Тимошкина марсельеза, стр. 22
— Напился. Спасибо.
— Ты бы мне за спасибо лучше песню спел, утешил бы меня. Как-никак нынче праздник! — И Петрович, сложив на животе руки, усаживается поудобнее. — Я слышал, намедни у Александра Ивановича ты божественное пел.
— Я без гармошки не могу, — отвечает вежливо Тимоша. И встаёт из-за стола.
Если бы Петрович упал перед ним на колени, он всё равно не раскрыл бы рта. Не каждому споёшь песню.
Петрович закрывает сахарницу и, подняв тяжёлую крышку, прячет сахарницу в сундук. Он запирает сундук ключом и вешает ключ на шею на цепи. Ключей на цепи много: большие и маленькие.
Тимошка смотрит на самый большой. От цирковых дверей.
— Отпустите меня на часок, — говорит он Петровичу.
— Это куда?
Тимошка давно хотел сбегать к Репкину. Он не забыл и не мог забыть Репкина. «Он, наверное, про меня думает: «Дрянь парень. Поел, выспался и сбежал воровать…»
Уходя с арены, Тимошка даже глядел, не сидит ли Репкин в цирке, не смотрит ли представление… Но Репкин не приходил. Сам сходить к Репкину Тимошка не мог. Польди не отпускал его ни на минуту. Даже к клоуну Шуре Тимоша забегал от Польди тайком.
Сегодня, когда кончилось представление, Польди вдруг сказал:
— Ты будешь ночевать у Петровича.
Он сам привёл Тимми в швейцарскую и вручил Петровичу щедрый подарок — целый фунт сахару.
— С Новым годом, Петрович! Будьте здороф!..
— Я мигом — туда и обратно, — обещал Тимошка Петровичу и схитрил: — В сарае на заставе коробочка от деда осталась.
— А чего в коробочке?
— Принесу — поглядим…
Как на крыльях бежал Тимошка к царскому дворцу.
— Ты куда? — остановил его в дверях часовой.
— К Репкину, к матросу Репкину.
— Нету тут никакого Репкина.
— Как же нету? — растерялся Тимошка.
— А так и нету — зачем ему здесь быть? Здесь, парень, живых людей нет.
— Пусти, дяденька, я помню: сначала по лесенке, потом направо. Я сам у него ночевал, — упрашивал Тимошка.
— Знаешь что, — сказал часовой, — ты мне голову не морочь. Я охраняю имущество. Имущество ценное. А то сейчас как свистну да отправлю тебя куда следует — не убежишь.
Тимошка опешил:
— А я и не собираюсь убегать! Мне Репкин нужен из комиссии.
— Были тут всякие комиссии, это верно! — рассказывал Тимошке часовой. — Только теперь они отсюда переехали. А куда — не знаю. Тут только бывшее имущество государя императора. Понятно? Теперь оно, всё как есть, народное. Вместе с коронами.
Тимошка не слушал часового. Во дворце нет Репкина. А он так надеялся…
Где его теперь искать? Обратно Тимоша шёл не спеша.
— Скоро обернулся! — обрадовался Петрович. — А уж я пожалел, что тебя выпустил. Думал, надуешь ты меня. Как мне тогда перед Карлом Карловичем ответ держать? Ну, показывай, где коробочка?
— Нету коробочки.
— Хитришь?
— Ей-богу, нету! — Тимошке было не по себе, и он решил молчать. Пусть ругается.
— Тебя Польди в Европу, голодранца, везёт, — ворчал Петрович, — а я бы тебе на ноготь не доверил. У них там жизнь в Европе, обхождение, а ты как был шантрапа, так и остался.
В Европу, в Европу… Сначала Тимошка не понимал, куда это собирается Польди и почему он хочет оставить цирк? Тимошка даже обиделся на коменданта Захарова, который сказал, что в таких акробатах, как «Польди-два», он не нуждается. Пусть они катятся куда хотят!
Тимошка терпел от Польди затрещины. Были обиды и побольнее. Но когда Польди выходил на арену, он любовался им.
Польди работал красиво. Отпустив перекладину трапеций, он делал двойное сальто, потом, распрямившись в воздухе, точно рассчитав каждое движение, снова раскачивался и ждал Тимошку, который летел ему навстречу. «Ап!» — Тимошка крепко держится за сильные руки Польди.
— Браво, браво! Даёшь, Тимми! — кричат снизу.
У Тимошки сладко замирает сердце.
Спустившись из-под купола, он обегает арену и отвечает на комплимент. За ним, раскланиваясь, идёт Польди.
— Я уезжаю от ваших условий. Я не могу работать за паёк сухой вобла, — сердито говорит Польди Захарову.
— А я не задерживаю! — гремел в ответ Захаров. — Подумаешь, «король арены»! Да мы царя Романова спихнули! У нас свои артисты имеются!
Последнее время Польди реже обижал Тимошку. К Новому году сшил ему тёплый костюм.
— Ты есть артист, Тимми! Партнёр Карла Польди! — говорил он. — Ты должен забывать, что ходил с шарманка. Ты должен быть прилично одет. Но смотри: носить костюм надо аккуратно. Я платил за него деньги. Если будет пятно…
Примерив штаны и курточку, Тимошка побежал похвастаться к клоуну Шуре.
— Шура, ты глянь на меня, ты глянь! — просил он, поворачиваясь во все стороны.
— Скажите, какой франт! — удивился Александр Иванович.
— Польди и сапоги мне обещал!
Тимошка тогда не понял, почему Шура, глядя на него, не обрадовался.
Александр Иванович сидел перед зеркалом и продолжал снимать грим.
— Как работали? — спросил он.
— Хорошо! — Тимошка легко встал на руки.
— Тимми! — сказал Шура. — Ты будешь меня помнить?
— Как это? — удивился Тимошка.
— Ты будешь знаменитым артистом… — И Тимошка увидел в зеркале, как Александр Иванович, взявшись за парик, вдруг опустил руки. — Когда ты будешь знаменитым артистом, я буду очень, очень стар…
Александр Иванович встал и низко поклонился.
— Ты чего, Шура? — Тимошка отступил.
— Я приду, — Александр Иванович поклонился ещё ниже, — сниму шляпу, скажу: «Здравствуйте, Тимми! Вы меня помните?»
— Помню.
— Но ты можешь меня не узнать, дорогой!
— Что ты, Шура? Я тебя где хочешь узнаю.
Клоун Шура убрал заячью лапку, которой стирал румяна, снял пёстрый балахон и рыжий парик.
— Я тебя где хочешь узнаю! — повторил Тимошка.
И вдруг он понял: там, куда они уедут с Польди, не будет клоуна Шуры!
Артист Тимми лежит на сундуке, на котором ему постелил Петрович.
А Петрович, расчёсывая бороду, продолжает допытываться:
— Ты когда-нибудь видел, что дед прятал в коробочку? — И добавляет с сомнением: — Что у бродяги может быть?
Тимофей молчит, он и не думает отвечать Петровичу. У деда ничего, кроме шарманки, сломанной флейты и попугая, не было. А у этого, бородатого, — сам хвалился — есть золото.
— Врать грешно! — говорит Петрович, укладываясь в постель. — Господь, он карает грешников.
Тимошка укрывается с головой. Зажмурив глаза, он видит, как вертлявые черти волокут Петровича за бороду.
Ворочаясь с боку на бок, Тимошка придумывает: что бы такое случилось, что помешало бы Польди уехать в Европу? Заболеть Польди не заболеет — здоровый, чёрт. В цирке на что холодно, а он ни разу не чихнул. Обтирается холодной водой и Тимошке велит:
— Вытирайся. Сильнее! Сильнее!
Тимошка, отчаявшись, представляет себе самое страшное. «Нет, нет!» — пугается он. Сорваться Польди не может. Пусть будет живой, только пусть уезжает один. Тимошка без него не пропадёт.
«Найти бы Репкина, — думает Тимошка. — Может, он за меня заступится? Скажу: не серчай, сам не знаю, как это случилось, что ушёл, а тебе не сказался».
Если бы Тимошка знал, что мимо цирка в это время по скрипучему снегу спешит Репкин. Весёлый и принаряженный…
С Новым, тысяча девятьсот восемнадцатым!
— С наступающим вас, Анатолий Васильевич! — поздравил Репкин наркома.
— Я тоже поздравляю вас! Поздравляю и завидую!
— Да что вы, Анатолий Васильевич, что мне завидовать?
— Вы молоды. — Волнуясь, Луначарский снял пенсне и, близоруко глядя на Репкина, стоявшего перед ним, продолжал проникновенно: — Вы молоды и увидите то, о чём мечтали, за что погибали лучшие умы человечества. Лучшие умы! — повторил Луначарский. Он выдвинул ящик своего стола и вынул маленький свёрточек. — Это сущий пустяк, но я прошу… В Новый год принято дарить подарки.