Моя тетушка — ведьма, стр. 21

Мама пришла, когда они уже расходились. Розовая, посвежевшая и бодрая.

— А куда девался Крис? — спросила она.

— Кажется, вышел, дорогая, — неопределенно ответила тетушка Мария.

— Я видела его на улице, — прикрыла ее Элейн.

— Ладно, захочет есть — вернется, — сказала мама.

Она немного удивилась, когда ужин был готов, а Крис так и не появился, но тут я тоже прикрыла тетушку Марию и сказала, что Крис, наверно, взял с собой остатки вчерашнего кекса.

— Вернется, когда пора будет спать, — сказала я.

Мне было не по душе прикрывать тетушку Марию, но об этом я тоже много думала и поняла, что объяснить все маме проще, если она не на взводе. Расскажу ей все перед сном.

Мама сказала:

— Тьфу. А я хотела снять с него мерку для нового свитера. — И начала набирать петли из нежно-зеленой шерсти. — Ладно, наверно, спинку можно сделать и на глаз.

От этого свитера мне стало тошно.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мама мне не верит.

Вчера вечером я дождалась, когда тетушка Мария захрапит, и потом сказала:

— Мама, знаешь, а Крис до сих пор не вернулся. Мама сидела в постели и вычесывала Лавинию.

Она подложила под нее газету и сказала:

— Надо стараться, чтобы не осталось даже блошиных яиц… Вернулся, конечно, Мидж. Не говори глупостей.

— Ну и когда же он вернулся? — спросила я.

— Десять минут назад, пока мы укладывали тетушку, — ответила мама. — Ты же сама слышала. Он крикнул, что возьмет ужин к себе в комнату.

Меня прямо накрыло волной облегчения, и я схватила свечку и бросилась в комнату Криса. Мне даже на секунду показалось, что Крис — там. Одеяло и подушка лежали на кровати ворохом, как он всегда их оставляет, и поэтому показалось, будто там кто-то есть. Но я хлопнула рукой по самому большому бугру — и он провалился. Тогда я поставила свечку и сдернула одеяло, и простыня была холодная и смятая.

— Что ты там делаешь, дорогая? — как всегда, крикнула тетушка Мария.

— Ищу К… книгу, — ответила я. И вернулась в нашу комнату.

Мама с улыбкой на лице и клоком серого пуха в руке посмотрела на меня:

— Я же тебе говорила!

— Нет, его там НЕТ! — прошептала я. Тетушка Мария еще не захрапела снова, и больше я ничего сказать не могла.

— Он внизу, набивает брюхо, — засмеялась мама. — Я слышала, как он спускался. Надеюсь, он оставит нам на завтрак хоть чуть-чуть хлеба.

Я забралась в кровать, и тут тетушка Мария наконец захрапела. Я сказала:

— Мама, Криса нет дома. Я понимаю, тебе трудно в это поверить, но его нет дома, потому что тетушка Мария превратила его в волка.

Мама отпихнула Лавинию и повернулась на бок, устраиваясь поудобнее.

— Миджи, я тебя обожаю, — сказала она тихим-тихим, сонным-сонным голосом. — Но сейчас я ужасно устала и не готова участвовать в твоих фантазиях. Давай спать.

— Это правда! — сказала я. И встряхнула маму, чтобы она не спала. — Мама, Крис теперь волк. И я не знаю, что делать!

— Придумай какой-нибудь другой финал рассказа, — сказала мама. — А еще раз меня тряхнешь — я тебя стукну. Я устала.

И заснула.

«Ладно, — подумала я, — утром она все заметит, никуда не денется». Легла и попыталась заснуть, но у меня целую вечность ничего не получалось. Я все время думала, где же Крис, каково ему сейчас. В довершение всего полил дождь. Было слышно, как он молотит по крыше. Пришла Лавиния, свернулась у меня на подушке и замурчала. Наверное, ей было приятно, что она не под дождем, но я подумала — ах ты эгоистичная тварь! У тебя-то все прекрасно! Зря я так — я и сама эгоистка не меньше Лавинии, а поделать мы с ней все равно ничего не можем. Я стала думать, может, встать и пойти в гоблинский лес поискать Криса. Ему ведь наверняка пришлось убежать в лес. Я подумала — надо мне пойти и скормить ему тот пирог со свининой, который мы оставили под деревом. Но мне было так страшно, что я даже не встала. Все время твердила себе, мол, у диких зверей есть шерсть для защиты от непогоды, хотя дикие звери ведь привыкли бегать под дождем, а Крис — нет. Я стала думать, неужели и мысли у него стали волчьи и знает ли он, что он на самом деле Крис. И еще я думала и думала, как заставить тетушку Марию превратить его обратно. И до сих пор не придумала. Ведь Крис с самого начала ей не нравился.

Сегодня был полный кошмар.

Я совсем забыла, сколько маминого времени отнимает тетушка Мария и как она орет, чтобы узнать, что происходит, стоит заговорить о чем-то своем. Поэтому я ничего не могла поделать — только сказала:

— Мама, ты видишь? Крис не завтракал.

— Пойди вытащи эту ленивую тварь из берлоги, — сказала мама, пролетая мимо меня с вазочкой варенья.

Когда она вернулась, я сказала:

— Криса нет в его комнате, постель не тронута.

— Эх, когда он наконец научится застилать кровать? — ответила мама. — Он в гостиной!

Тут тетушка Мария опять заорала, и мама вскочила.

— Скажи ему, пусть перекусит перед уходом, — сказала мама и снова унеслась наверх.

Когда она спустилась, я сказала:

— Мама, его нет в гостиной. Он — волк.

— Да, ест он много, — сказала мама. — Он пошел гулять, я слышала, как хлопнула дверь. Зря он, конечно, — на улице жуткий туман.

Туман висел весь день — густой, голубоватый, ну прямо шерсть Лавинии. Я все время думала, как Крису сейчас, наверное, мокро и холодно. Было видно, что Лавиния тоже грустит. Она весь день просидела в садовом сарайчике, покрытая крошечными капельками, и вид у нее был несчастный. Я все пыталась рассказать маме про Криса, и она то считала, будто я говорю о чем-то другом или сочиняю рассказ, то, кажется, была уверена, будто Крис в соседней комнате или только что вышел.

Когда мама наконец присела поесть, я плотно закрыла кухонную дверь, чтобы тетушка Мария не слышала, и сказала:

— Мама, послушай меня. Крис. Превратился. В волка. Понимаешь? Поэтому его здесь нет. Его не было дома со вчерашнего дня.

— Глупости, Мидж, — сказала мама. — Он сделал себе бутерброды и ушел. Ты же сама знаешь.

До этого она ничего о бутербродах не говорила. Я спросила:

— Когда он взял бутерброды?

— Наверное, пока мы помогали тетушке Марии одеться, — сказала мама. — Весь белый хлеб израсходовал.

— Нет. Это мы доели батон за завтраком, — сказала я.

— Тогда, значит, он взял черный, — сказала мама. — Мидж, раз ты все равно тут торчишь, почисти картошку, а я потушу брюссельскую капусту.

Наверное, именно тогда до меня дошло: мама никогда не заметит, что Крис пропал. Ее специально заколдовали, и теперь ей все время кажется, будто Крис за углом. Она не понимает и не замечает, что совсем его не видит. Ума не приложу, как я раньше не сообразила. Если тетушка Мария смогла превратить Криса в волка, у нее наверняка хватит сил проделать такое с мамой — только это какое-то иное колдовство, гораздо естественнее и обыденнее, а мне почему-то кажется, что вряд ли она умеет и то и другое.

А еще все это заставило меня понять, что тетушка Мария вполне могла превратить человека и в кошку. Чистить картошку я не стала. Вышла в серо-белый сад и двинулась в сарайчик, промокнув по дороге от тумана и капель с кустов. Лавиния свернулась в углу сарайчика. Завидев меня, она уныло мяукнула.

— Значит, вы и в самом деле Лавиния? — спросила я. — Если да, мяукните три раза.

И стала ждать. Кошка пялилась на меня круглыми желтыми глазами — и пялилась, и пялилась. Это была просто кошка, причем из глуповатых. А может быть, действительно Лавиния. Тогда Крис, скорее всего, тоже не знает, что он Крис. Он сам себе будет казаться просто диким волком, а мне надо умудриться его поймать и превратить обратно. Он будет кусаться. Это будет ужасно. Ох, если бы это и в самом деле был рассказ, который я сочиняю! Я бы тут же написала счастливый конец. Но это не рассказ, это по-настоящему — и длится, и длится дальше!

За ланчем я обнаружила, что тетушка Мария говорит со мной и с мамой, как будто мы собираемся остаться у нее навсегда. Она говорила, например: «Запланируйте генеральную уборку не позднее мая, хорошо, дорогая? Обычно весной у нас стирают все шторы, но вам трудиться не нужно. Шторы могут подождать и до лета, когда у вас выпадет свободное время». А потом сказала: «Я бы хотела, чтобы у маленькой Наоми этой осенью была конфирмация. Я позвоню викарию».