Колька и Наташа, стр. 20

— Вскрыть дома! Это тебе за работу и в счет будущего!

Как Колька не отказывался, пришлось покориться и взять.

На улице он не вытерпел и вскрыл пакет.

В нем оказались леденцы, записка и деньги. Денег было много. В записке прочел: «На «снегурочки».

Колька разволновался: неужели Дмитрий Федорович дал ему столько денег только за то, что он перетаскал дрова из подвала?

Он даже остановился посреди улицы и озадаченно потер лоб: «Возвратить?»

Но тут же перед глазами возникла соблазнительная картина: новенькие блестящие коньки с красивыми загнутыми носами. Здорово!..

Судьба денег сразу была решена. «Конфеты поделю с Наташей, а деньги припрячу, куплю коньки. То-то Наташка ахнет… Да и все…»

Положив в рот несколько леденцов, Колька побежал домой.

Наташа с Марией Ивановной пришли к самому ужину, потом Наташа накричала на Кольку, что он плохо подметает пол. И вот теперь Мария Ивановна завела разговор о свертке.

— Дождемся Наташи. Пускай она угадает, что здесь, — предложил Колька.

Стоило Наташе увидеть перевязанный зелеными шелковыми нитками пакетик, как она загорелась любопытством.

Колька делал вид, что ему неизвестно содержимое свертка.

— Скорей, — торопила девочка, а руки ее при этом так и рвались к свертку. — Ну, что ты тянешь! Ох, уж эти мальчишки, ничего не могут сделать, чтобы не испортить. Нитку, нитку береги. Мама, смотри, какая красивая нитка!

Мария Ивановна молча наблюдала за ними.

Колька отвел в сторону Наташины руки и развернул сверток.

— Конфеты! Леденцы! И так много! — обрадовалась Наташа.

Колька протянул ей пакетик.

— Раздели пополам и мне на пять штук меньше. Я уже ел.

Наташа подозрительно посмотрела на него.

— А почему пять, а может быть больше?

Мария Ивановна с укором заметила:

— Нехорошо Наташа: Коля делится с тобой, а ты…

Наташа смеялась.

— И пошутить нельзя! Я ведь знаю: Коля не обманет!

Колька обиженно молчал. А потом он подумал, если она не ценит его хорошее отношение, стоит ли ему огорчаться.

Левой рукой он сжимал в кармане деньги, готовясь вытащить их, чтобы совсем поразить Наташу.

— А что ты там в кармане прячешь? Мама, что он прячет?

— Не знаю! — пожала плечами Мария Ивановна, разыскивая в коробке иголку.

— Вот! — Колька торжествующе показал деньги. — На коньки.

— На коньки! — вскрикнула Наташа. — Ой-ой!

— Откуда у тебя деньги? — строго спросила Мария Ивановна. — Доктор дал? Это почему он такой добрый?

— Да я ведь был у него много раз! Топор брал у них, а сейчас книги дает читать. Дрова ему перетаскал…

— Ты его совсем мало знаешь. Шапочное знакомство. А деньги взял! Ну, конфеты куда ни шло, а деньги зачем? Посуди сам: мы не нищие, чтоб попрошайничать. Рабочий человек за работу получает. Он гордится этим… А ты… Помог несколько полешек занести — и за это деньги, да еще какие. Не заработал ты их.

Колька, насупившись, молчал. Не так-то легко было расстаться со своей мечтой. Он не понимал, почему Мария Ивановна глубоко переживает историю с деньгами. Он же их не украл?

— Я не знал… Только на улице и увидел. А потом он же сам, тетя Маша, написал: «На снегурочки». Я не просил. Я ему отработаю, возьму и отработаю.

Мария Ивановна с сожалением смотрела на него. Потом тихо и твердо сказала:

— Я не знала твою мать, но она тоже не похвалила бы тебя. Лучше отнеси эти деньги.

Вмешалась Наташа.

— Ой, мама, когда-то у нас будут деньги на коньки. Ну, мама, ну, зачем ты… Коля купит, и мы вдвоем будем кататься. Да? На настоящих коньках. — Но тут же, увидев недовольное лицо Марии Ивановны, осеклась:

— Ну, раз мама не велит…

Напомнив Кольке о матери, Мария Ивановна не ошиблась. Правильно говорила тетя Маша: его мама никогда не позволила бы взять чужую копейку.

…Наташа вслух считала конфеты. Мария Ивановна ушла к соседке.

— Получай свою порцию, — сказала девочка, пытаясь придать своему голосу бодрость, — десять красненьких, двенадцать зелененьких, четырнадцать беленьких.

Но после неприятного разговора Колька расстроился.

— Чего ты жужжишь и жужжишь, — вспылил он. — Привязалась: красненькие, зелененькие… Сама ешь, не надо мне совсем. Подумаешь. А деньги я отнесу. Только как туда пробраться? Волкодав теперь не привязан.

Глава 26. Утренний поход Кольки

Рассвет пришел в комнату не сразу. Он словно пробивался через покрытые морозным узором стекла. Виднее стал подоконник, угол старенького комода. Тогда-то и проснулся Колька.

Он прибрал постель и тихо стал одеваться. Мальчик решил отнести в кирпичный лом деньги. Кстати, там недалеко живет Генка, можно будет узнать о здоровье его отца.

Размышляя так, мальчик снял с вешалки шинель, перебросил ее через плечо, взял шлем и направился к выходу.

Колька уже совсем было собрался уйти, но оглянулся и увидел, что у Наташи свисла рука с кровати.

Он возвратился и осторожно положил ее руку на кровать, захватил с комода свою долю конфет и шмыгнул в дверь, не замечая, что за ним следит Мария Ивановна. Через минуту вернулся, неся несколько поленьев. Тихонько опустил ее около железной печки.

После всего этого Колька прикрыл за собой поплотнее дверь и удалился.

С реки веяло сырым ветерком. Низкие тучи лениво ползли над городом.

Скрипели калитки, раскрываемые ставни, слышался звон ведер — женщины отправились за водой. Из труб потянулись первые дымки. Запахло кизяком. Рабочие с усталыми лицами торопились на работу.

По направлению к вокзалу шла рота красноармейцев. Кольке взгрустнулось. Почему ему мало лет? Почему таких, как он, не берут в Красную Армию? Разве он не мог бы приносить настоящую пользу? Разве обязательно именно ему заниматься чисткой печей? Совсем не мужское дело.

Он проводил взглядом бойцов, пока те не скрылись за углом, послушал еще некоторое время их мерный, дружный шаг и, вздохнув, направился дальше.

Протяжно и хрипло завыла сирена. Постепенно набирая силу, она требовательно сзывала людей на работу.

«Нобелевский завод. Первый гудок, — отметил Колька, — сейчас дойдет до самой высоты, выдохнется и замолчит». Колька не ошибся. Недаром он родился и вырос в слободке, где жизнь подчиняется гудкам и сиренам заводов и фабрик.

За углом — кинематограф. Вот и он. На стене его остатки обтрепанных пожелтевших афиш. Сейчас в здании расположился госпиталь.

Одно большое окно до половины замазанное белой краской, залито светом. Что там делается?

Колька ловко забрался на выступ фундамента, с которого, шурша, посыпался снег, дотянулся до карниза. Люди в белых халатах, с белой марлей на лицах склонились над столом. Один из них выпрямился и повернулся к окну. Нижняя часть его лица, закрытая марлей, была не видна, только одни глаза, строгие и сосредоточенные, осуждающе уставились на Кольку.

Колька в испуге спрыгнул на землю и пустился наутек. Он бежал до тех пор, пока не начало колоть под ложечкой. Стало стыдно, что он струсил. А еще мечтает пойти на фронт против Деникина, получить карабин, саблю, калмыцкую лошадь, черную бурку и, припав к шее коня, мчаться на врага.

Колька резким движением надвинул на брови шлем. И вдруг… Он обшарил все карманы — раз, другой. Деньги в кармане, а свертка нет.

Круто повернулся и помчался назад. В снегу у окна валялся сверток. Колька обрадовался. Правда, тут же опять взгрустнулось: «Не видать мне теперь коньков, как своих ушей. Да ладно, подумаешь, что ж такого. Не имел никогда и не надо. Не привыкать. А если вдуматься, то, честное слово, не так уж плохо кататься на деревяшках. Совсем даже не плохо». Колька приободрился, подбросил леденец в воздух и поймал ртом. Поправил шинель и, слегка насвистывая бойкий мотив, зашагал дальше.

Одна улица, другая. Низкие деревянные домики. Как они похожи — покосившиеся, в заплатах, с полуразрушенными заборами!

Рассматривая потускневшие вывески, — «Мучная торговля купца 2-й гильдии Хитрецова», «Колбасная братьев Кабановых», «Венские булки и бублики», — Колька остановился. Золоченые деревянные булки и бублики, висевшие над окнами лавки, будили чувство голода. «Хорошо бы сейчас поесть хрустящих, горяченьких бубликов, они так вкусно пахнут… Ишь, чего захотел! «Полный вперед!» — «Есть полный вперед!»