Холодные дни (СИ), стр. 24

Прошла одна томительная секунда в наступившей звенящей тишине, потом две, три… десять. Никто больше не появился, пытаясь законопатить нас внутрь прозрачной тюрьмы. Не заорал дурным голосом, не выскочил из-под земли и даже не погрозил пальцем, кляня за вопиющее нарушение правил. И все бы ничего, но я вдруг тихо всхлипнула и, неожиданно лишившись всех сил, плавно осела вниз. Правда, так и не упала — сильные руки подхватили и крепко прижали к груди, не давая рухнуть на голые камни, зато в голове нещадно зазвенело, уши снова заложило, в глазах заплясали разноцветные огоньки, а стремительно отдаляющийся голос с непередаваемым укором шепнул:

— Глупая, дерзкая, упрямая девчонка… что же ты натворила?

7

Это пробуждение стало самым отвратительным за всю мою недолгую жизнь. Если бы его можно было оценить в баллах, оно наверняка заняло бы почетное миллионное место, причем далеко в минусе, потому что я не могла припомнить ситуации, когда бывало ТАК плохо. Меня словно раздирали на части внутренним вихрем, то пытаясь заморозить до смерти, то внезапно разогревая до состояния дымящегося уголька. Меня трясло, заставляя сворачиваться в комочек, но потом кидало в жар, и я не знала, куда от него деться. И это повторялось бесконечно, выматывая душу, высушивая кожу, выворачивая наизнанку в буквальном смысле слова. Все кости нещадно ломило, словно их зажали в пыточные тиски и теперь безжалостно вытягивали. Между лопатками поселилась тупая боль, будто там действительно кто-то жестоко обломал роскошные крылья. Голова — как чугуном налита, веки тяжелые, неприятно царапают глаза. В горле сухо, будто в пустыне. Дико хочется пить, но в то же время мутит немилосердно. Изнутри то и дело подкатывает душный комок, и тогда поневоле приходится стискивать зубы, чтобы не испачкать мягкую подстилку, потому что встать и куда-то идти сил у меня почему-то не было. Думаю, я даже ползти сейчас неспособна. Только лежать на левом боку, подтянув ноги к груди, и тихо скулить от боли, смутно надеясь, что кто-нибудь все-таки придет на мой стон, сжалится и пристрелит к демонам, чтобы не мучилась.

Спустя какое-то время я сообразила, что мерзкая тошнота поселилась внутри не сама по себе — как оказалось, пол подо мной постоянно двигался, то проваливаясь куда-то, то снова подпрыгивая выше головы, отчего создавалось впечатление, что мы кувыркаемся на волнах во время нешуточного шторма. Еще через пару минут ужасающих мучений удалось понять, что это не палуба корабля, а всего лишь — дощатый деревянный настил одной из крытых плотным тентом повозок, в которую меня, болящую, кто-то заботливо уложил на теплые одела и благоразумно прикрыл от непогоды и уличной сырости. Более того, тугие тюки с товарами оказались сдвинуты далеко вперед, чтобы не мешались. Рядом лежала весело побулькивающая фляжка, чуть поодаль виднелся пыльный бок моего собственного дорожного мешка, чей-то серый плащ с зеленоватым подбоем. Над головой мерно колыхалась тряпичная защита, с трудом пропускающая внутрь яркие солнечные лучики, а где-то неподалеку кто-то из возниц тянул заунывную песню о тяготах долгого пути.

Определившись, я непонимающе распахнула глаза. Что за…? Что я тут делаю?!!! На дворе день, а я валяюсь, словно ноги подрубили! Даже не почувствовала, как меня вежливо перенесли!! Вообще ничего не почувствовала!! Бревном лежала, пока кто-то занимался перетаскиванием тяжестей! Более того, судя по тому, что солнце стоит в зените, Брегол все же решил не терять целый день у Черного Озера и отправился в путь сразу, как люди слегка отошли от моих подвигов, или же… или же я проспала больше суток?!

Меня вдруг осыпало морозом, потому что мудрый купец вряд ли стал бы отказываться от незапланированного отдыха, когда была такая прекрасная возможность. Коням надо было дать время, людям — тоже, мне — тем более. Значит, что? Значит, я отключилась на целые сутки?! Бессовестно проспала даже момент отъезда, а очнулась только сейчас? Да еще в таком состоянии, будто эти сутки не спала, а таскала на себе многопудовые кандалы?!

Вспомнив свой сон, я внутренне содрогнулась, потому что смутно предчувствовала, что неспроста это. И Рум, и Судья, и его слова о прошлом. Моя рука сама собой ухватилась за тихо звякнувшие друг о друга амулеты и осторожно сжала, силясь сообразить, почему они только что висели отдельно друг от друга, а теперь снова успокоено приклеились, мгновенно прекратив холодить и, одновременно, разогревать мою несчастную кожу.

Рум… значит, он теперь свободен? Действительно свободен и больше не будет мучиться НЕсвоей виной? А я действительно была ТАМ и смогла его найти? Вошла через этот странно правдоподобный сон, отыскала его, услышала? Отбила у дурака-Судьи и сумела отпустить, как обещала когда-то?!

У меня словно камень с души свалился. Двуединый… как же хорошо! Как замечательно, что он больше от меня не зависит! Как чудесно и правильно. По-настоящему правильно! Дай ему новые крылья, господи. Помоги справиться с прошлым, дай шанс на возрождение, позволь снова вернуться в этот мир… живым, как прежде… большего я не прошу… пожалуйста… теперь, когда я точно знаю, что он в порядке, можно не переживать и не жалеть о содеянном.

Рум свободен! А Судья и правда дурак: не понимает, что ради этого стоило ломать себе даже крылья!

Я слабо улыбнулась, понемногу приходя в себя. Рука сама по себе потянулась к груди: мягко засветившиеся амулеты тихонько кольнули влажную ладонь, и самочувствие, как ни странно, быстро улучшилось. Меня прекратило бросать из жара в холод, куда-то пропала ломота в мышцах, обильный пот перестал струиться по вискам и мочить волосы, а дикая жажда слегка поутихла. Только спину еще здорово ломило, но, по крайней мере, сесть без посторонней помощи я уже могла. Что незамедлительно и проделала, с радостью отметив, что куда-то подевавшиеся силы вроде бы возвращаются. Более того, мне удалось спокойно напиться, отереть лицо и даже немного повеселеть, потому что все оказалось не так плохо. А если учесть, что в скором времени мой необычный компаньон должен подать какой-нибудь знак о том, что жив, здоров и наслаждается обретенной свободой, можно и вовсе считать, что утро… вернее, день выдался просто замечательным.

Выждав еще немного, я осторожно подползла к плотно задернутому пологу и выглянула в щелочку. Убедилась, что мы движемся в прежнем направлении, поспешно отвела глаза от плавно проплывающих мимо деревьев, вновь всколыхнувших в душе воспоминание о морской качке. Некоторое время вынужденно дышала носом, старательно давя проклятую тошноту, а потом все-таки не выдержала — откинула серую ткань и высунулась наружу, на секунду зажмурившись от неожиданно яркого солнца.

— Трис!!! — завопил Яжек, держащийся в одном корпусе позади моей телеги. — Она пришла в себя!!

— Тпру! — сразу скомандовали возницы. — Стоять, окаянные! Тпру!!

Меня сильно качнуло, мотнуло из стороны в сторону, заставив сдавленно ругнуться и вцепиться слабыми пальцами в деревянный бортик. Но пол довольно быстро перестал дергаться, послышался скрип старых осей, возбужденный гомон откуда-то впереди, торопливый грохот копыт, чья-то сдавленная ругань (думаю, относительно метода и скорости остановки кто-то был со мной очень солидарен). Наконец, солнце заслонила чья-то массивная тень, а подъехавший Лех беспокойно наклонился к моему побледневшему лицу.

— Трис? Ты как себя чувствуешь?

— Слабо чувствую, — призналась я, осторожно отпуская бортик. — Но вроде живая. Какой сегодня день?

— Ты проспала больше суток. И плохо проспала — металась в бреду, вся горела, стонала… что случилось? Ты заболела?

— Нет. Не думаю.

— Тогда в чем дело? Что произошло? — он тревожно заглянул в мои глаза, и от этого пытливого взгляда даже стало неуютно — слишком уж искренним он был. Слишком сильно переживал. А мне и сказать-то особо нечего, потому что я и сама не очень понимала, что произошло. Ну, сон и сон. С кем не бывает? Ну, подозрительно реальный. Ну, ладони до сих пор горят, будто обожженные. Но разве это объяснение?