Полночное пробуждение, стр. 44

— Я тебя понимаю, — мягко сказала Элиза, сердце у нее разрывалось от жалости.

Она закрыла глаза и, беззвучно прошептав молитву, села рядом с Тиганом. Сейчас она не думала о том, что он может отвергнуть ее сострадание, ей хотелось быть рядом с ним, хотелось дать ему почувствовать, что он не одинок в своем горе.

Элиза положила руку ему на плечо, и Тиган ее не сбросил и не отстранился. Напротив, он повернул голову и посмотрел ей в глаза:

— Я старался помочь ей. Я думал, что если выпью как можно больше ее ядовитой крови и заменю ее своей, чистой, возможно, человеческий облик каким-то чудесным образом вернется к ней. И я пил ее кровь и отдавал свою. Я пил жадно, неистово, так продолжалось долго. И я потерял контроль. Меня так сильно мучило чувство вины и я так сильно хотел помочь Сорче, что не заметил, как начал скатываться в бездну Кровожадности.

— Но ведь ты не скатился? Если бы это случилось, ты бы сейчас не сидел здесь.

Тиган горько рассмеялся:

— Еще как скатился. Я отлично знаю, что такое Кровожадность. Если бы не Лукан, я бы превратился в Отверженного. Он вмешался и посадил меня в каменную камеру, и я сидел там, пока болезнь не отпустила. Несколько месяцев голодал, получал минимум, лишь бы не испустить дух. И все это время хотел только одного — умереть.

— Но ты остался жив.

— Да, остался.

— А Сорча?

Тиган покачал головой:

— Лукан сделал то, на что у меня не хватало духа: он избавил ее от страданий.

Сердце у Элизы сжалось.

— Он убил ее?

— Это был акт милосердия, — сдавленно произнес Тиган. — Хотя я ненавидел Лукана все пятьсот лет, что прошли с тех пор. В конце концов, ему хватило сострадания помочь ей, когда я был не в силах. Я бы принуждал ее жить только потому, что не мог справиться с собственным чувством вины.

Элиза погладила Тигана по спине, тронутая его признанием и глубиной его любви к подруге, которую он потерял так давно. Она считала его холодным и бесчувственным, а он просто умел скрывать свои переживания. И его страдания были сильнее, чем она могла себе представить.

— Тиган, мне искренне жаль. Теперь я поняла… теперь я все поняла.

— Да? — Он прищурился и в упор, пристально посмотрел на нее. — Когда я увидел тебя там, внизу, всю в крови… — Он замолчал, словно не мог подобрать слов. — Никогда больше я не хочу испытать пережитые тогда страх и боль. Ты понимаешь? Я не хочу близких отношений ни с одной из женщин из страха ее потерять.

Элиза молча смотрела на него. Она слушала и не могла поверить тому, что он говорит. Неужели таким образом он пытается выразить свои чувства к ней?

Едва касаясь, Тиган провел пальцами по синяку на ее щеке.

— Да, я испытываю к тебе чувства, — ответил он на ее незаданный вопрос, считав его через прикосновение. Он обнял ее и держал, нежно поглаживая по плечу. — Тебя трудно не любить, Элиза. Но я не уверен, что готов снова пойти на такой риск.

— Не можешь… или не хочешь?

— Это всего лишь игра слов. Смысл один.

Элиза склонила голову ему на грудь. Сейчас она не хотела слышать этих рассуждений.

— Ну, так что же мы теперь будем делать, Тиган? Что с нами будет дальше?

Он ничего не ответил, просто прижал ее к себе и поцеловал в лоб.

Глава двадцать пятая

Остаток дня прошел в сборе информации и выработке плана дальнейших действий. С заходом солнца Райхен отправил двух своих помощников осмотреть дом Ирины Одольф. Они сообщили, что Миньон уехал, по-видимому, на своей машине, хотя, судя по количеству крови, рана была серьезная.

Основываясь на описании Элизы, Райхен начал поиски Миньона в городе. Тиган горел желанием поскорее вычислить местонахождение негодяя, пока тот не собрался с силами, чтобы выполнить приказ Хозяина.

Тигану не хотелось выпускать Элизу из своих объятий — а еще лучше из своей постели, — но он понимал, что это только усложнит его жизнь. Он переключил внимание на перехваченный у Марека дневник и письма, найденные в вещах Питера Одольфа.

И дневник, и письма содержали одни и те же странные строки:

Замок и поле сойтись должны

Вместе под лунным серпом,

Ты обрати свой взор на восток,

Истина там, под крестом.

Какая-то стихотворная загадка, но что она значит, если вообще что-либо значит, — неизвестно.

Похоже, и Питеру Одольфу не был известен ее тайный смысл, хотя, как сообщила его Подруга по Крови, перед тем как превратиться в Отверженного, он лихорадочно писал эти строки, точно так же как это делал перед смертью его старший брат.

Как и тот, кто владел старым дневником, на странице которого был изображен дермаглиф семьи Драгос.

И сейчас Тиган, теряя терпение, стоял напротив Питера Одольфа, сверля его взглядом. Они с Элизой уже целый час провели в камере, пытаясь добиться от Отверженного какого-нибудь вразумительного ответа.

Дозу седативных средств уменьшили, благодаря чему Отверженный находился в сознании, но ясности ума это ему не вернуло. Он стоял в металлической клетке, оплетенный ремнями, с кандалами на щиколотках, и имел вид весьма опасного зверя, каким в действительности и являлся. Его большая голова была опущена на грудь, горящие янтарным огнем глаза бессмысленно бегали по камере. Время от времени он рычал, обнажая огромные клыки, и начинал неистово дергаться, тщетно стремясь вырваться из пут.

— Скажи нам, что это значит, — сквозь металлический лязг и звериный рев потребовал Тиган. — Зачем ты и твой брат писали эти строки?

Одольф не отвечал, продолжал яростно дергаться и извиваться.

— «Замок и поле сойтись должны вместе под лунным серпом, — глядя на него, произнес Тиган. — Ты обрати свой взор на восток». Это какое-то место? Что оно значит для тебя, Питер? Что оно значило для твоего брата? Что значит для тебя имя Драгос?

Отверженный затрясся и напрягся так, что казалось, его лицо сейчас лопнет. Он закачал головой взад и вперед и зарычал в неистовой ярости.

Тиган разочарованно вздохнул и повернулся к Элизе:

— Черт, пустая трата времени. Он совершенно бесполезен.

— Позволь мне, — сказала Элиза.

Тиган заметил, что, как только она направилась к Отверженному, его безумный взгляд метнулся в ее сторону, ноздри раздулись, втягивая запах.

— Не подходи к нему слишком близко, — предостерег ее Тиган. Он пожалел, что дал ей слово использовать оружие только в самом крайнем случае. Для прочих ситуаций у него был шприц с седативным средством, который дал директор Кун. — Стой на месте.

Элиза замерла в нескольких шагах от Отверженного. Когда она заговорила, ее голос звучал мягко и сочувственно:

— Здравствуй, Питер. Меня зовут Элиза.

Вертикальные щелки зрачков Одольфа еще сильнее вытянулись, он продолжал тяжело дышать, но дергаться перестал, сосредоточив взгляд на Элизе.

— Я познакомилась с Ириной. Она очень хорошая женщина. И она тебя очень любит. Она мне рассказала, как много ты значишь для нее.

Одольф замер, Элиза сделала еще один шаг к клетке. Тиган предупредительно заворчал. Элиза остановилась, хотя беспокойство Тигана показалось ей излишним.

— Ирина беспокоится о тебе.

— Опасно, — едва слышно пробормотал Одольф.

— Кому опасно? — тихо спросила Элиза. — Ирина в опасности?

— Все в опасности. — Голова Одольфа снова закачалась взад и вперед, словно у него начался припадок. Вдруг Одольф прекратил качать головой, оскалился и шумно втянул воздух. — «Истина там, под крестом, — с шипением выдохнул Отверженный. — Ты обрати свой взор… обрати свой взор…»

— Питер, что это значит? — спросила Элиза, произнеся все строки странного послания. — Ты можешь нам объяснить? Где ты это слышал? Или, может быть, ты это где-то прочитал?

— «Замок и поле сойтись должны, — повторил Одольф. — Ты обрати свой взор на восток…»

Элиза подошла на полшага ближе: