Моя тетушка — ведьма, стр. 28
После этого мы вернулись наверх, посидели при свечах на кровати у Криса и поговорили. То есть говорила я. А Крис смотрел, шевелил ушами и челюстями — это он показывал, что понимает меня. Это было почти как нормально разговаривать — почти, да не совсем, и мне было ясно, что Крису ужасно худо.
Потом я ничего не помню, а дальше свеча погасла, и я снова проснулась после страшного сна — после долгих лет жутких подземных страданий. Помню, я еще подумала, когда проснулась, — нипочем не хотела бы оказаться на месте этого призрака! Неужели быть мертвым — это такой кошмар?!
А призрак уже тут как тут — стоит себе посреди комнаты и тихонько светится.
Мне было его жалко. Но вот что удивительно — судя по его лицу, это ему было нас жалко. Мы с Крисом лежали на кровати, прижавшись друг к другу: нам обоим нужно было утешение.
Я посмотрела на странное дерганое лицо призрака. Крис тоже поднял голову и насторожил уши. Странно, подумала я. Судя по наружности призрака, нас с ним разделяет не двадцать лет, а гораздо больше. И точно. Отброшенная со лба грива выглядела так, будто ей лет сто, не меньше, а потрепанный зеленый плащ немного напоминал средневековый разбойничий. И вообще призрак был похож не только на пугало и шута: таким мог бы стать после смерти король — человек очень значительный, но умерший много веков назад и уже полураспавшийся в прах. Я сильно засомневалась, что папа сказал мне правду.
И выдавила — голос у меня дрожал:
— Вы… вы ведь Энтони Грин, правда? Пожалуйста, ответьте нам, скажите, как мне расколдовать Криса!
Он повернулся ко мне — уже без улыбки. У меня появилось такое чувство, будто он и рад бы что-нибудь сказать, только не знает, что именно. Но он молчал.
— Вы говорили с Крисом и с папой, — сказала я. — Вы разговариваете только с мужчинами, да? Ой, нет! — Тут меня осенило. — По-моему, вы и с Лавинией говорили! Да? Она была здесь, в этой комнате. Оставила ночную рубашку.
Он кивнул — полушутливо, с этакой комической грустью.
— Вы имеете в виду — со всеми, кто с вами разговаривает, потом что-то случается, да? — догадалась я. — Крис спас вашу зеленую шкатулку, но его все равно одолели. Теперь она у мистера Фелпса — вы это знаете? Он со мной тоже не разговаривает.
На это призрак заулыбался своей широченной улыбкой. Думаю, это его позабавила мысль о мистере Фелпсе с зеленой шкатулкой, но тогда я испугалась, а вдруг он сейчас исчезнет, и затараторила:
— Прошу вас! Я… я вижу, вы тоже попали в беду. Я знаю, вам очень плохо быть мертвым и погребенным! Если вы хотите, чтобы ваш смятенный дух обрел покой или как там это называется, я вам помогу, только верните Криса!
Тут его широченная улыбка стала печальной. Он слегка покачал головой и, кажется, пожал плечами, будто хотел сказать: «Я сдаюсь!» Но пока он таял, улыбка из печальной стала очень даже доброй.
— Ой, Крис! — шепнула я. — Опять я все испортила! Жалко, что ты не можешь сказать мне, чего он на самом деле хочет, когда приходит сюда. Как ты думаешь, он теперь пойдет к мистеру Фелпсу и будет являться ему?
Бедный Крис. Может только жестикулировать — в точности как призрак. Лизнул меня в щеку, слез с постели — очень неохотно — и собрался выпрыгнуть в окно.
— Не забудь! — крикнула я. — Ты мне обещал! Берегись, когда все начнут тебя разыскивать!
Его узкая собачья голова повернулась и кивнула мне, а потом он прыгнул. «Тум», — стукнула крышка угольного погреба. Прыжок удался гораздо лучше, чем в прошлый раз. Слишком уж хорошо у Криса получается быть волком.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Суббота. С тех пор как я в последний раз писала в дневнике, прошло, по-моему, несколько веков. На самом деле — три дня. Записывать придется целую вечность.
В субботу была охота.
Все время, пока мы одевали тетушку Марию, она твердила не переставая:
— Бетти, дорогая, вы обязательно должны остаться дома, со мной.
— Я всегда дома, — кисло отозвалась мама. — А дети?
— Я отпущу маленькую Наоми с Элейн и Ларри, если она пообещает вести себя примерно и очень осторожно, — снизошла тетушка Мария.
Я отметила про себя, что о Крисе никто не упомянул.
Вскоре после этого в дом с громким топотом вломилась Элейн — к обычному черному макинтошу она надела огромные зеленые сапоги, а голову повязала черным платком.
— Мы готовы отправляться, — сказала она. И улыбнулась мне в две складки. — Насколько я понимаю, ты тоже идешь, — сказала она. — Тебе надо надеть резиновые сапоги.
«Тоже мне, любезное приглашение», — подумала я и побежала собираться.
Ларри стоял у своей машины на улице. Машина у него дорогая, шикарная, я такие еще у вокзала видела. Он, само собой, не сказал ничего. А Элейн за всю дорогу открыла рот только один раз:
— Я положила тебе пакет с бутербродами, он в багажнике вместе с нашими. Может, дело затянется на целый день.
Кстати, ехать пришлось недалеко, только до стоянки у вокзала. Я могла бы и пешком дойти. Стоянка была уже битком набита. Кто-то открыл ворота, которые вели в поле на другой стороне шоссе, и Ларри, хлюпая колесами по лужам, осторожно проехал через стоянку и припарковался в дальнем ряду. Там были машины всех цветов и размеров, а еще микроавтобусы, «лендроверы», мотоциклы, велосипеды. У всех машин были открыты багажники, и над ними деловито и решительно склонились мужчины. В жизни не видела столько зеленых резиновых сапог сразу. На Ларри тоже были зеленые резиновые сапоги и твидовая тирольская шляпа. Он пошел и открыл багажник своей шикарной машины. Когда он выпрямился, то бережно держал в руках два длинных ружья.
К нему быстрым шагом подошел серо-розовый Доктор Бейли, тоже с ружьем в руках.
— Мы поставили по человеку через каждые пятьдесят ярдов вдоль всего поля за вокзалом, — сказал он Ларри. — Через такой кордон ему не пробиться. Надеюсь, вы в хорошей форме и не утратили меткости.
Мышиное личико Ларри расплылось в довольной улыбке.
— В отменной, — сказал он. — Женщины и дети будут загонщиками. Верно?
— Этим занимается Нат Фелпс, — сказал доктор Бейли. — Вам я отвел самое хорошее место. Пойдемте посмотрим.
Они зашлепали в ворота, а я осталась стоять возле Элейн, и мне было худо. Элейн, правда, тоже выглядела не особенно радостно. Но потом она зашагала прочь — отдать кому-то какие-то приказы, — а я так и осталась стоять.
Был славный весенний день — вот что самое ужасное. Солнце лезло и лезло на небо, яркое, ласковое, теплое, а люди прибывали и прибывали. Приехали просто все. Я видела мистера А. С. Тейлора, аптекаря, — он быстро шел через поле с ружьем, — и людей в сапогах, которые были возле лодок, и почтальона, и молочника, и носильщика с вокзала. Все были с ружьями. Бенита Уоллинс раздавала бумажные стаканчики с чаем из задней двери старого микроавтобуса. Адель Тейлор и Коринна Уэст разгуливали в шикарных брюках и модных курточках. Рано или поздно я увидела всех миссис Ктототам, в том числе Филлис Форбс, которая прошествовала в ворота во главе строя сирот. У одного из мальчиков-клонов рука была на белой-белой перевязи. Пришли целые толпы и других людей, и все топтали пробившиеся в поле одуванчики. Похоже, не видела я только двоих — папу с Зенобией Бейли.
Я с возмущением подумала, почему папу-то не пустили. До сих пор не понимаю.
Мистер Фелпс въехал в ворота на маленькой высокой черной машине с открытым верхом. Он громко просигналил клаксоном и начал командовать, не успев даже остановить машину.
— Все женщины и дети — ко мне! Шагом марш! Не копайтесь!
Сначала мне казалось, будто на его приказы никто не обращает внимания, но понемногу все вроде бы занялись делом. Мужчины бегали или ходили вдали, выстраиваясь в длинную цепь, которая протянулась чуть ли не до самого Кренберийского утеса. Многие вышли за ворота следом за Ларри и доктором Бейли — я думаю, они выстроились в другую цепь, до приюта, а может и дальше.
Мистер Фелпс расхаживал туда-сюда и выкрикивал: