Первый удар (СИ), стр. 18
— А я уезжаю, — спокойно кивнула я. — И даже ты не заставишь меня тут остаться. Все, господа, адью. Мне действительно сильно некогда.
Серые коты растеряно расступились, беспрекословно нас пропуская, а потом снова сомкнулись возле устало упавшего на землю цветка, у которого, кажется, не осталось сил даже на мольбу. Их было пятеро — крупных, сильных, могучих зверей, которые не смогли сохранить свои Горы. И был еще Ур — кипящий от бессильной ярости, обозленный, взбешенный тем, что через столько веков Горы, наконец, рискнули позвать себе нового Ишту… и кого?! Меня?! Вместе с моим демоном и всеми нашими недостатками!! А я, собака такая, не только не ценю, но еще и отказываюсь!!
«Ты что… — наконец, задыхаясь, спросил он. — Ты хочешь, что земля тебя умоляла?!»
Я обернулась.
— Нет. Я хочу, чтобы она от меня отстала.
«НО ПОЧЕМУ?! — не выдержав, горестно взвыли сразу двое котов. — Почему ты отказываешься?! Ты же Ишта! Ты же знаешь, как это важно?! Ты ведь видишь, что Горы умирают!!»
— Вижу, — согласилась я.
«Но тогда ПОЧЕМУ?!!!»
Я поджала губы.
— Потому что… я не хочу умирать вместе с ними. И потому, что больше не хочу, чтобы мое тело терзала та же боль, которая терзает эту землю. Я через это уже проходила. Я это уже пережила. И больше, как ни просите, не хочу. Тем более что у меня просто не хватит сил, чтобы тянуть еще и Горы.
Цветок, наконец, сдался и бессильно упал на землю — уставший, измученный, одинокий и несчастный. Просто рухнул между сильных лап своих Хранителей и начал увядать. После чего Ур поднял морду к небу, а потом долго, протяжно завыл.
Я сперва даже подумала, что от злости, потому что он давно испытывал ко мне весьма недобрые чувства. Да и к Лину его всегда тянуло в жадной попытке разгрызть тонкое горло. Так что в расстроенных эмоциях он мог и кинуться. Мог и смертельно оскорбиться за мое пренебрежение. Мог и с ума сойти от ненависти. Я ведь для него — никто.
Однако он почему-то лишь опустился на живот, уронил голову на измученно обвисшие лапы, уткнул нос в землю и, глядя снизу вверх полными боли глазами, прошептал:
«Пожалуйста… пожалуйста, Госпожа… не бросай нас»…
У меня что-то сжалось в груди. А поникший цветок, который так отчаянно пытался спасти Серый кот, тихо засветился обоими своими венчиками. С такой неистовой надеждой, с такой мольбой, что у меня снова дрогнуло сердце.
«Мы — отверженные, — с мукой шепнул Ур. — Вот уже два века отверженные. Мы пытались… мы старались вернуть сюда жизнь, но от нас уходит даже вода… ничто больше не растет на этих склонах. Никто больше не пасется на этих скалах. Сама жизнь покидает Горы… просто потому, что они никому, кроме нас, не нужны. Когда-то мы пытались приводить сюда смертных. Когда-то мы пытались позвать наших прежних Хозяев. Но Горы не приняли одних и не захотели вспоминать о других. Они замолкли. Надолго. Замкнулись и заснули. И пока они спали, их постепенно покинули звери. От них отказались птицы. Здесь не живут теперь даже змеи… и все потому, что мы — отверженные. Впервые за многие годы Горы захотели кого-то принять. Впервые они увидели что-то, что подарило им надежду. Впервые они захотели проснуться… но теперь ты отказываешься. Даже ты отвергаешь нас, Ишта. Скажи: за что? Ответь: почему ты с нами так жестока?»
Я нахмурилась.
— Ты сказал, что вам больше не нужен Хозяин.
Ур вздрогнул.
«Я был зол»…
— Ты подумал о том, что скорее умрешь, чем допустишь к Знаку демона.
«Но ведь он — демон!»
— Ты сказал, что смертные недостойны такой чести, — сухо повторила я его же недавние слова. — И ты сказал, что больше никогда не примешь над собой никого из нас.
Серые коты испуганно замерли.
— Я — смертная, — жестко сказала я, глядя в зеленые глаза Ура. — И у меня есть друг, который иногда умеет становиться демоном. Но теперь ты не думаешь об этом и просишь, чтобы я взяла на себя ваши ошибки? Исправила то, чего не смогли сделать вы, Хранители. Верно?
«Да, — измученно прошептал кот. — Потому что мне больше некого об этом просить. И потому, что если нас не примешь ты, Горы умрут. Не сразу, но умрут — у них больше не осталось сил, чтобы ждать другого Ишту».
Я покачала головой, отчего у котов невольно вырвался сдавленный стон. А потом сняла перчатку и протянула левую руку, на которой неожиданно ярко засветились два моих надоедливых «лепестка»: сперва белый, а потом и зеленый. Равнина и Лес. Почти треть суши. Огромные пространства, которые вдруг решили, что я им подойду.
— Смотри, кот. Полагаешь, мне нужны еще проблемы? В довесок к этим?
«Их ДВА?! — неверяще вздрогнул Ур, поднимая голову. — У тебя ДВА Знака?!!»
Резко воспрянувший цветок внезапно вспыхнул сине-алыми искрами, торжествующе вскинул поникшие лепестки, оторвался от земли, будто ничто его там не держало, а потом метнулся в мою сторону и прямо на ходу, отчаянно торопясь и страшась, что передумаю, рассыпался миллионами разноцветных искорок. Две из которых больно клюнули мою кожу и впитались внутрь до того, как я сообразила, что здорово сглупила. А потом меня скрутило до судорог, заставило рухнуть на землю, не видя перед собой ничего, кроме сине-красных точек. Левую ладонь зажгло, как в огне, а из горла сам собой вырвался горестный стон.
— Ах ты же… сволочь…
«Два?! — неверяще переглянулись Серые коты, когда меня скорчило на земле, как обломанную ветку. — У нее их два!»
«Какие два, идиоты?! — испуганно взвыл Лин и резко отпрянул, едва взглянув на мою руку. — Теперь уже… о, Аллар… теперь уже четыре!! Да что б вас всех разорвало!! Гайдэ!! Гайдэ, девочка моя… Гайдэ, не умирай! О нет!! Я их убью!! Какая же это подстав-а-а-а…»
Глава 6
Первым чувством, которое я научилась заново ощущать, была пустота. Тоскливая, всеобъемлющая, практически бесконечная. А еще одиночество — бескрайнее, как мертвое море, такое же безжизненное, пустое и совершенно серое. Казалось, не было ничего в целом мире, кроме выматывающей пустоты и серого одиночества. Ни голосов, ни звуков, ни запахов, ни даже движения.
Пусто… все вокруг было пусто.
Даже в моей собственной душе.
Как будто кто-то заживо высасывал ее целыми столетиями. Жадно пил, как голодный вурдалак, постепенно опустошая кажущиеся бесконечными резервы. И больше не было сил, чтобы отталкивать от себя его длинные лапы. Не было сил, чтобы вырваться из опутавшей мое гигантское тело паутины. Даже двинутся уже невозможно, потому что руки скованы прочными оковами. И ноги намертво вмерзли в какую-то ледяную плиту.
Она тоже забирает мои силы.
И тоже забирает у меня душу.
Сверху, снизу, со всех сторон… как тесная клетка, из которой не получается вырваться. Уже много и много лет.
За то время, что я томлюсь в этой темнице, льющееся откуда-то издалека живительное тепло почти иссякло. Кажется, ему тоже больше не удается добраться до моего уснувшего разума. Кажется, рядом есть кто-то еще, совсем недалеко, и я даже знаю, что когда-то мы были неразделимы, но теперь этот молчаливый друг отошел в сторону. Сейчас у него были не менее серьезные трудности. Сейчас он точно также старался выжить в обрушившейся на нас паутине, и я не знаю, могу ли снова на него рассчитывать.
Пусто.
И холодно вокруг.
Ни единой живой души больше не осталось вокруг меня.
А ведь когда-то… я уже почти не помню, когда… их было так много, что душа ликовала, глядя на то, как мое тело бурлит многообразием жизни. В ней были комочки побольше, поважнее, которые всегда хорошо мне служили. Были совсем маленькие, которые даже не сознавали, что живут не в пустоте, а на моем массивном теле. Были такие крохотные, что даже острое зрение охотящегося ястреба не способно их рассмотреть.
А были еще и такие, на которых даже мне смотреть не хотелось.
Когда-то давно их, наверное, вообще не существовало. Когда-то давно я даже подумать не могла, что это станет проблемой. Но со временем… через сотни… десятки сотен лет… их постепенно становилось все больше. Темные пятнышки. Крохотные родинки. Некрасивые и уродливые отметины. Медленно расползающаяся зараза, с которой я просто не знаю, как бороться.