Сказка о девочке, о корабле, который она смастерила, и о путешествии, опоясавшем всё Королевство Фей, стр. 37
«Засыпай скорей, мой фрегат летучий…» - Одну из граней нащупали пальцы.
«Путь неблизкий лежит до луны…» - Почти как стекло, скользкое и острое.
«Пусть тебя не пугают тучи…» - Сентябрь ухватилась и потащила. Смерть всхлипнула. В ночном лесу птицы сорвались с ветвей.
«И твои два крыла могучих из бумаги и строк…» - С жутким едва выносимым скрежетом штуковина протащилась по горлу Смерти и показалась снаружи. Губы Смерти раскрывались шире; и нижняя и верхняя постоянно двигались в разные стороны, - но особенно верхняя, которую неукоснительно тянуло назад, и скоро она доползла до лба, потом обернула целиком голову. А потом внезапно все тело перегнулось и сложилось словно пополам, - губы снова сомкнулись и с треском, с которым переламываются ветки, исчезли. Исчезла Смерть. Остался только ларец.
«И песнею дышит» - едва различимо закончила петь Сентябрь. Она разглядывала вещицу, лежавшую в ее руке, машинально продолжая ее покачивать. Ларец был сделан из дымчатого стекла и в нем вполне мог поместиться ребенок. Спереди к нему была прикована золоченая бляшка с текстом, - правда его прикрывали красные шелковые веревки, в несколько оборотов обмотанные по обоим направлениям. Вот что было написано:
«Могущество былое ль оживет, когда извлечь
Придет тебе веление материн сей меч»
Не поняв смысла написанного, Сентябрь поскребла жесткими пальцами по буквам. Возможно, кто-нибудь и знает из Вас ребенка, который оставил бы волшебную коробочку не распечатанной, - однако я не знаю. И Сентябрь, повозившись и распутав кроваво-красные ленты, вскоре обнаружила небольшой замочек-защёлку. Она поддела ее веточкой-пальцем, и защелка отпружинила вверх. Лес словно зазвенел в ответ, когда она ударилась о стеклянную стенку ларца. Ожили грибы, формировавшие лицо Леди, закружившись в каком-то плавном, но жутком танце, - поскольку они словно отшелушивались и отлетали одинаково крупными круглыми хлопьями. Сентябрь оказалась в центре этого деликатного хоровода и, не мешкая, подняла крышку ларца.
Внутри лежал большой тяжелый гаечный ключ.
ГЛАВА 13
Осень – царство где всё меняется
, в которой наша героиня повержена Осенью, Вивертеку и Субботу похищают, и последнему снится Весьма Странный Сон.
Сентябрь бежала.
За ее спиной, - различимая лимонно-кремовой узкой полосой, - заря толкала и гнала перед собой, словно тачку, иссиня-черную глубокую ночь. Пряженый Лес повсюду блистал бриллиантами замерзшей росы; под ногами переламывались ветки и шуршали листья. Сентябрь тяжело, устало дышала; отвердевшие, одеревеневшие ноги, казалось, двигались не так быстро, как того хотелось. Вдобавок ее преследовало ощущение, что новый шаг окажется последним: суставы грозили сломаться, как только что отросшие, еще хрупкие веточки. Скрипучие Маркизины туфельки болезненно натирали мыски. Жалость об утраченных волосах выветрилась из головы. Все мысли девочки (хотя это само по себе удивляло ее, как в ворохе сплетенных между собой тоненьких веточек, - который она на самом деле видеть не могла, но ярко представляла по образу черепа Смерти, - могли вообще быть мысли) клонились в одном направлении: «Как же мало оставалось времени!»
Сильно спешащие девочки, по своему обыкновению, редко оглядываются назад. А для Бессердечных девочек это тем более верно, на все 100%. Хотя сейчас мы могли бы утверждать, что по сравнению с тем далеким утром, когда Сентябрь вылезла в кухонное окно, ее сердце подросло и отяжелело, (даже больше, чем она сама допускала), - тем не менее, ей было всё равно, что могло быть позади. А там хрустальный ларец вернулся к своему первоначальному виду. Все подробности девочка естественно пропустила: и то, как, пронзительно скрипя петлями-челюстями, он вновь раскрылся, и то, как возникли ящик и крышка, и между ними появилась Смерть, - по-прежнему бодрая, бессонная и малюсенькая. И то как она поднялась на цыпочках и послала девочке воздушный поцелуй. И естественно, она не слышала, как он пытается угнаться за ней, безрассудно обрывая с веток подмерзшие листья. Конечно, он ее так и не догнал, - что не является неожиданностью ни для одной матери: ведь все дети носятся гораздо быстрее поцелуев. Скорость поцелуя, (и это подтвердил бы Доктор Восенев) является константой в пределах космоса. Скорость бегущего ребенка предела не имеет.
Вот уже впереди за огненно-рыжей листвой замелькали маленькие домишки Меркурио, поселка черешидов. А спустя несколько секунд, вместе с витиеватыми ниточками дыма, испускаемого печными трубами, (которые отлеплялись от идеально прямых стволов деревьев), до Сентябрь донесся запах тыквенных оладий и орехового чая. Предвкушая завтрак, девочка приветственно закричала. Вместо привычного тумана на этот раз вихрь побуревших листьев вылетел изо рта. «Всё-таки и голос я тоже потеряла» - подумала девочка, не обращая внимания на что теперь похоже ее всхлипывание. Она засунула гаечный ключ подмышку и крепко прижала к телу. Благодаря своим размерам он напоминал руку, готовую ухватиться и туго завернуть любой подвернувшийся болт; в рассветных сумерках он благородно блестел отполированной медью. Вообще блестело и сверкало всё вокруг, потому что роса лежала везде.
Потягивавшийся и зевающий Отадолэ тоже сверкал, словно увешанный гирляндами. Когда Сентябрь выбежала на городскую площадь, ей бросились в глаза полтора десятка кексов, шоколадных и молочных, которые были расставлены на брусчатке между Вивертекой и Субботой, и которыми они по всей видимости играли в шашки. Рядом в кресле, обитом дорогой тканью, с трубкой в зубах сидел довольный Доктор Восенев. Сентябрь радостно улыбнулась, когда все дружно повернули головы поприветствовать ее. Она готова была обнять каждого, но выражение лиц своих друзей мгновенно ошеломило ее и обескуражило; и разумеется никакого смысла винить их за такой прием не было. «Интересно, - подумала она, - глаза мои хоть не изменились?», и попыталась представить, какое бы соцветие высохших семян на облетевшем дереве смогло выразить ее всегда теплый взгляд карих глаз. Не меньшее ошеломление (и даже отчаяние) испытывал и зеленый жакет. Он пытался изо всех сил прильнуть плотнее к фигуре, сопротивляясь нервному подергиванию ветвей на вздымавшейся груди запыхавшейся девочки, - и если бы у него имелись руки, он, не задумываясь, обламывал бы их. Правда, если бы у него был рот, то он бы просто громко и жалобно скулил.
-Сентябрь! – воскликнул Отадолэ, и вслед за этим на ноги вскочил Суббота, разбросав в сторону несколько игровых фигур. – О нет! Нет! С тобой всё в порядке?
Как срубленная, Сентябрь упала на колени. Подбежавший Суббота обнял ее ультрамариновыми руками, стараясь унять девочкину дрожь и, возможно, рыдания. Он пытался покачивать её из стороны в сторону, - совсем так, как она сама недавно обращалась со смертью, - однако его движения были более скованными и неловкими. Он не мог не обнять Сентябрь, при этом совершенно не знал, что значит обнимать человека и успокаивать его.
«Я понимаю, Суббота, - пыталась сказать Сентябрь, - теперь понимаю».
Охапки бордово-красных листьев вываливались из ее рта. Ветки стукались друг об друга внутри ее горла, - но ни одного слова не было произнесено.
В одном из ближайших домов в окошке показались лица Рубедо и Цитриниты. Оба были встревожены увиденным; на ходу Цитринита нервно пыталась завязать в хвостик свои золотистые волосы. Зато Доктор Восенев никак не реагировал. Он продолжал курить свою трубку и выпускать вверх дым колечками.
«Дол! Маркизе нужна была именно я! Ведь у меня такая мама! – Золотистые листья, выпав изо рта, вихрем покружились по площади и маленьким озерком рассыпались по брусчатке. Суббота нежно коснулся места, где могла оказаться щека, и в этот непродолжительный момент Сентябрь с восхищением поняла, что для него её уродство не имеет никакого значения. – Дол! Она ведь ремонтирует двигатели, поэтому ее меч может быть только таким, понимаешь? Никто иной из ларца его бы не вытащил. Что-то свое, да, что-то особенное: тебе досталась бы книга, а Субботе – дождливая туча. Единственное, что я пока не понимаю, так это зачем ей волшебный гаечный ключ. Но я уверена, что втроем, хорошенько подумав, мы эту загадку решим!»