Колька и Наташа, стр. 63
— Успокойся!.. А кого винят? Кого? — раздался вдруг голос подошедшего Красникова. Его одутловатое лицо исказилось, стало серым. — Меня выходит? Эх вы!.. Когда работал, как вол, был хорошим. Чуток подвернулся… Ну, загулял — ополчились, растоптать решили…
К станку собирались рабочие.
— Работяги, — вдруг неестественно взвизгнул Красников, — это кто разрешил издеваться над рабочим человеком? Кто?
— Слушай, — вышел вперед Зайченко, — слушай, Красников. Не мути воду. Брось разговоры об издевательстве. Не клюнет… Не спекулируй рабочим именем. И если хочешь знать — слушай. Вот ты?! Какой ты рабочий? Ты над заводом издеваешься…
Рабочие одобрительно загудели.
— Я? Меня? — задохнулся Красников и с треском рванул на себе косоворотку.
— Эх, ты, артист! — насмешливо продолжал Зайченко. — Рубаху не рви. Сгодится… Может, ты и был когда-то рабочим, а сейчас весь вышел. Честь свою пропиваешь? Дело твое. А нашинскую молодую Республику — не позволим. И думаю так я, товарищ секретарь, — повернулся он к Костюченко, — на тачке его из цеха.
Рабочие поддержали:
— Выгнать поганую овцу!
— На тачке!
Прессовщик Груша торопливо говорил:
— Братцы, верил я в него, как в бога, а он, как поп — с лица свят, а нутром гад.
Красников тупо озирался. Взгляды рабочих не предвещали ничего хорошего.
— Товарищи, — остановил всех матрос, — товарищи! Рогожу мы повесили по постановлению партийной ячейки.
— И правильно!
— Верно!
— Погодите. Я о другом. Николая Логинова невольно обидели.
Теперь все посмотрели на Кольку.
— Ничего, поймет. Не по нему били, — сказал Зайченко.
— Ясное дело, — раздались возгласы, — поймет парень!
— Секретарь, — неожиданно обратился Красников к Костюченко и низко опустил голову. — Матрос! — продолжал он в наступившей тишине. — Промашку допустил я. Виноват. Прости. — Он с трудом выдавливал из себя каждое слово.
— Проси у всех, — жестко ответил Глеб Дмитриевич.
…Красникова простили, но предупредили: еще одно замечание — и за ворота.
Через некоторое время они начали работать. Колька избегал смотреть на Красникова.
Тот молчал. Только один раз, когда Колька слишком часто стал подавать заготовки, буркнул:
— Не жми. Вишь, пресс расстроился. Браку напорем.
«Не бегал бы по кабакам, — не порол бы браку», — подумал Колька и начал бросать стержни реже.
Глава 31. Как мастер «обмывал» Кольку
Колька и Наташа с трудом выбрались из весело шумящей очереди и неподалеку от кассы пересчитали деньги: первая получка в заклепочном цехе!
— Коля, как много! — восторженно закружилась на одной ноге Наташа.
И хотя денег было совсем не так уж много, Колька сам готов был пуститься в пляс. Но рабочему-нагревальщику не положено.
— Маме ситец на платье — раз, — загибала Наташа палец, — тебе косоворотку — два.
Колька протестующе поднял руку:
— У тебя башмаки прохудились.
— Помолчи! Прохудились! Какой ты рабочий без косоворотки? Остальные на продукты.
Колька посмотрел на Наташины разбитые парусиновые туфли.
— Ты получишь ботинки! Давай деньги!
— Если на меня тратить — не дам! — Наташа спрятала за спину кулак с деньгами.
Колька махнул рукой.
…На улице было солнечно. После короткого дождя трава посвежела, стала ярко-зеленой. Дышалось легко. Ветер разогнал тучи, и голубое небо с редкими облаками отражалось в лужах.
— Здрасте, — неожиданно раздался рядом нетвердый голос мастера Грачева, — а вот и мы.
Грачев был навеселе. В шелковой кремовой косоворотке, опоясанной красным шелковым шнуром с кистями, в блестящих лакированных сапогах мастер выглядел празднично — будто на ярмарку собрался.
— Пошли, — положив свою толстую руку на плечо мальчика, пригласил он, — за тобой должок!
— Куда! Какой должок? — пытался вывернуться Колька.
— Как куда? Хитер! Обмывать!
— Кого обмывать? — еще больше удивился Колька.
— Ишь ты, — подмигнул Грачев и, показывая большие желтые зубы, рассмеялся, — тебя, дорогуша. Эх, зеленый ты. Порядок такой спокон веков. Я тебе помог? Помог! То-то же, выходит, должок. Пошли к дяде Ване.
— Никуда он не пойдет, — бросилась на защиту друга Наташа. — Нам в лавку, обновы покупать. Идем, Коля!
Мастер не обратил внимания на ее слова. Он еще крепче вцепился в плечо Кольки и потянул его за собой.
Наташа безбоязненно налетела на Грачева, схватила за кремовую рубашку.
— Как вы смеете? Отпустите Колю. Коля, уходи от него!
Но Колька вдруг по совершенно непонятной для Наташи причине поощрительно улыбнулся мастеру, а ей сказал: «Иди домой!» Наташа растерянно шла за ними, не зная, что думать.
У пивной Грачев ухмыльнулся Наташе и, ловко втолкнув Кольку в распахнутую дверь, сказал:
— А вот и дядя Ваня!
…Наташа так и не поняла случившегося. Досада на Кольку, на себя и злость на мастера душили ее. Крупные слезы текли по щекам. Она не могла знать, что Кольке в последнюю минуту пришла в голову нелепая мысль: попытаться в пивной выведать у мастера, что он перевозит в бочке с помоями и зачем тайком от людей посещает литейку.
…Пьяные возгласы, звон кружек и какой-то сладковато-тошнотворный запах, перемешанный с дымом от табака, поразили Кольку. Ему захотелось бежать отсюда. Но он вспомнил о своем замысле и, преодолевая отвращение, подчинился мастеру, который подтолкнул его к пустовавшему столику.
Грачев смахнул со столика остатки воблы, плюхнулся на стул, постучал грязной вилкой и крикнул официанту:
— Любезный!
Заглядывая в глаза Кольке, он продолжал:
— Правильно, что обмываешь, уважительный парень, то, что было промеж нас, забудь! Забудь!
Колька молчал, лихорадочно обдумывая, как поскорее и лучше сделать свое дело и убежать.
Им принесли две высокие кружки, сушеную воблу и тарелку с солеными помидорами. Размер кружки испугал Кольку. Грачев ободряюще подмигнул Коле и, к величайшему его ужасу, достав из кармана бутылку водки, наполнил кружки чуть повыше половины. Отставив опорожненную бутылку, он скомандовал:
— Бери! Дай бог не последнюю, — Рыжий козел стукнул о Колькину кружку, прильнул к своей ртом и не отрывал губ, пока не выцедил до дна.
И снова Кольку охватил ужас. Еще не выпив, он почувствовал, что его начало тошнить.
— Пей! — приказал Грачев, очищая воблу. — Пей!
Колька не хотел пить. Он оглянулся, словно ища помощи.
Но кругом все были заняты: пили, шумели, курили.
— От крещения нельзя отказываться, все так начинали заводскую жизнь! Пей! — настаивал Грачев.
И Колька поднес ко рту посудину.
— До дна, до дна! — требовал мастер.
Но Колька смог сделать всего несколько глотков и схватил помидор.
— А ты, брат, молодец, свойский, — приговаривал Рыжий козел.
У Кольки закружилась голова. «Ну, вот и выведал тайну», — со злорадством подумал он о себе.
К ним то и дело подходили знакомые мастера, шутили и посмеивались над захмелевшим Колькой.
— Эх, братцы, не в нас пошел народ, — ораторствовал мастер. — Силы в нем нет!
Один из рабочих неодобрительно бросил:
— Оставь ты мальца! Всю получку хочешь из него вытянуть?
Грачев заорал:
— У меня своих хватит!
Откуда-то появился Красников, тоже пьяный, и набросился на Колькиного заступника. Потом он ругал Глеба Дмитриевича за рогожное знамя, кричал в самое ухо мальчику, что Колька стервец, но работать мастак.
Кольке стало совсем плохо, и он стремглав, задевая стулья, выскочил на улицу.
Глава 32. Друзья, на помощь!
Два часа потратила Наташа на розыски Генки и Каланчи. Втроем они помчались к пивной.
Генка не мог поверить в случившееся. Задыхаясь, на ходу неоднократно переспрашивал.
— Но зачем Колька пошел с ним? Как он мог?
— Я же тебе тысячу раз говорила, — горячилась Наташа. — Схватил за плечо и потянул. Как клещами.