Священный камень, стр. 3

Люди работали, болели и умирали. На смену им приходили другие.

Когда строительство в пещере закончилось, Эрик Рыжий по­терял столько людей, что их поселку было уже не оправиться от этого. Лишь однажды он дозволил сыну Лейфу поглядеть на величественное святилище. А затем приказал замуровать вход, оставив шар тем, кому еще предстояло родиться.

Часть 1

Лейтенант Крис Хант не любил го­ворить о своем прошлом, но по его поведению сослуживцы составили определенное мнение о нем. Было ясно, что родом он не из какой-нибудь благословенной глухомани и пошел служить в армию не только лишь для то­го, чтобы повидать мир. Как-то он проговорился, что вырос на юге Калифорнии. Когда его принялись расспрашивать настой­чивее, он признался, что рос в окрестностях Лос-Анджелеса. Но никому не сказал, что вырос в Беверли Хиллз. Второе, что бросалось в глаза, — он был прирожденным лидером. Никог­да не вел себя покровительственно, не пытался подчеркнуть свое превосходство, но и не скрывал, что умен и сообразителен.

А третье они узнали лишь сегодня.

Холодный ветер дул с гор. Взвод под командованием Ханта сворачивал лагерь в ущелье. Хант и еще трое солдат с трудом пытались сложить палатку на ветру. Пока они возились, рас­тягивая углы в стороны, сержант Том Агнес осмелился задать вопрос по поводу ходивших во взводе слухов. Хант как раз подозвал его, отдавая ему в руки углы палатки, чтобы Агнес сложил полотно пополам.

—    Сэр, а это правда, что вы закончили Йельский универси­тет? — спросил Агнес.

У них всех на глазах были темные лыжные очки, но Агнес стоял достаточно близко, чтобы разглядеть глаза Ханта. В них мелькнуло удивление, сменившееся покорностью. Затем Хант улыбнулся.

—    А, вот вы и раскрыли мою самую страшную тайну, — тихо сказал он.

Агнес кивнул, складывая палатку пополам.

—    Не самое подходящее место из тех, откуда идут служить.

—    Джордж Буш тоже его закончил, — сказал Хант. — И слу­жил летчиком на флоте.

—    Мне казалось, он служил в Национальной гвардии, — сказал Хесус Херрара, техник, который забрал палатку из рук Агнеса.

—    Джордж Буш-старший, — уточнил Хант. — А наш нынеш­ний президент тоже закончил Йель и тоже служил летчиком, но в Национальной гвардии.

—    Йель, — задумчиво проговорил Агнес. — Осмелюсь спро­сить, как же вы сюда попали?

Хант стряхнул снег с перчаток.

—    Добровольцем. Как и ты, — ответил он.

Агнес кивнул.

—    Так, давайте закругляться, — сказал Хант, показывая на гору. — А потом пойдем туда и найдем того ублюдка, который посмел напасть на Штаты.

—    Да, сэр, — хором ответили солдаты.

Спустя десять минут, взвалив на плечи рюкзаки по двадцать с лишним кило весом, они принялись забираться на гору.

В городе, где красивых женщин не счесть, в свои сорок девять Мишель Хант до сих пор заставляла мужчин оборачиваться и смотреть ей вслед. Рослая, с каштановыми волосами и зелено­вато-голубыми глазами, получившая от природы тело, которое не надо было изнурять диетами и тренажерами, чтобы оно оста­валось стройным. Пухлые губы, ровные зубы, но самое сильное впечатление производили ее газельи глаза и безупречно чистая кожа. Она была прекрасной женщиной, но в Южной Калифор­нии это обычно, как солнечные дни или землетрясения.

Но того, что заставляло людей обращать на Мишель при­стальное внимание, нельзя было добиться даже за счет искус­ства хирурга-косметолога, визажиста или портного. Она обла­дала качествами, за которые ее любили и мужчины, и женщины, благодаря которым людям доставляло удовольствие находиться

рядом с ней. Она выглядела счастливой, уверенной и самодо­статочной. В каждый момент жизни Мишель Хант была собой, и люди слетались к ней, как пчелы к распустившемуся цветку.

—    Сэм, ты так здорово все сделал, — сказала она художнику, который закончил роспись стен в ее картинной галерее.

Несмотря на прожитые тридцать восемь лет, Сэм покраснел.

—    Ради вас, мисс Хант, сделал все, что смог, — ответил он.

Сэм начал работать над .стенами ее галереи пять лет назад,

когда она въехала в дом на Беверли Хиллз, работал в ее лет­нем доме у озера Тахо, а теперь заново отделал стены галереи. И всегда эта женщина давала ему понять, сколь ценит его талант и трудолюбие.

—    Хочешь воды, «Кока-колы» или еще чего-нибудь? — спро­сила Мишель.

—    Нет, благодарю.

И тут с другого конца галереи ее позвал домработник, сказав, что ей звонят.

—    Какая женщина, — тихо сказал Сэм. — Истинная леди.

Мишель прошла по галерее, к своему рабочему столу, у входа

в дом, выходящего на Родео Драйв, заметив, что пришел один из художников, выставляющий у нее свои картины. Ее дружелю­бие, как всегда, окупалось сторицей. Художники непостоянны и капризны, но те, что выставлялись в ее галерее, обожали ее и редко уходили к другим. Это, а еще и то, что она всегда держала финансы в порядке, способствовало тому, что из года в год ее галерея пользовалась успехом.

—    Кажется, сегодняшний день обещает быть хорошим, — ска­зала она бородатому мужчине. — Правда, я не знала, что сегодня меня посетит мой любимый художник.

Мужчина улыбнулся.

—    Я сейчас отвечу на звонок, а потом поговорим, — сказала Мишель.

Помощник отвел художника в сторону, где стояли диваны и бар. Мишель села за стол и протянула руку к телефону. Тем временем помощник спросил художника, что именно тот жела­ет, и спустя пару секунд уже набивал молотый кофе в фильтр кофемашины, чтобы приготовить капучино.

—    Мишель Хант.

—    Это я, — раздался в трубке мрачный голос.

Владельцу голоса не требовалось представляться. Он поко­рил ее давно, когда ей был двадцать один год и она только что приехала из Миннесоты в поисках солнца и веселья Южной Калифорнии, в восьмидесятых. Они то сходились, то расхо­дились; эти отношения никак не могли стать постоянными, да и бизнес постоянно заставлял его отлучаться, но в двад­цать четыре она родила ему сына. И хотя его имени даже не было в свидетельстве о рождении, да и, по правде сказать, он и Мишель никогда не были вместе достаточно долго, чтобы это можно было назвать семьей, тем не менее, они сохрани­ли близкие отношения. По крайней мере, близкие настолько, насколько этот мужчина мог позволить кому-либо быть ему близким.

—    Как поживаешь? — спросила она.

—    Нормально.

—    Ты где?

Это был обычный вопрос, который она ему задавала, чтобы преодолеть дистанцию в общении. Ответы на него были разные: от Осаки до Парижа и от Перу до Таити.

—    Подожди-ка, — спокойно ответил мужчина. Поглядел на компьютерную карту, спроецированную на стену в его самоле­те. — Шестьсот восемьдесят семь миль по дороге из Гонолулу в Ванкувер.

—    Летишь покататься на лыжах? — спросила Мишель. Они не раз катались на лыжах вместе.

—    Небоскреб строить, — ответил он.

—    У тебя всегда есть большие дела.

—    Точно, — сказал мужчина. — Мишель, я позвонил потому, что узнал: нашего мальчика послали в Афганистан, — тихо до­бавил он.

Мишель не знала об этом. Место службы держалось в тайне, как и вся операция, Крису не разрешили ничего о ней расска­зывать.

—    О боже, — выпалила она. — Скверно.

—    Я предполагал, что ты это скажешь.

—    Как ты узнал? — спросила Мишель. — Меня всегда пора­жало твое умение добывать информацию.

—    Никакого волшебства. У меня в кармане столько сенаторов и политиков, что мне уже давно пора купить штаны попросторнее.

—    Ничего не известно, как там дела?

—    Видимо, операция оказалась сложнее, чем предполагал господин президент, — сказал мужчина. — Судя по всему, Крис командует отрядом ликвидаторов, который должен найти и уничтожить плохих парней. Связь с ними ограничена, но мои информаторы говорят, что это тяжелая и грязная работа. Если он некоторое время не сможет выходить на связь с тобой, не удивляйся.