Маськин зимой, стр. 30

– Да, но тогда наше существование потеряет всякий смысл! – возразил Правый тапок. – Ведь религия – это система верований, основанная на том, что верующий ощущает некую связь с «чем-то» или «кем-то» высшим. «Что-то» может быть не имеющей точного определения силой или просто хозяином тапка, одевающим нас с носком или на босу ногу, – всё равно, связь с этой высшей силой совершенно необходима любому тапку! Без неё его существование совершенно бессмысленно и парадоксально, чтобы не сказать хуже…

Монах и его гости с недоумением, не лишённым любопытства, следили за религиозным диспутом между Маськиными тапками и не намеревались их прерывать. Маськин даже тихонько погладил свой Правый тапок и шлёпнул по носу Левый. Тапки заметили молчаливый интерес к себе свыше и вдруг замолчали, смутившись. Тапки не любили распространяться при чужих по вопросам своей религии, потому что понимали, что некоторым их носителям такая тапочная религиозная доктрина может показаться нелепой до смешного. Как знать, может быть, есть кто-то, кому и наши верования гордых носителей тапок покажутся фарсом. Эй, где вы там, обитатели высших сфер?! Смейтесь, смейтесь! Смех продлевает даже вечную жизнь, а уныние укорачивает бессмертие!

Маськин произнёс сочинённые им экспромтом стихи:

– Что поделаешь, такова воля Божья, – заученно повторил Монах, обращаясь к Маськиным тапкам, и на его гостей повеяло плесенью религиозной жвачки. – Если бы Господь Бог желал устроить мир как-нибудь иначе, то он обязательно устроил бы его иначе. Однако же неисповедимы пути Господни, хотя, конечно, на Бога надейся, но и сам не плошай. Впрочем, в чужой монастырь…

– А кроме смеси из заезженных подорожных мудростей и тошнотворных пословиц у тебя ещё чего-нибудь в твоей бритой голове осталось? – вопросил Плюшевый Медведь Монаха по-дружески. – Я боюсь, ты погнался за формой, растеряв содержание. Скажи тысячу раз слово «Бог» – от этого ты не станешь более верующим, возвышенным и менее пошлым. Хоть закрестись сверху донизу – от этого никому не станет ни легче, ни привольнее. И вообще, и кто это вас научил креститься? Какой несуразный жест, означающий орудие казни! Мне кажется, что апостол Павел многое напридумывал от себя, а Иисус и близко ничего такого не имел в виду. Я думаю, он имел в виду, что человек, как и тапок, не является чем-то, точнее, кем-то отдельным, самим по себе. Отдели его от высшего смысла – и он станет жалким парадоксальным генетическим экспериментом на задворках эволюции.

– Если б Бог желал, чтобы мы знали в точности, кто что имел в виду, он так бы всё и устроил… – не сдавался Монах. – И не забывайте, что любой тапок, как бы он ни был лёгок и пушист, хоть и дальний, но всё же родственник испанского сапожка [30]. Что же, испанский сапожок тоже бессмыслен без своей жертвы? Это тоже, по-вашему, религия? Перестаньте относиться к вещам как к людям, и, возможно, к людям перестанут относиться как к вещам…

Услышав такие речи Монаха, тапки надулись и замолчали вовсе.

Зазвонили к обедне, и Монах отправился в церковь, а Маськин с Плюшевым Медведем поплелись за ним и притихли у входа. Монахи, как водится, жалобно попели, а потом с миром разошлись.

Уже собираясь покинуть Божью обитель, Плюшевый Медведь всё-таки спросил Монаха:

– Неужели мир так и не меняется к лучшему? Иной раз кажется: вроде бы нынче совсем уже не то, что раньше, а потом заглянешь за поворот – а там посреди бела дня такое творится!

– Одно тебе скажу на это по секрету, – шепнул Монах Медведю, – зря Бог с людьми связался. Они все – сволочи.

И Плюшевый Медведь узнал своего старого друга, пальца которого он до сих пор остерегался, боязливо щуря тот самый глаз…

Глава 24

Маськин и Снежная Королева

Вы наверняка ещё в ползунковом детстве слыхали возмутительную историю, что, дескать, какие-то придурки грохнули скверное зеркало высоко над землёй, и теперь, кому попадает такой осколочек в глаз, тот всё видит в дурном, неприглядном свете?

Так вот, как-то в середине февраля, во время одной из типичных февральских вьюг, Маськин отправился проверить, как там поживают его домашние животные. Когда-то в качестве домашней живности у Маськина проживали ещё и олигархи, но прошлой осенью один строгий дядя в штатском потребовал их экстрадиции, и Маськин не смог устоять перед соблазном избавиться от этих беспокойных и отчасти бесполезных в домашнем хозяйстве существ. Яиц они не несли, молока не давали. Кушали много и обильно гадили. Короче, сплошные хлопоты. Олигархи – это вообще очень древние существа. Они появились на земле ещё на заре ползучей живности и с тех пор почти не изменились. В горбах у них полно золотых монет, а вот в мозгах – ничего, окромя жажды власти. Обычно к весне они начинают пытаться свои монеты, обильно выделяемые горбовой железой, обменять на власть, и если им это удаётся, они коротко и бестолково властвуют всё лето, а к зиме рачительные хозяева их забивают. Нет, не на мясо. Мясо у них слишком жирное и пропитано горечью утраты власти. Забивают их на мыло и для опорожнения горба, вытаскивая и складируя звонкие золотые монеты, предварительно хорошенько отмыв, к себе в закрома. Их рачительные хозяева, как вы уже смогли догадаться, – дяди в штатском. Но не о них и не о их скотине речь, ибо тут не о чём говорить. Чем больше дяди в штатском забивают олигархов, тем более они обскотиниваются и начинают сами походить на олигархов, а затем всё снова повторяется без конца… Очень грязный вид животноводства, позвольте доложить-с!

Однако теперь у Маськина оставались только легитимные домашние животные, и он как раз шёл их проведать. Мало ли что? Как там они? Не замёрзли ли? Плюшевый Медведь поплёлся за Маськиным, что-то снова бормоча про свои ограниченные лапные ресурсы и их усосанность.

Едва друзья вышли во двор, как им в глаза попали осколки того самого пресловутого зеркала, – микроскопические стёклышки, имеющие такой значительный, с позволения сказать, негативный психосоциальный эффект. Из благонадёжного, всем довольного жителя жертва такой стекольной атаки начинает видеть во всём только отрицательные и неприглядные стороны.

Результат не заставил себя ждать. Явившись к козам, Маськин сразу обозвал их козлами и стал на них сердиться, обвиняя в создании напряжённой международной обстановки, как будто они козлы отпущения и должны за это отвечать, кроликов Маськин обозвал грызунами, а кур – динозаврами недорезанными.

Животные очень обиделись, но Маськин не унимался. Он выступил с острой критикой всех и вся, и куры даже засобирались лететь на юг, потому что в принципе считали себя птицами перелётными и оставались с Маськиным на зиму исключительно из тёплого отношения к нему, но теперь, после нанесённой обиды, об этом более не могло быть и речи.

Маськин мстительно запер кур, заявив, что если им вздумалось лететь, то пусть летят с курятником, мол, так им будет теплее, и принялся браниться с коровой Пегаской, отчего та без лишних слов пребольно боднула его под зад и выставила из коровника, заперев дверь изнутри. Корова была практически на сносях и сама обладала уже состоянием духа весьма, знаете ли, взрывоопасным.

Плюшевый Медведь, в свою очередь, повздорил с осликом, обвиняя его в излишнем упрямстве. Ослик, обозванный «упрямым ослом», повторил действия коровы Пегаски, с той только разницей, что бодаться ему было нечем, и вместо этого он лягнул Плюшевого Медведя под зад.

Озлобившиеся друзья вернулись домой, хромая и держась за зады, отчего домочадцам досталось и того пуще.