Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой, стр. 11

Я всё рассказала бабуле: и как я пела, и как стучала, и как придумала красивую мелодию, и как все дяди и тёти развеселились и сразу поняли, что из меня может выйти очень хороший художник и очень хорошая балерина. Они там неглупые люди, вот только зачем-то стучать заставляли.

У бабули лицо вытянулось:

— В нашем роду все музыкальные! Уж не знаю, в кого ты такая выдалась!

Мне стало жаль бабулю, и я испугалась, что теперь она не купит Деве красный ошейник.

Я утешила бабулю:

— Они сказали, что когда я натренирую слух, то меня, может быть, примут. Какие странные: ведь сейчас им легче было бы носить меня на руках, чем тогда, когда я вырасту. В нашем роду все старушки толстые!

Бабуля вздохнула, но улыбнулась уголком рта. Я поняла, что настало время напомнить об ошейнике.

— Может быть, Дева станет знаменитой, если её, например, отвезти в цирковую школу? — осторожно перевела я разговор на собаку. — Только для этого на неё непременно надо будет надеть красный ошейник.

— Какой ошейник?

Так и есть, бабуля успела забыть о нём!

— Тот самый, который мы сейчас пойдём покупать! — сказала я.

Бабуля рассмеялась.

— Послушай, Кристийна, если из тебя никто иной не вырастет, то хитрая женщина точно вырастет! Дипломат или адвокат. Нужно выяснить, есть ли где-нибудь школы или спецклассы, в которых на эти специальности начинают готовить с шести лет. Ну что же, пойдём. Я как раз собиралась купить хозяйственное мыло.

Я взглянула на бабулю — оказывается, она очень красивая. Может быть, она была бы даже похожа на маму, если бы чаще улыбалась!

Автобус, лиса или приемыш?

Одна девочка сказала Хелен, что если в семье восемь детей, им бесплатно дают микроавтобус, такой маленький, «рафик». Когда я сказала об этом маме, та замахала руками и воскликнула:

— Подумай только, что ты говоришь! Восемь детей — это стирать шестнадцать простынь, штопать шестнадцать чулок и носков, стричь в каждый банный день восемьдесят… нет, сто шестьдесят ногтей, два раза в год показывать зубному врачу почти двести сорок зубов…

— А может быть, некоторые из них беззубые, — сказала я. — Или с одним зубом, как Имби.

— Ну тогда легче, — улыбнулась мама.

— А у некоторых, может, привычка грызть ногти. И не надо их стричь!

— Только этого не хватало! — вздохнула мама.

— А некоторые, может быть, одноногие…

— Хватит, Кристийна, — рассердилась мама. — Такими вещами не шутят!

По её голосу можно было догадаться, что шансов на микроавтобус у нас никаких нет. Таким сердитым голосом говорила со мной мама и прошлой зимой, когда я посоветовала ей купить лисий воротник, как у Клаарикиной мамы. На зимнем пальто у неё была чудесная лиса, прямо как живая, усы торчком, стеклянные глаза, на лапах когти. Моя мама в таком воротнике была бы королевой лесов! Но, оказывается, мама вовсе не хочет лису со стеклянными глазами: сначала сказала, что у нас нет денег на такой воротник, а потом рассмеялась:

— Ты только подумай — иду я по городу, двух детей держу за руки, третьего везу в коляске, на поводке у меня собака, а на шее лиса! Ну прямо бродячий цирк!

А когда я предложила, чтобы мы с Хелен сделали вид, будто мы маме чужие, она рассердилась.

Микроавтобус нам нужен больше, чем лисий воротник. Когда мы собирались ехать в гости к деревенской бабушке, папа попросил своего приятеля Эвальда подвезти нас. У Эвальда серая «Волга», широкая, как шкаф, но для нашей семьи и она оказалась тесной. Мы и так прикидывали, и эдак, и в конце концов папа решил, что он поедет в деревню позже. Имби со своей коляской занимает половину заднего сиденья в «Волге»!

Дядя Эвальд должен был заехать за нами около двух, но что значит это «около», понять невозможно. Даже в половине второго Эвальда и в помине не было.

— Мама, а без четверти два — тоже «около двух»? — спросила я.

— Тоже, — ответила мама, причёсываясь у зеркала.

— А может, он приедет в два часа ночи? — осведомилась Хелен.

— Оставьте, наконец, меня в покое! — рассердилась мама.

Папа читал газету и тоже требовал оставить его в покое.

Хелен сказала:

— А по радио сообщили, что у современной молодёжи беспокойные сердца!

Отец поперхнулся:

— Если вам скучно, идите во двор и караульте.

Когда дядя Эвальд подъедет к двери, сообщите нам!

Клаарика прогуливала во дворе Пенну и смотрела на нас с завистью:

— Опять идёте в зоопарк, да? Эти неуклюжие медведи вам до сих пор не надоели?

А сама, когда мы её берем с собой в зоопарк, сразу бежит к медведям!

Хелен важно сообщила, что мы должны во дворе караулить, когда дядя Эвальд приедет на своей «Волге», чтобы отвезти нас в деревню к бабушке.

— Откуда у вас этот дядя? — подозрительно спросила Клаарика. — По-моему у вас никогда не было дяди с «Волгой». У вас вообще нет родственников с машинами, вот! Вы всё врёте!

— А вот и есть! — воскликнула Хелен. — Просто он дальний родственник — и всё! Очень-очень дальний!

— Ага! — кивнула с пониманием Клаарика. — Дядя от первого брака?

— Именно! — ответила Хелен и упрямо выпятила нижнюю губу. — А теперь оставь меня в покое.

Мне стало жалко Клаарику, когда она бочком, с Пенну на поводке, грустно ушла к себе.

— А зачем она приходит врать? — возмутилась Хелен.

— Ничего она не врала! — попыталась я защитить Клаарику.

— Если бы я только захотела, обеим бы вам надрала уши, — заважничала Хелен.

— А вот и не надрала бы! — возразила я. — Мы позвали бы на помощь Пенну и Деву!

— А я позвала бы того сенбернара, который сидит возле магазина, и ваши щенята удрали бы, поджав хвосты!

— А мы бы позвали на помощь всех, кто живёт в Ыйсмяэ!

— А я бы позвала всех, кто живёт в Ласнамяэ и Мустамяэ, — ответила Хелен, ковыряя носом ботинка край тротуара.

— А я… я позову на помощь всех деревенских…

Хелен некоторое время молчала, а потом воскликнула:

— А я позову на помощь всех, кто живёт в Москве!

Москва очень большой город, это мне известно. И если все москвичи навалятся на нас с Клаарикой, плохо нам придётся. К счастью, мне вспомнился ещё один большой город:

— А мы позовём всех ленинградцев, и они тебе покажут!

— Ленинград меньше Москвы, — воскликнула Хелен. — А я позову на помощь всех жителей Евразии.

— А это где? — испугалась я.

— Здесь и везде, — ответила Хелен и показала язык.

— А Америка тоже в Евразии?

Хелен рассмеялась:

— Все-таки ты совсем ещё несмышлёная. Конечно, нет: Америка в Америке!

— Ага! Тогда я позову на помощь всех американцев. Что? Съела?

— А я позову всех африканцев, — заявила Хелен.

— А их много?

— Миллион с гаком! — надменно сказала Хелен.

— Слушай, но ведь тогда получится ужасно большая война, — испугалась я.

— Да! Так тебе и надо, соплячке! — сказала Хелен.

— Но война — самое ужасное на свете! — огорчилась я. И тут вспомнила, что Хелен не знает африканского языка. А я не знаю ни одного, кроме родного. И я не совсем уверена, что все жители Ыйсмяэ по моему зову прибегут к нам во двор разбираться с Хелен. А евразийцы в нашем дворе все и не поместятся. И нападать на меня и Клаарику они не станут.

— С чего это вы тут воюете? — спросил папа от-куда-то из-за спины. Он стоял на лестнице с трубкой в кармане и смотрел вдаль.

— Из-за нас чуть не разразилась война, — сообщила я отцу, чувствуя, что мне от этой мысли становится смешно.

— Ну и ну! — сказал отец. — В истории есть примеры, когда войны вспыхивали из-за женщин, но это было очень давно, да и женщины были повзрослее вас. Так где же он, этот Эвальд?

И словно в ответ на вопрос отца во двор въехал дядя Эвальд на своей «Волге». Началась суматоха и упаковка багажа. Мне казалось, что мы таскаем вещи в машину уже несколько часов. В конце концов мама сумела сделать так, что Имби с коляской без колёс уместились на заднем сиденье, а мы с Хелен втиснулись рядом с коляской. Война войной, а если места мало, надо молчать и терпеть. Папа обещал приехать вечерним автобусом, но всё равно мне было очень грустно, когда он один стоял у двери и смотрел нам вслед.