Холодное солнце, стр. 66
Солнце было благосклонно к Витьку: оно не слепило его, а светило в четверть накала. На нем даже появилась черная точка – пятно, символизирующее начало новой эры. Эры Витька.
Пятно росло, росло, и Витек расслабленно улыбался, ожидая коротких очередей.
Внезапно оно перекрыло солнечный диск, и Витек с удивлением отметил, что это вертолет.
Вертолет снижался. Казалось, он летел прямо на Витька.
– Этого еще не хватало, – пробурчал Витек и поднялся.
Вот-вот должны были прозвучать автоматные очереди, закрывавшие его прошлую жизнь, как ненавистный учебник…
Книга третья
ВЛАСТЬ ЗВЕРЯ
Бармину казалось, что теперь его счастье будет длиться вечно. Состав сутками простаивал в тупиках, неизвестно чего дожидаясь. Иногда к нему цепляли дополнительные вагоны и цистерны, чтобы через день-два на какой-то товарной станции отцепить.
Сколько они уже ехали? Неделю? Две? Три? Бармин не думал об этом. Долгими днями он лежал на промасленном лежаке в густом тепле, жевал что-то предложенное машинистами, спал, еще и еще раз переживая во сне последнюю охоту: в него стреляли, вонзали нож, а он жил и жил…
Чем дальше он удалялся от Объекта, тем острее чувствовал, как в нем, словно в древесной почке, шевелится былое, давно забытое, в любую секунду готовое выстрелить сочной зеленью жизни. Детство, школа, годы работы… Один за другим они всплывали со дна памяти, настойчиво заявляя о себе ощущением солнца, стоящего в зените. И еще – запахами, какими-то очень знакомыми.
Прошлое постепенно пробуждало Бармина от летаргии, которой ему казалось теперь пребывание в Поселке. Цепко схватив за шкирку, оно тащило его из черного омута настоящего, тащило к жизни, той самой, из которой он выпал более десятка лет назад. Его везли на Материк, и он желал вычеркнуть последние десять лет из автобиографии, замарать их чернильными пятнами…
Жизнь была прекрасна: она играла перед глазами, как бриллиант. Бармин спешил в прошлое. Поезд вез его к прежней, казалось, навсегда почившей жизни, теперь неожиданно задышавшей в нем. Глядя на летящие мимо верхушки деревьев и стоящие в окне облака, Бармин блаженно улыбался. Жизнь в его сознании теряла свои реальные очертания, стыдливо пряча за спину окровавленную заточку и представляя веселую оперетту с жизнерадостными кутилами с перьями на шляпах. Бармин потерял ощущение реальности… И это его подвело.
На первой же крупной станции он выбрался из своего логова: нужно было размять кости, посмотреть на живых людей и заглянуть в привокзальный буфет – помощник машиниста выделил ему сумму на бублики и бутылку. Поглощенный созерцанием цивилизации Бармин впал в безвременье… и отстал от поезда с бубликами и бутылкой водки в кармане.
Он и представить себе не мог, что машинисты не дождутся его возвращения. Минут десять он с удивлением смотрел вслед ползущему составу и на полном серьезе ждал, когда машинисты, хватившись Бармина, остановят поезд.
Но поезд, вильнув последним вагоном, исчез с горизонта.
Реальность вернулась к Бармину, когда он, не обращая внимания на растущую в душе тревогу, отправился в здание вокзала искать ночлег.
Самые укромные места были заняты бомжами, и Бармин, съев бублики, устроился на крайней скамейке в зале ожидания.
Если бы только он был прилично одет и побрит! Но на нем были попахивающие кочегаркой лохмотья, а всклокоченные, спутанные волосы придавали ему вид закоренелого бродяги.
В третьем часу ночи к Бармину подошел милиционер. Выяснив, что перед ним человек без паспорта – паспорт остался в Поселке, в сейфе у Березы, – сержант повел Бармина в комнату милиции.
Стражи порядка не верили ни одному слову Бармина и только покатывались со смеху, особенно когда он рассказывал о царской охоте. Обыскав его и сняв с груди мешочек со слитком, Бармина отвели в «холодильник» – камеру, где, привалившись друг к другу, уже сидели двое привокзальных синяков.
Синяки накануне выпили чего-то непотребного и едва не умерли, до смерти перепугав вокзальную публику стонами и предсмертным хрипом. Теперь они возвращались к жизни, и их выкручивало, как перчатку, наизнанку. Сидя на нарах и ежась от холода, Бармин слушал стоны синяков и не мог заснуть.
– Мы где? – сипло, как фановая труба, спросил один из них.
– Дома, в ментуре, – ответил Бармин.
– А-а! – страдальчески простонал синяк. – Уже день или еще ночь?
– Ближе к утру.
– А-а! – еще жалостливее застонал несчастный. – Значит, еще будет!
– Что будет?
– Паша Шкуродёр! Шкуру спускать будет. Ты что, в первый раз здесь?
– Я тут проездом, – ответил Бармин.
– Это все равно… Он со всех спускает, чтобы взбодриться под утро. Потом сложит всех штабелем в УАЗик и отвезет на пустырь или на городскую свалку. Там каждому добавит. Профилактика!
– А как ментовское начальство на это смотрит?
– Ты наивняк! Откуда ты такой? – болезненно морщась, усмехнулся синяк.
– Из тундры. Больше десяти лет цивилизации не нюхал!
– Э, парень, тебе в другую сторону! Тут не цивилизация, а скотобойня. Охо-хо! – застонал он. – Волки овец режут…
– Волки? – усмехнулся Бармин.
– Да, те, кто с бабками. От барыг до прокуроров… Готовь бока. Зубов у тебя не наблюдается. Значит, обойдешься малой кровью!
Синяк сипло засмеялся: заквохтал, забулькал и вдруг зашелся мучительным кашлем.
За дверью раздались торопливые шаги, в замочной скважине заскрипел ключ. Дверь открылась, и под низким сырым потолком нарисовалась мрачная физиономия того самого сержанта, который привел Бармина в комнату милиции.
– Доброе утро, Пашенька! – проблеял синяк, сладко улыбаясь.
– Заткни пасть, плесень! – крикнул Пашенька и ткнул пальцем в сторону Бармина. – На выход!
Напротив Бармина за столом сидел лейтенант милиции и крутил в руках Эталон. Позади стоял Паша Шкуродер и по-бараньи смотрел выпуклыми бесцветными глазами на странный металл, который так взволновал его начальника. Дежурный офицер, поднеся слиток к лампе, прищелкивал языком.
– Откуда это у тебя? – спросил он Бармина.
– Не помню. Друг подарил. Амулет от порчи.
– Понятно, – хитро улыбнулся лейтенант. – А вот тут значки нацарапаны. Это что такое?
– Магические символы. Я же говорю: амулет.
– Так, – офицер встал и посмотрел на Шкуродера, – выйди пока. Я тебя позову.
Шкуродер подозрительно посмотрел на слиток, потом перевел взгляд на Бармина.
– Не, я лучше останусь. А то как бы этот бычара не того!
– Я сказал выйди, значит выйди! – голос офицера зазвучал угрожающе. Однако, чувствуя тупое сопротивление Паши, офицер сменил тон на примирительный. – Иди, дорогой, если что, я тебя кликну. Не бойся, твое от тебя не уйдет! – для убедительности крикнул лейтенант вдогонку Шкуродеру. – Это ведь платина, верно? – почти шепотом обратился он к Бармину, когда они остались вдвоем.
– Да ну! – воскликнул Бармин.
– Как же «да ну»? Вот тут и химический символ платины нацарапан. Я ведь, милый мой, химию изучал, и не только в школе! Так что не темни, колись!
– Что вы хотите услышать?
– Хочу узнать, где ты это спер! Может, там еще есть, а? Подумай хорошенько, а то у моего Паши руки чешутся. Особенно на новичков! И не старайся парить мне мозги! Выбирай: или правда, и тогда можешь валить отсюда на все четыре стороны, конечно, оставив слиток мне на память. Или вранье, и тогда я отдаю тебя сержанту: он сначала колонет тебя, а потом вытащит все, что у тебя есть вот тут, – офицер постучал Бармина пальцем по лбу и улыбнулся. – Извини, такая уж у нас работа. Нравится тебе мое предложение?
– Значит, если я вам скажу, где взял, вы меня отпустите?
– Конечно! Только сначала съездим туда, проверим. А вдруг ты врешь? Где это?
– В Заполярье!
– Значит, не договорились… – Лейтенант устало покачал головой. – Ну, готовь задницу, милый!
В этот момент в комнату ворвался Паша. Глаза его горели, губы дрожали.