше дождаться рассвета, и пусть солнечные лучи испепелят его тело.

Пожалуй, это будет самым правильным решением, раз уж он так слаб в своем служении долгу.

Лукан выругался сквозь зубы и повернул в сторону, где кипела ночная жизнь. Все тело подрагивало в нетерпении, зрение обострилось, дикие инстинкты проснулись.

Он снова жаждал крови.

Голод пробудился слишком рано, в последний раз Лукан напился достаточно, чтобы хватило на неделю и даже больше. Прошло всего несколько ночей, а желудок уже сводило. В последнее время приступы голода участились, и чем больше усилий Лукан прилагал, чтобы сдержать его, тем нестерпимее была мука.

Ограничение.

Именно оно позволяло ему держаться так долго. Насколько его хватит… И что потом? Неужели он действительно поверил, что чем-то отличается от своего отца? Его братья — оба старше и сильнее его — были сыновьями своего отца. Кровожадность поразила обоих: один по собственной воле оборвал свою жизнь, когда пагубное пристрастие достигло опасного предела, второй пошел дальше, стал Отверженным и погиб от меча воина.

Лукан принадлежал к первому поколению и был наделен огромной силой и властью, вызывал у представителей последующих поколений уважение — незаслуженное, как он считал, — но именно эта сила была его проклятием. Как долго еще он сможет бороться и побеждать в схватке с собственной природой, темной и свирепой? Случались такие ночи, когда он чувствовал безмерную усталость от борьбы с самим собой.

Шагая по улицам среди любителей ночной жизни, Лукан внимательно смотрел по сторонам. Он выполнял долг — охотился, но вместе с тем радовался, что Отверженные не попадали в поле зрения. Взгляд выхватывал покинувших Темные Гавани вампиров младших поколений, которые, подобно ему, разгуливали по улицам в поисках добровольных Доноров.

Лукан видел совсем юных вампиров, они толкали друг друга локтями и шептались; шелестом ночной листвы до его слуха долетали слова «воин» и «П1». Их священный трепет и любопытство раздражали Лукана. Вампирам, рожденным в Темной Гавани, редко выпадала возможность встретить воина, одного из оставшихся в живых основателей Ордена, некогда славного, а ныне безнадежно устаревшего.

Многие знали старые истории о том, как несколько столетий назад восемь самых свирепых представителей Рода объединились и уничтожили кровожадных Древних и служившую им армию Отверженных. Те воины стали легендарными. В течение веков их Орден претерпевал всевозможные изменения: во времена конфликтов с Отверженными он увеличивал численность и зону охвата и практически исчезал в мирные периоды.

Сейчас каста воинов ограничивалась рассеянными по миру единицами, предпочитавшими действовать самостоятельно, в большинстве своем к ним относились с некоторой долей презрения. В этот просвещенный век честных взаимоотношений с людьми и твердых правил внутри общества вампиров образ жизни и действия воинов расценивались как препятствие на пути прогресса.

Будто бы Лукан и ему подобные бросали тень на всех вампиров.

Огрызнувшись в сторону разинувших рот юнцов, Лукан мысленно послал приглашение женщинам, с которыми вампиры о чем-то весело болтали. Глаза каждой забегали в поисках источника той дикой, примитивной силы, которая волной пробежала по их чувствительным нервам. Две — блондинка и рыжеволосая, чуть светлее Габриэллы, — отделились от компании и направились к Лукану, мгновенно забыв о своих друзьях.

Но Лукану нужна была только одна из них, и выбор не составил труда. Жестом он отверг блондинку, приобнял рыжеволосую и увлек ее в тень домов. Без промедления он приступил к делу.

Откинув назад пахнущие сигаретным дымом и пивом волосы женщины, Лукан облизнул губы и впился клыками в ее горло. Она судорожно дернулась, инстинктивно вскинула руки. Он сделал первый долгий глоток. Лукан сосал напряженно, стараясь покончить с этим как можно быстрее. Женщина постанывала, но не от страха и боли, а от наслаждения — такова была гипнотическая сила поцелуя вампиров.

Кровь наполняла рот Лукана — теплая, густая.

Не желая того, он представлял Габриэллу, он хотел ее крови. Хотел, чтобы ее кровью насыщалось его тело.

Боже, какое это было бы наслаждение — пить из ее сонной артерии и членом погружаться в упругий жар ее плоти…

«Господи».

Лукан злобно зарычал, отгоняя отравляющие фантазии.

«Этого не будет никогда, — приказал он себе. — Реальность — грязная сука, но нельзя выпускать ее из виду».

Реальность была такова: он держал в объятиях не Габриэллу, а случайную женщину. Именно такой выбор он сделал. И сейчас не сладковатая, с едва уловимым привкусом жасмина кровь, которую он так желал, наполняла его рот, а горьковато-терпкая, с примесью слабого наркотика.

Ему был безразличен вкус крови Донора, ему нужно было удовлетворить голод, и вкус не имел значения. Он всегда делал это быстро, без лишних эмоций.

Получив достаточное количество, Лукан лизнул ранку, закрывая ее, и разжал объятия. Женщина тяжело дышала и пошатывалась, словно испытала оргазм.

Лукан положил ей на лоб ладонь, провел по лицу, закрывая отяжелевшими веками затуманенные глаза. После этого она забудет все, что сейчас здесь произошло.

— Тебя ищут друзья, — сказал он женщине, убирая руку с ее лица. Она удивленно заморгала, глядя на него. — Тебе пора домой. Ночью опасно.

— Да, конечно, — послушно кивнула женщина.

Лукан наблюдал, как она, пошатываясь, повернула за угол. Оскалившись, он с шипением глубоко втянул воздух, сердце гулко стучало в груди, все тело было напряжено и стянуто в тугой пульсирующий узел. Он даже думать не хотел, какой может оказаться на вкус кровь Габриэллы.

Лукан надеялся, что после новой порции крови его голод утихнет. Но тот стоглавым змеем ворочался где-то в самой глубине.

Тихо зарычав, Лукан, как никогда злой, вышел из укрытия на тротуар. Он устремился в самый неблагополучный район города, надеясь, что там до наступления рассвета успеет встретить парочку Отверженных. Он испытывал острую необходимость ввязаться в драку, самую отчаянную и опасную. Точно так же, как только что крови, теперь он жаждал насилия и боли, пусть даже это будет его собственная боль.

Лукану требовалось сильнодействующее средство, способное отвлечь его от Габриэллы Максвелл.

Глава восьмая

Проснувшись поздно, в первую минуту Габриэлла подумала, что это был еще один эротический сон. Но она лежала обнаженная, вялое от усталости тело болело в определенных местах, свидетельствуя о том, что Лукан Торн действительно был у нее в доме. Она сбилась со счету, сколько оргазмов испытала за эту ночь. Если сложить все за последние два года, и то будет меньше.