Свет чужого солнца, стр. 65

Дахар неожиданно закрыл ей рот рукой.

— Не торопись с ответом. Сейчас еще рано загадывать. Возможно, у нас просто не будет выбора — геды могут отказать нам, когда я попрошу их об этом — а пока у нас еще есть время, и надо узнать от гедов как можно больше… Ничего сейчас не говори. Правда, у тебя в Делизии дочь… — добавил он другим, уже мрачным тоном. — Но глупо не воспользоваться случаем, который, наверное, больше никогда не представится.

Дахар сжал ее в страстном порыве, и Эйрис поняла, что вместе с нею он обнимает и те, почти недосягаемые, знания, которые все еще надеется получить.

— Я люблю тебя, — скороговоркой, как неуклюжий юнец, пробормотал он.

Радость вспыхнула подобно лучу, пробившемуся сквозь тучи, но следующие слова Дахара погасили ее.

— Скажи, здесь был кто-нибудь еще… или только я? Никто больше не открывает этот замок? Ну, кроме СуСу?

Изумление Эйрис мгновенно сменилось гневом.

— Да как ты мог такое… Конечно, только ты! Или ты думаешь, солдаты ходят сюда, как на занятия, строем? Ты думаешь, если я делизийка, была делизийкой, я… черт возьми!

Он застыл, все еще сжимая ее в объятиях, а Эйрис подумала, что ругаться научилась от Келовара.

— На что ты злишься? — спросил Дахар. — Не ты ли говорила, что в Делизии мужчины и женщины говорят о сексе совершенно спокойно.

Он не понял. Эйрис видела появившуюся между ними трещину и попыталась обуздать свой гнев.

— Да. Но, Дахар, когда сестра-легионер наконец ложится в постель с мужчиной и начинает рожать детей, она что, делает это со всеми без разбору? Сразу с дюжиной?

— Нет.

— Вот и делизийки тоже. Особенно когда они… любят.

— Наши матери обычно любят только своих подруг. Хотя спят с братьями-легионерами.

Раньше Эйрис не думала об этом.

— Неужели они продолжают спать со своими возлюбленными? — с искренним удивлением спросила она.

— Конечно.

— Одновременно и с мужчиной, и с женщиной?

— Почему же нет? Покинувшим легион это уже не возбраняется.

Она попыталась представить, как можно совокупляться с женщиной, соблюдая клятву легионера, потом с мужчиной, чтобы иметь детей, и снова с женщиной, которую любишь, и не смогла. Затем ей пришла другая мысль. Она спокойно сказала:

— Ты предпочел бы, чтобы до тебя я спала с женщинами, а не с мужчинами.

— Конечно.

«Конечно!»

Она поняла: теперь он, как и она, увидел разделявшую их пропасть.

Голосом, который неожиданно напомнил ей Джехан — в нем чувствовалось то же нежелание идти окольными путями, то же стремление смести все преграды, — Дахар сказал:

— Все это позади. Джелийцы, делизийцы — нас с тобой отовсюду прогнали, и ничто нас с ними не связывает. Мы в Эр-Фроу. Все в прошлом — братья-легионеры, Келовар, «Кридоги»… забудем о них. У нас все будет по-другому.

Он просто не хотел замечать пропасть. Жрец никогда ничего не упускал, вдавался в подробности, до которых никому, кроме него, не было дела.

Сейчас он хотел забыть о темных, грозных препятствиях, вставших на пути их близости. Эйрис тоже попыталась забыть о них. Его рука легла ей на грудь, она привлекла его к себе, и его губы жадно приникли к ее губам.

* * *

— Убей ее, — приказала Белазир.

Связанная делизийка смотрела на джелийскую главнокомандующую. Она не показывала страха, который охватил ее, только пылкую непокорность. Так встречали смерть легионеры без фантазии, слишком молодые, чтобы понять: мертвые не выигрывают сражений. Девушка-солдат гордо вздернула подбородок, глаза ее горели ненавистью. При других обстоятельствах глупость девчонки вызвала бы одновременно презрение и жалость, но Белазир потеряла способность испытывать и то, и другое. Все затопил безмерный стыд.

Участники соглашения «Кридогов» выстроились перед связанной девушкой двумя рядами, трое против троих. Губы Калида сжались в тонкую линию. Лицо Санкара посерело, Исхак и Сьед замерли в молчании. Только глаза Келовара горели, как у девчонки.

Исхак шагнул вперед, схватил делизийку за волосы, запрокинул ее голову, чтобы обнажить шею и приложил дробовую трубку к бледной коже, с которой давно сошел загар. Дробь ударила в тело в упор с такой силой, что девушка мгновенно рухнула на землю. Исхак выпустил ее волосы. Мертвые глаза не мигая смотрели на низкие черные тучи.

Белазир, поступившись своей честью, отвернулась — она не смогла вынести это зрелище без содрогания. Смертям не видно конца. Ненавистное соглашение, которое должно было прекратить вражду между Делизией и Джелой, лишь глубже затягивало их в кровавую трясину. Белазир была легионером, кровь не волновала ее. Но убивать беспомощного, связанного — это ужасно!

— Что дано — вернулось, — машинально произнес Исхак.

Ему никто не ответил.

49

Джехан вихрем влетела в комнату и швырнула триболо в угол. Оно ударилось в стену, отскочило и покатилось по полу.

— Идиоты, безмозглые кридоги! Они забыли, зачем мы здесь, наши дорогие сестрички. Разлеглись на травке, треплются, как проститутки, и толстеют, как горожанки. Да нет, они уже толще любой из этих куриц. Тьфу, им не одолеть и делизийского младенца с прутиком в руках. Белазир следовало бы взгреть их всех хорошенько. По правде говоря, Талот, с тех пор, как десятицикл назад вся эта болтовня в Доме Обучения закончилась… Талот?

Подруга молчала. Она сидела в углу, поджав ноги и уронив голову на колени. Она подняла лицо, и Джехан все поняла. Спина ее покрылась холодным потом.

— Талот, у тебя сыпь.

Подруга кивнула. Это простое движение отозвалось в ней страшным зудом.

Она начала царапать шею, колени, снова шею, потом руки. Со слезами стыда она чесалась в паху, вздрагивая, словно от ударов кнута. На ее подбородке и возле ушей виднелись красные пятна с ранками от ногтей.

— Давно? — прошептала Джехан.

— Со вчерашнего вечера. Я не хотела, чтобы ты узнала…

— Как же я могла не узнать? Сильно чешется?

Талот всхлипнула.

— Очень, все время. Не подходи ко мне!

— Не глупи, — сказала Джехан, делая шаг к подруге, но Талот вскочила, сжимая в руке нож.

— Я ударю, Джехан, не подходи! Я не хочу, чтобы ты подхватила заражу.

— Не подхвачу. А если и заражусь, то мне будет легче, чем тебе.

Говорят, чем тоньше кожа, тем хуже. — Все-таки она остановилась. Какую чушь она городит! Любовь и страх боролись в ней, выводя девушку из терпения. — Не глупи, Талот, не подхвачу я чесотку. Бадр давно заболела, а ее любовница, Сафия, здорова. А тот брат, забыла, как его зовут, прятал друга в своей комнате чуть ли не десятицикл, пока его не выследили… Они все время жили вместе, и он не заболел.

Талот ухватилась за слова Джехан, как утопающий за соломинку.

— Тогда я могла бы… я не хочу идти к гедам, Джехан. Никто из тех, кто ушел, еще не вернулся. Однажды я уже входила в Стену, чтобы попасть в Эр-Фроу, но тогда я не знала тебя, и я… — Ее голос вдруг оборвался. — Я была сильнее.

У Джехан перехватило горло. Это правда. Талот ослабела, будто что-то умерло в ней со смертью Джаллалудина, после позорного рождения «Кридогов» под началом Белазир. Но слабость Талот не отталкивала Джехан, напротив, Талот стала ей еще дороже, и это тоже было загадкой в этом городе загадок.

Тьфу! Когда же она наконец избавится от этих нудных мыслей!

— Тебе совсем не обязательно идти туда. Я приведу жреца!

У Талот начался еще один приступ зуда. Когда он немного утих, она попросила:

— Не бросай меня, Джехан.

— Никогда.

Джехан привела жрицу, ту самую, что лечила Эйрис. Молодая лекарша только покачала головой и сказала, избегая смотреть в глаза подруг:

— У меня нет лекарства.

— Ты же дала что-то той делизийке! А перед нами стоишь и качаешь головой, как…

— Будь у нас лекарство от этой болезни, — огрызнулась девушка, — мы не отправляли бы людей к гедам. Но его нет. Если Талот не пойдет к ним, ей никто не сможет помочь. Разве что…