Федька-Зуек — Пират Ее Величества, стр. 5
Во-вторых, они организуют мне поездки тогда, туда и настолько, когда, куда и насколько мне будет нужно.
В-третьих, я намерен в некоторых книгах всячески поносить ЦРУ — и чтоб они мне в этом не препятствовали и не мстили.
Наконец, в-четвертых, — никакой оперативной работы а ля Джеймс Бонд. Я только собираю, фильтрую и анализирую информацию.
И они приняли все мои условия так спокойно, что я тут же начал жалеть, что не попросил большего. Хотя весьма смутно представлял, чем бы это «большее» могло быть…
Писал же я главным образом исторические романы о веках давних в странах дальних. В сущности, все, мною написанное, так или иначе соприкасается с биографиями моих предков. Первой замеченной серьезными, «яйцеголовыми» критиками из «Атлантик Мансли» была моя «Тайна чистых» — о катарах и их единоверцах из Армении, Боснии и Прованса.
Потом была «По учению друидов» — о кельтских поверьях и их якобы важнейшей роли в нынешней Англии. Если верить моему роману, кельтская религия существует и доныне, и многое в истории англосаксонских стран объясняется именно ее влиянием — от нескончаемой войны в Ольстере до убийства Джона Ф. Кеннеди (кельта, а не англосакса! Учтите!).
Потом «Тайная война чекиста Обалдуева» — мрачная история дворянина, поступившего в ЧК, чтобы уберечь сокровища, унаследованные от дядюшки как раз в дни большевистской революции в России 1917 года, и всю жизнь громоздившего целые горы трупов, чтобы сохранить свои богатства.
Критики каким-то образом делили мои книги на «чисто развлекательные» и «книги с концепциями». Не знаю. Все мои книги имели кое-какой коммерческий успех, и писал я все их равно не совсем всерьез. Ну да критикам виднее.
Сам я вершиной своего творчества считаю «Некрофилию» — многотомную серию о движущих силах современной истории, якобы с конца девятнадцатого столетия попавшей под власть слуг Князя Тьмы. Тут и серии о локальных поражениях Господа в борьбе с Люцифером, вроде «Сербедара на колу» — романа о коммунистическом государстве на стыке нынешних Ирана, Афганистана и Туркмении. Тут и «Иезуитский колхоз» — о непонятном, никакими «измами» не объяснимом, парагвайском диктаторе Хосе Гаспаре Франсиа…
Иногда я сам удивляюсь: да неужели же эти сотни биографий никогда не существовавших людей, эти миллионы слов вышли все из одной головы? Тогда я встаю, подхожу к зеркалу и недоуменно, даже не без испуга, себя разглядываю.
На главное из написанного мною еще впереди. В конце концов, мне всего лишь пятьдесят, да и то скоро будет, а не уж стукнуло…
Глава 1
ГОСУДАРЕВЫ ПСЫ
Худородный боярский сын Онисим Крекшин доходов со своей подзолистой, к тому же каменистой, пашни на берегу Финского залива имел немного. Но жил на широкую ногу, притом на немецкий лад, не по-русски. Одевался сам и всех домашних, даже челядь свою, одевал в заграничные дорогие ткани, и ел, даже в будние дни, кушанья заморские. И так навык к нерусской еде, что и огороды развел с травами-овощами, у каких и названий-то русских нет. И травы эти делали его кухню богатой и тонкой. Люди добрые пареную репу едят и хвалят, а у реченого Онисима «салат из пареной репы с кервелем и пореем» — одно блюдо, «салат из пареной репы с кориандром и фенхелем» — второе блюдо, «пареная репа, запеченная с артишоками в белом соусе» — третье блюдо, «та же пареная репа в галанском соусе с омарами» — четвертое блюдо, и всего одна пареная репа давала с разными приправами да с соусами дюжину блюд разного вкуса!
А мог реченый Онисим такую жизнь себе позволить потому лишь, что еще деду его великий государь Всея Руси Иоанн Васильевич Третий, дед нынешнего царя, тоже Иоанна и тоже Васильевича, за посольские и иные государству полезные службы пожаловал привилей: право торговли на своих судах с портами Ганзейскими, и с Аглицкими, и со Свейскими, и с Норвецкими (что ныне под датским королем), и с Ливонией…
А когда в Швеции новый король Густав Первый Вася укрепился и с датчанами воевать начал, отцу Онисима Крекшина, Никифору, случилось какую-то, не в обиду Руси, услугу и королю Васе оказать. И за ту услугу король Вася выдал всему роду Крекшиных охранную грамоту — навечно чтобы им невозбранно было торговать по всему морю Варяжскому, и морю Студеному, и морю Немецкому с проливами Датскими. И ни в мир, ни в войну (пусть бы даже, чего не приведи Господь, Швеция с Русью воевать стали) чтобы никакой обиды от свейского и союзных ему флотов не иметь отнюдь…
А как государь нонешний, Иоанн Васильевич Четвертый, прозвищем Грозный, град Нарву у ливонцев отвоевал и порт велел дьяку Ивану Выродкову там выстроить — так Крекшины торг свой перенесли с устья Невы на Нарву. И завели на отвоеванной землице той верфь, причалы и склады-магазины.
Потом Онисим сговорился с земскими старостами погоста Анкудинова, что в Поморий — и с царева согласия, взявши на себя все тягло оного погоста, перевел его на свои земли, под Нарву. Вольные, черносошные поморские людишки того погоста и допрежь бегали на лодьях да на кочах в Нидарос норвейский, и в Гуль — город аглицкий, и даже в графства Галанского порт Зандам. А уж из Нарвы, откуль в заграницы путь удобнее и короче, стали добираться и до славного вольного града Гамбурха, и даже иногда до французского Гавра…
Причем осели эти поморы не в самой Нарве, где хватало, даже и на целое село, брошенных домов: и горожане были, и рыцари, предпочитавшие все свое побросать и в бега уйти, чтобы только под русскими не жить. Нет, поморы срубили себе деревеньку верстах в десяти от градских стен, на голой пустой земле, среди ижорских поселений. Им, вишь ли, привычно было с чудью белоглазой дружбы водить. А ижорские рыбаки все фарватеры в здешних мелководьях знали — и друзьям-новоселам показали. И даже костры на мысах жгли. Чужие не разумеют: ну костер, да и костер на берегу горит. Должно быть, мальчишки рыбачат или крестьяне в ночное лошадей выгнали да и жгут… А свои, кто в море плывет и язык огня понимает, видели и куда держать, и каких мест избегать, и даже каков ветер на берегу…
И зажили на этой скудной земле, где репа, редька, горох да капуста так-сяк растут, а рожь и ячмень удаются не каждый год — то сам-два соберешь, а то так и посевное зерно не возворотишь, все вымокнет, — зажили тут северные молчуны ладно и сытно.
Воеводы царевы уже пол-Лифляндии покорили — но Ревель держался. А с ним от русских заперт был свободный выход из Нарвы в большое море. Впрочем, ни датским, ни любекским, ни иным многим купцам это не мешало. А уж людям Крекшина, имеющим охранную грамоту короля Васи, — и подавно. Торговля шла непрерывно — от самого ледохода да самого ледостава. Посуду и оружье, вина и ткани — к нам. Даже к государеву столу порой корицу, да перец, да раков морских — лангустов — доставлял Крекшин. А от нас в зарубежье — меха и воск, лен и пеньку, и холсты, и кожи, и мед… Сам толстопузый Крекшин после тридцати лет в море не ходил, рыхл стал. Но верные люди его держали глаз за корабельщиками, дабы не утаивали выручку, в каждом рейсе.
Хорошо жил Крекшин. Только нагрянула такая беда: начал царь Иоанн с крамолой боярской бороться и от лютой, насмерть, борьбы той озверел. А от озверенья государева всему народу стало жить страшно, как в грозу: застигнет в поле и, повинен ли, грешен ли в чем, или вовсе невинен, все едино. Молись православный, не молись — вдарит гром и до смерти убьет!
Стал царь ходить войною на собственных вельмож и на знатные города российские: сначала на княжат Ярославских ополчился, потом — на Ростовских. А потом на господин Великий Новгород, и…
На десятый год после взятия Нарвы русскими полками наступило, наконец, для торговых людей времечко золотое. Государев печатник Иван Висковатов в Можайске с новым шведским королем Эриком Васей мир заключил!
Шведы отвели флот от Нарвы и пропускать русских гостей стали совсем свободно. Правда, от свободы доступа в порт цены на ввозимые товары упали — зато оборот вырос. Год прожили нарвские жители в довольстве, и в мире, и в надежде на совсем уже развеселую жизнь. Но тут… Короля Эрика Васю сверг финляндский герцог Юхан, севший сам на престол, приняв имя: Иоанн Третий Вася. И снова блокада, и снова война…