Последний эльф, стр. 21

Туда Йорш и отправился, шагая по полу, усыпанному вьющимся цветами, и поднимая на ходу облака бабочек. На той самой последней полке лежало несколько книг. Среди них — одна из бесчисленных биографий великого Ардуина и книга по зоологии, наверняка фантастическая, потому что на обложке красовались странные животные: нечто вроде худой коровы с длиннющей шеей и коричневыми и жёлтыми пятнами и какое-то серое существо, большое, как дом, с вытянутым носом, которым оно почёсывало себя за огромными ушами. Кроме этого, на полке оказались обычные книги по астрономии, как человеческой, так и эльфийской, и какой-то древний свиток, потрёпанный и заплесневелый настолько, что он превратился в каменный блок, который невозможно было даже развернуть.

За свою тринадцатилетнюю работу библиотекарем Йорш наловчился в реставрации древних рукописей. Требовались пар, миндальное масло и много времени. Всего этого у него было в избытке: пар вулкана согревал библиотеку, миндаль пышно разрастался на западной стене, а времени в его распоряжении было столько, что он не знал, на что его тратить, и любое занятие являлось для него благословением. Йорш задумался, чем же он займётся, когда всё читаемое будет прочитано, изучаемое — изучено и переписываемое — переписано? Чем заняться, чтобы избежать скуки и тоски? Частенько ему приходилось избегать мыслей об охотнике и женщине. Интересно, если они живы, поженились ли? Наверное, у них родились дети, и может быть, они рассказали своим детям о нём. Вдруг они ждут, пока их дети вырастут, чтобы отправиться в путь и навестить его? Или они никому не могли рассказать, что знают настоящего эльфа, и вернуться к нему было бы для них слишком опасно? Может, он никогда больше ничего о них не услышит.

Лучше об этом не думать. Слишком больно.

Юноша-эльф принялся за работу: окунув заплесневелый свиток в миндальное масло, он насадил его на длинную палку и пристроил над кратером вулкана. Не понадобилось даже привязывать пергамент к палке: эльф не мог заставить свиток парить в воздухе, но мысленно удерживать его в равновесии ему было по силам. Теперь оставалось только ждать.

Эльф удобно расположился под дождём из лепестков и сжал в руках шершавую, узловатую палку с ободранной корой. Когда-то она принадлежала охотнику. Йорш закрыл глаза и утонул в воспоминаниях. Вместе с ними пришла и тоска. В памяти смутно мерцал образ его мамы, её улыбка, голос. А вот бабушку он отлично помнил, помнил её грусть и её поучения. Потом он встретил Сайру и Монсера…

Йорш улыбнулся воспоминаниям, но нахлынувшая тоска смыла улыбку, как волна уничтожает следы на песке. Он стал мечтать о дружбе, нежности и о каком-то лёгком, непонятном чувстве, которое не смог определить. Что-то вроде неуверенности, непредсказуемости. Чтобы в начале дня неизвестно было бы, чем он закончится. Чтобы могло произойти всё, мыслимое и немыслимое.

Дни могут быть наполнены страхом, надеждой, отчаянием, голодом, счастьем и радостью.

Сейчас же его дни — с утра до вечера, из года в год, зимой и летом и неизвестно ещё на сколько времени — заполнены лепестками и совершенством.

Надежда на какой-то непорядок в его жизни становилась с каждым днём всё более недосягаема, как смутный, далёкий мираж. Йорш скучал даже по грязи, дождю и голоду. Но на самом деле он скучал по Сайре и Монсеру, двум людям, которые подобрали его, спасли, разделили с ним путь, которые любили его. То, чего ему не хватало, было не просто желанием недостатка или несовершенства.

Ему не хватало Монсера и Сайры.

Ему не хватало свободы.

— Чего ты там творить? — осведомился дракон.

— Ничего особенного, — ответил ему эльф.

— Тогда ты мочь творить то здесь? Дабы не быть я одиноко, ты читать нам хорошую книгу, даже коли уже нам её читалось, книгу о прекрасной принцессе, коя поженилась с тем принцем, коего потеряли во младенчестве, и все верили, что он не он…

Очевидно, в разуме драконов после второго тысячелетия их жизни появлялись значительные чёрные пятна. Дракон не помнил собственного имени. Из всех возможных недостатков своего подопечного именно это казалось юноше-эльфу самым явным и драматичным признаком слабоумия. То есть казалось раньше. Когда он ещё ничего не знал о страсти дракона к любовным романам. Причём не ко всем любовным романам. Лишь к абсолютно идиотским.

— Сейчас закончу и приду, — пообещал юноша-эльф.

Плесень на пергаменте уже размякла, и Йорш начал осторожно, старясь не порвать, разворачивать свиток, обильно смачивая его миндальным маслом. Скоро можно будет прочитать название.

Дракон снова нетерпеливо спросил, чем он там занимается, и, автоматически отвечая, Йорш разобрал заголовок на языке третьей рунической династии: «Драгос». Драконы. Книга о драконах! Такая попалась ему в первый раз! Во всей библиотеке, среди примерно пятисот двадцати трёх тысяч восьмисот двадцати шести фолиантов, не было ни одной книги о драконах. Пятьсот двадцать три тысячи восемьсот двадцать шесть книг обо всём на свете, от астрономии до алхимии, включая труды по метеорологии, географии, рыболовству и консервировании заспиртованной черники, не говоря уж о тысяче пятистах томах рецептов по заготовке грибов и восемнадцати тысячах четырёхстах тридцати шести любовных романах, каждый из которых претендовал на титул самого идиотского романа тысячелетия… И ни одного абзаца о драконах?!

Вдруг Йорш всё понял. Наверняка в библиотеке были дюжины, если не сотни книг о драконах, но по неизвестной причине дракон не желал, чтобы их читали. Поэтому он просто-напросто их все уничтожил.

Тут дракон опять начал привычно жаловаться на одиночество, на рези в желудке и колики в пятом межрёберном промежутке, доходившие до сто пятьдесят седьмого позвонка… Потом он задремал, и библиотеку заполнил его ровный храп.

«У драконов (драгозаурус огнифорус) сто пятьдесят шесть позвонков…»— так начиналась книга. Йорш не очень бегло читал на языке третьей рунической династии, но мало-помалу начал разбирать текст.

Глава третья

Роби проскользнула обратно в общую спальню — большую комнату, в прошлом овчарню. Через расшатанные доски пробивался утренний свет, окон в спальне не было и в помине, а дверью служила старая овечья шкура. В лучах восходящего солнца парила и кружилась пыль. В помещении стоял запах плесени, немытых человеческих тел и кое-где оставшейся настоящей козьей вони, которая была самым приличным ароматом из всего этого букета. На земле лежал тонкий слой соломы, служивший подстилкой спящим детям.

Роби нашла своё место рядом с Иомир, под сырой и гнилой северной стеной. Укрывшись плащом, превращавшимся ночью в одеяло, она погладила пальцами спрятанное под курткой яйцо и, довольная, закрыла глаза. Перед ней сразу же возник образ принца на драконе, но на этот раз она не прогнала видение, а, наоборот, дала ему заполнить сердце и душу.

Роби настолько погрузилась в мечты, что ожидаемый звон колокола заставил её вздрогнуть. И не только её: обычно дети спали неспокойно и просыпались, вздрагивая. Все сразу же вскочили на ноги. Предстоящий хотя и скудный, но завтрак и абсолютное знание, что Гиены не терпят опозданий, подгоняли детей. Сложенные плащи укладывались на землю в определённом порядке именно там, где во время переклички должны были находиться их хозяева. Дети сгребли солому в углы и выстроились рядом со спальными местами. Все действия совершались в молчании и спешке, каждый боялся не успеть выполнить их в положенное время.

И вот овечья шкура у входа отодвинулась, и в общую спальню вошли Гиены; задержавшиеся дети, сталкиваясь друг с другом, поспешили в строй. Тракарна, как всегда, улыбалась. Она была красавицей, вернее сказать, когда-то была красавицей, и у неё осталась привычка считать себя таковой, хотя от былой красоты осталось лишь воспоминание. Небольшого роста, с овальным лицом, Тракарна укладывала волосы в сложную причёску: множество тонких косичек были собраны на затылке и закреплены серебряными заколками с драгоценными зелёными камнями. Сегодня она нарядилась в красную стёганую телогрейку, на которой тёмно-розовые вышитые узоры чередовались с рядами бисера. Юбка, в тон вышивке, была немного темнее, чем телогрейка. На плечах женщины красовалось нарядное кружево, которое укутывало шею замысловатой волной. Страмаццо был намного старше жены. Может, когда-то у него был умный вид или когда-то он говорил или делал что-то разумное, но это наверняка осталось в далёком прошлом. Сейчас Страмаццо был похож на гигантскую жабу, проглотившую огромный арбуз целиком, и на лице его выражение довольства от подобного подвига сменялось лишь на выражение глубочайшей и абсолютной скуки.