Испанские нищие, стр. 32
– Вы ничем не брезгуете, – продолжал Джордан. – Истерия в печати по поводу убийства Херлингера – вам не важно, правда ли это. Главное – воспользоваться подвернувшейся возможностью в своих целях. Вы не лучше, чем Убежище!
– На ярмарке никто не пострадал, – заметил Хок.
– Но могли пострадать!
– Исключено.
Джордан на секунду замолчал:
– Мороженое таяло у вас в руках. Это и был детонатор, да? Чувствительный к температуре микрочип, прямо под кожей. Чтобы вы могли выбрать момент, когда никто не пострадает.
Хок мягко сказал:
– Ты все еще сердишься, Джордан? Хочешь взглянуть на младенцев, лишенных медицинского обслуживания и проточной воды, потому что по теории иагаизма обеспечение питанием и И-энергией – основное право, а врачей и водопровод изволь приобретать на контрактной основе? Хочешь взглянуть на взрослых, которые не могут найти работу, так как не всостоянии конкурировать с автоматикой в неквалифицированном труде и с генемодами в квалифицированном? На детишек, зараженных глистами, подростков – бандитов, получающих от общества все что угодно, только не настоящую работу? И ты еще сердишься?
– Такие средства никакая цель не оправдывает! – закричал Джордан.
– Черта с два!
– Вы не помогаете беднякам из Спящих, вы просто…
– Вот как? Ты давно говорил с Мейлин? Ее старшую девочку только что приняли в Роботех. И она может заплатить за обучение благодаря тому, что работает у нас.
– Ладно, допустим. Но вы раздуваете ненависть!
– Проснись, Джордан. Любое социальное движение всегда играет на расколе общества. Революция, аболиционизм, профсоюзы, борьба за гражданские права…
– Это не было…
– Данное разделение по крайней мере придумали не мы – это сделали Неспящие. Феминизм, права гомосексуалов, пособие по безработице…
– Прекратите! Оставьте вашу демагогию!
Хок ухмыльнулся:
– Демагогия… Ты уже один из нас. Что сказала бы тетя Лейша, верховная жрица разума?
– Я ухожу, – сказал Джордан.
Хок, казалось, не удивился:
– Хорошо. Но ты вернешься.
Джордан направился к двери.
– Знаешь, почему, Джорди? Потому что если бы у тебя родился ребенок, ты бы сделал его Неспящим. Правда? Но вынести этого ты бы не смог.
Дверь скользнула в сторону.
Хок вдогонку мягко произнес:
– Когда ты все-таки вернешься, я скажу: «Добро пожаловать, Джордан».
Только оказавшись на берегу мирно скользившей реки, Джордан понял, что идти ему никуда не хочется.
Мейлин наблюдала за ним из своей сторожки. На таком расстоянии он не мог разглядеть выражение ее лица. Школа Роботеха. Глисты. Работа.
Джордан повернул назад, к фабрике. Мейлин открыла ему ворота.
На экране интеркома морщинистое лицо Сьюзан Меллинг возникло на фоне лаборатории, плотно заставленной терминалами, пластмассовой посудой и роботами – манипуляторами.
– Сьюзан, ты где? – спросила Лейша.
– В Чикагском меде, – решительно ответила женщина. – Исследовательский сектор предоставил гостевую лабораторию. – Глубокие морщины на лице разгладились от волнения.
– Ты работаешь над…
– Да, – перебила Сьюзан, – над той генетической проблемой, которую мы обсуждали в Нью-Мексико. Медицинский колледж ее засекретил.
Лейша поняла, что интерком не защищен от прослушивания. Она чуть не рассмеялась: что в нынешних обстоятельствах могло служить надежной защитой?
– Мы приступили к исследованиям, прилетел мой выдающийся коллега-китаец и присоединился к нам.
Китаец? Сьюзан выразительно смотрела на нее, и Лейша наконец вспомнила. Интеллект Клода Гаспар-Тьере подвергался генетическим изменениям, и на банкете какого-то международного симпозиума он рассказал Сьюзан, что донором был китаец. Этот факт почему-то импонировал ему. Ученый принялся собирать вазы эпохи Мин и голографические изображения Запретного Города, что, в свою очередь, нравилось Сьюзан.
Гаспар-Тьере мог прилететь из Парижа только в том случае, если Сьюзан убедила его, что открытия Уолкота заслуживают внимания.
– Мы проработали начало проблемы, повторив более ранние исследования в этой области, – решительно продолжала Сьюзан, – а сейчас у нас возникла заминка. Мы будем держать тебя в курсе. Метод мистера Вонга мы применим на конечном этапе, потому что именно в конце возникает наибольший пробел.
Лейша поняла, что Сьюзан упивается не только исследованиями, но и обстановкой псевдосекретности. Кажется, стоит закрыть глаза, она увидит мачеху такой, как сорок лет назад – с разлетающимися косами, полной энергии, ведущей двух девчушек сквозь «игру» контрольных тестов. Внезапная нежность захлестнула Лейшу.
Она решила прервать паузу:
– Начинать с конца? Это почти то же самое, если вместо свидетельских показаний при подготовке процесса использовать приговор.
– Отнюдь, – весело произнесла Сьюзан. – Как твои дела, Лейша?
– Суд на следующей неделе.
– Ричард все еще…
– Без перемен.
– А Кевин…
– Он не вернется.
– Черт с ним, – сказала Сьюзан. Больше всего Лейшу ранило то, что Кевин предал всех Неспящих, а не лично ее. Неужели она больше не способна любить?
– Сьюзан, знаешь, что мне вчера пришло в голову? В целом свете только три человека способны понять, почему я свидетельствую против Неспящих. Ты, Ричард и… папа.
– Верно, – сказала Сьюзан. – Роджер никогда не считал классовую солидарность важнее правды. Он сам себе был классом. Но таких людей гораздо больше, Лейша.
Лейша взглянула на груды распечаток в другом конце комнаты. Теперь она не могла их не читать.
– Не похоже.
– А-а, – протянула Сьюзан. Тот же звук нередко вырывался и у Алисы. – Ты знаешь, что в прошлом году в Соединенных Штатах было официально зарегистрировано всего 142 генетические модификации in vitro для создания неспящих младенцев?
– Так мало?
– А десять лет назад их были тысячи. Даже справедливые, умные люди не хотят, чтобы их дети подвергались дискриминации. Но если исследования твоего Уолкота… – Она замолчала.
– Не моего, – возразила Лейша. – Уж точно не моего.
– А-а, – Сьюзан многозначительно вздохнула.
Глава 13
– Слушается дело «Народ против Дженнифер Фатимы Шарафи». Всем встать. Лейша поднялась со скамьи свидетелей. Сто шестьдесят два человека – присяжные, зрители, пресса, свидетели, адвокаты – встали вместе с ней. Единый организм со ста шестьюдесятью двумя враждующими умами. Поля безопасности накрывали зал суда, здание, весь город Коневанго. Два самых плотных слоя не пропускали передач по интеркому. Пятнадцать лет назад штат Нью-Йорк в очередной раз запретил применение записывающих устройств на судебных заседаниях. Все представители прессы обязаны были зарегистрировать эйдетическую память, акустические и нейронные импланты, или и то и другое. Лейша цинично прикинула, у скольких из них вдобавок есть скрытые генемоды?
Рядом с репортерами сидели голохудожники. Незаметными движениями они лепили голограммы для вечерних новостей.
– Верховный суд графства Каттарогус, штат Нью-Йорк, председатель – достопочтенный судья Даниель Дж. Дипфорд. Боже, храни Соединенные Штаты и их досточтимый суд!
Лейша спросила себя, услышал ли еще кто-нибудь это лихорадочное восклицание.
В первый день выступали свидетели. Две с половиной недели безжалостных допросов понадобилось, чтобы подобрать присяжных. Триста восемьдесят девять отводов – немыслимое число. В окончательный состав суда вошли восемь мужчин и четыре женщины. Белые, черные, цветные. Выпускники колледжей и люди со средним образованием, моложе пятидесяти и старше. Бездетные и доноры яйцеклеток. Работающие и получающие пособие. И ни одного Неспящего.
«Гражданина должен судить суд равных».
– Можете начинать, мистер Хоссак, – обратился судья к прокурору, крупному мужчине с густой седой шевелюрой, обладавшему ценным умением удерживать внимание аудитории своим спокойствием. Лейша знала о Джеффри Хоссаке все. Ему пятьдесят четыре года, на 23 выигранных процесса приходится 9 поражений, чист перед налоговой инспекцией, не получал взысканий от коллегии адвокатов, покупал хлеб только из настоящей пшеницы, был подписчиком двух информационных сетей и канала для интересующихся Гражданской войной. Старшая дочь прокурора отставала по тригонометрии.