Колька и Наташа, стр. 15

— Ты меня не агитируй! — разозлился Генка. — Понял? Не на того напал. Хочу свищу, хочу пою!

Но от сравнения с буржуями ему стало не по себе, сквозь веснушки на щеках пробилась краска.

А Колька, понизив голос, с раздражением говорил:

— Уходи, я с тобой по-хорошему, а ты… Бросай топор! Уходи! Слышишь?

— Вот и не заставляй, нечего, — ворчал Генка. — А насчет топора — захочу, так запущу, что и концов не сыщешь. Понял?

Колька отступил, глубоко вздохнул и махнул рукой: как хочешь, мол.

«Значит, в самом деле надо мною никто не шутит, — подумал Генка и сперва неохотно, но постепенно все более увлекаясь работой, застучал топором, жмурясь от ледяных брызг. Подумаешь, велика наука колоть дрова, вот посмотрим, кто еще позади останется».

…Солнце высоко поднялось над широкими просторами реки. Удивительно чист был воздух. Далекий противоположный берег с рыбачьими посудинами казался почти рядом. Хорошо были видны колокольни деревянных церквушек, расположенных на возвышенных местах, а ближе — темные деревья с обнаженными ветвями. Ветерок с Каспия доносил солоновато-горький, раздражающий запах моря.

А люди работали — дружно, яростно, весело.

Почти не слышно было разговоров. Лишь изредка ворвется в перестук топоров и визг пил задорный девичий смех или отдельный выкрик.

До ребят донесся простуженный голос Глеба Дмитриевича:

— Поднажмем, граждане и гражданки, поднажмем, флотцы!

Глава 20. Что было дальше на Волге

Мария Ивановна появилась среди ребят незаметно. Одетая, как всегда, в свое старенькое с облезлым воротником пальто, она осторожно держала начищенные до блеска судки.

«Наверное, нам что-нибудь поесть принесла, — подумал Колька и посмотрел на друзей. — Ох, и обрадуются они».

Мария Ивановна развязала платок на голове и, указывая на бревна, недоверчиво спросила:

— Неужели всю эту гору своротили?

Наташа, гордая, что она наравне с мальчишками участвует в работе, пряча упорно налезающие на глаза волосы, неожиданно для себя сказала:

— Мешают, мама, лезут и лезут.

Мария Ивановна добродушно ухмыльнулась:

— Я тебе, Наташа, про Ивана, а ты мне про Петра. Бревна-то сами заготовили?

Наташа обиженно сморщила нос:

— Известно сами, а кто же еще?

Мария Ивановна сказала с уважением:

— Ну вот что, работяги, принесла я вам немного супу, только хлеба нет.

— Ша-баш! — обрадовано возвестил Колька.

Ребята смотрели на Марию Ивановну, на судки.

Легкий шумок прокатился среди мальчишек: «Вот это да…»

— Суп-то горячий, — сказала Мария Ивановна и задумалась: в кастрюлях было на двоих.

Колька понял ее, поняла и Наташа, а Мария Ивановна, видя, как кое-кто из ребят облизывает губы, пригласила:

— Ну, что ж, кто самый храбрый, подходи! — и достала две деревянные ложки. — Ну-кось, работяги, смелее, не трусь!

Вася притянул к себе за плечо длинного Борьку и, щекоча ухо жарким дыханием, прошептал:

— Ну и ну, смотри-ка, всех угощает!

Борька, проглотив слюну, громко ответил:

— Нет уж, хлопче, с чего ты взял? Это Наташе и Кольке. Верно, я говорю? — повернулся он к товарищам.

— Всем, всем мама принесла. Правда, мама, всем? — Наташа подбежала к матери.

— А как же, дочка! — ответила Мария Ивановна. — По нескольку ложек, а каждый попробует горячего — согреется. Ну, будет вам рассуждать, ешьте. Чем богаты, тем и рады.

— Вот видишь, — обращаясь к Борису, гордо сказала Наташа, — а ты говорил!

С этими словами она посмотрела в кастрюлю и прикинула, сколько в ней супу.

Подошел Колька и тоже заглянул.

— Ложек по шесть-восемь можно!

Мария Ивановна молча наблюдала за детьми. Много отдала бы она, чтобы накормить их досыта, хоть бы хлебом. А ребята, смеясь и толкаясь, установили очередь. Первые двое, захватив ложки, подзадориваемые остальными, начали хлебать суп. Но только они вошли во вкус, как их уже затеребили задние:

— Хватит, довольно! — и отобрали ложки.

Генка отказался участвовать в общей трапезе, хотел уйти, но Колька его задержал:

— Брось ломаться, заяц-кролик. Небось, так есть хочешь, что всего трясет. Съешь свою долю, а там ставь паруса.

Колька явно подражал Костюченко.

Генка снисходительно ответил:

— Ладно уж, так и быть, доставлю тебе удовольствие.

Услыхав это, Наташа фыркнула. С самого прихода Генки ей хотелось еще раз вцепиться ему в волосы, но она понимала, что Колька и сам с ним может справиться, но здесь нельзя. Попробуй она затеять что-нибудь такое — позора не оберешься. Поэтому она избегала стычки с Генкой.

Взяв судки, теперь уже блестевшие не только снаружи, но и внутри, Мария Ивановна направилась домой. Ребята с новыми силами взялись за топоры.

Во второй половине дня на Волгу приехал Остров.

Коренастая фигура его появлялась среди работающих то тут, то там.

С ним рядом шли Бухта из ЧК и Глеб Костюченко.

— Жаль, — обратился к ним Остров, — очень жаль, что трамвайная линия не проложена к порту, быстрее вывезли бы. Впрочем, Настин обещал развернуться.

— Настин? — покачал головой Костюченко. — Не верю я ему.

Остров, перешагнув через комель сосны, увидел издали Марию Ивановну.

— Мария Ивановна, — громко позвал он ее, — Мария Ивановна!

Мария Ивановна, стесняясь, перекладывая из одной руки в другую судки, подошла и поздоровалась.

— Вот, полюбуйтесь, — серьезно сказал Остров, — новый докладчик. Великолепный агитатор. Направили ее на консервный завод.

Мария Ивановна смутилась: «Серьезно он или шутит?» Но Остров уже попрощался с ней и заторопился дальше. Они подошли к группе судостроителей, расположившихся на отдых.

Завязалась оживленная беседа, пошли в ход «козьи ножки». Дым поднялся такой, словно причалила целая флотилия.

Сутулый служащий в башлыке с раздражением говорил:

— Не понять! Я бухгалтер, да-с. Разве мое дело сегодня пилить дрова, завтра рыть окопы? Нет-с, уверяю, все идет не так.

— Враг сжал город с трех сторон, — сурово сказал Остров. — Топливо больше неоткуда получить. А без топлива нет хлеба, в госпиталях раненые мерзнут. Колоть дрова сегодня — необходимо. И в этом нет ничего унизительного.

— Чего там, все, сто потребуется, сделаем, себя не пожалеем, — сказал средних лет рабочий с большими жилистыми руками.

— Правильно! — одобрительно зашумели кругом.

— Я так понимаю, — потирая небритую щеку, вмешался рабочий в промасленном ватнике, — позовет партия — за винтовки возьмемся, а сегодня — дрова важны.

— Верно, Тихон! — поддержали его.

— Сколько мечтали о ней, о своей власти! — продолжал Тихон, — не отдадим! Считаться нам не приходится.

…Тем временем Колька объявил новый перерыв.

Шумно усевшись на бревно, ребята делились новостями.

— У меня, хлопчики, мама шьет гимнастерки для красноармейцев. Она старается, работает ночами, глаза не бережет. Пока все не сделает — хоть убей, не бросит, — повествовал Борис. Он гордился своей матерью, но утаил одну подробность: спать и он тоже не ложился, стараясь помочь матери.

— А у нас, — растягивая слова, сказал маленький Вася, — Зина и Вера корпию [2]дергают.

— А у нас ничего не делают — вызывающе сказал Генка. — Ну и что ж с этого?

— Какая тебя муха укусила? — удивился Борис.

— Ох, Генка, — не вытерпела Наташа, — надоел ты мне хуже горькой редьки.

— Бухта, Костюченко! — позвал подошедший к ребятам в этот момент Остров, — идите сюда, тут редька есть.

Все вскочили.

— Ну-ка, показывайте редьку, где она, — строго вопрошал Остров.

— Редьку мы любим, — сказал Костюченко, подталкивая в бок посмеивающегося Бухту, — первая еда, сейчас мы ее…

— Ну, что ж вы, а? — спросил Остров. — Утаиваете редьку?

— Никакой у нас редьки нет, — буркнул кто-то, — это все Наташа.

— Ого! — глядя то на ребят, то на бревна, сказал Остров. — Потрудились вы славно.