Сказка о Лесном царе и Пионерском царстве, стр. 12

— А мы таких видели уже, — вставил свои слова Биба. — Вот с Кузей видели, когда пять мышов сразу — и в кусты.

— Это не мы видели, а я видел, — сказал Кузя. — И они действительно из библиотеки бежали в кусты.

— Миленькие! — взмолилась Олимпиада. — Я их боюсь! Что делать? Я, признаюсь, ужасно их…

Кузя сказал очень бодро:

— А мы с Бибой совсем их не боимся! И не потому, что они с хвостами!

— Почему же? — поинтересовалась Олимпиада.

— А потому, — признался Кузя, — что у нас есть лучший друг, дедушка Лесной царь и Водяной царь сразу, и он очень хороший, и все понимает. Он нас про мышей спрашивал, но мы тогда ничего не знали про мышей, но раз он спрашивал, то он все знал, и он даже в город звонил своему сыну Царевичу. А тот, конечно, еще больше знает, раз сам Лесной царь с ним советовался. Так что вы не беспокойтесь! Мы… Пожалуйста, не бойтесь и не беспокойтесь! Правда, Биба?

Биба все еще мучительно думал о том, почему он моложе Кузи, хотя Кузе столько же лет, сколько ему, а ему столько же, сколько Кузе. Но Кузя все знает и видит, а он…

— Ты что молчишь, Биба? — переспросил Кузя. — Правда?

— Правда! Правда! — сказал Биба. И, вспомнив ночь после упущенных мышей, и то, как вскакивал Кузя во сне, и его слова, добавил: — Мы, если хотите знать, мы… Если будет война с ними, то дедушка должен быть главнокомандующим! Только он!

— Правильно! — обрадовался Кузя, что Биба так точно повторяет его мысли.

— Вот именно, — закрепил Кузину мысль Биба.

— Кто он? — не поняла Олимпиада.

— Как кто? Мы же вам говорим. Конечно — он! Лесной царь! Дедушка! Водяной! Лесо-Водяной! — наперебой закричали Кузя и Биба.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Немного о лесной жизни. Что там и как сейчас. Лесной царь идет купаться и загорать.

До чего же тихо и хорошо сейчас в лесу. В поле, конечно, тоже хорошо, на реке хорошо, всюду — хорошо, но в лесу лучше. Лето прижилось окончательно, давно кончились первые дожди и неожиданные холода, прошли грозы и ветры, и вот все стало так, как должно быть в Лесном царстве в середине июня.

Деревья размахнулись, разрастаясь зеленью, а те, что хвойные, — новой хвоей; земля проросла травой, цветами, мхом; и каждый лесной уголок, и так не похожий на любой другой, засветился, задышал по-своему, показывая, как он хорош, неповторим!

Всякая мелкая живность повылезла, повыползла, полетела из своих норок и щелей, укрытий и гнезд, доложилась Лесному царю о своем существовании и занялась делами.

Счастливый, довольный Русак прибежал к Лесному царю:

— А у меня прибавление — сразу четверо. Два мальчика, две девочки!

— Поздравляю, дружок! — сказал Лесной царь.

Приплелся Барсук, похвастался:

— А моя Барсучиха сразу двоих мне принесла. Умница она у меня!

Лось, пропадавший несколько дней, пришел похудевший, с блестящими влажными глазами:

— Сын! Наконец-то сын у нас!

Ежи ходили по нескольку раз на день, и Лесной царь уже запутался, у кого двойня, у кого тройня, у кого девочки, а у кого мальчики.

О птицах и говорить нечего!

Рождались дети и внуки у обитателей Лесного царства, и всех их надо было кормить, всех поддерживать, ставить на ноги и на крылья.

И на душе у Лесного царя было хорошо. На прошлой неделе, с помощью Кузи и Бибы — этих милых ребят из Пионерского царства, Царевичу дозвонился. Царевич сессию успешно сдает.

— А что касается мышиных вестей, то ты, папа, не огорчайся и не расстраивайся, — сказал ему Царевич. — Я думаю, что ваша Олимпиада просто все преувеличивает, да еще с такими малышами. Что они знают?

Лесной царь успокоился. Тем более что в последние ночи мыши совершенно перестали беспокоить его. Вроде и в лес теперь не заглядывали.

Лося спрашивал Лесной царь:

— Не видел их?

— Раньше видел, а вот дня три-четыре — ни одной.

У Барсука попутно интересовался.

— Только одну и видел — полевку, — объяснил Барсук, — но она наша, своя, по соседству на поляне живет.

Еж, самый старый и мудрый, вообще отмахнулся от вопроса:

— Давно нет, давно, а то, не дай бог, они у меня раньше все запасы потаскали. Ни на минуту от норы не давали отлучиться. Я бы уж знал, если бы были. Ведь я их страсть как люблю!

Лишь Русак, вездесущий всезнайка, объяснил все по-своему:

— А им некогда сейчас… Они, по-моему, готовятся, к чему не знаю, но готовятся…

Хотя Русак и не очень серьезный заяц и недолюбливал его Лесной царь за болтливость, все же спросил:

— Зачем же ты, дурачок, туда, к мышам, в их царство, бегаешь? У тебя сейчас дети! Сам говоришь: два мальчика, две девочки!

— А я не сам, а я не сам, — объяснил Русак. — Чтобы я сам туда к ним побежал, то, поверь, дедушка, ни за то! Ни за какие морковки! Это другие говорят, другие, а они-то уж знают!

А в лесу был порядок.

И на реке после паводка — порядок. Река вошла в свои берега, и Лесному царю, то есть Водяному царю, ничего особенного делать не приходилось. Лишь бакены проверить, бумажки после субботних и воскресных туристов с берегов убрать, и все. Что касается утопленников, то их уже лет двадцать и при дяде Сене-Водяном не было. Река обмелела. Как в ней утопнешь!

Вспомнив о речке, Лесной царь подумал о ней не как Водяной и даже не как Лесной царь, а просто как человек. Ему захотелось искупаться. Не по службе, а просто так. А почему бы и не искупаться? Сегодня не суббота, не воскресенье, когда берега реки заняты приезжими.

— Эх, елки-палки! — произнес Лесной царь, щурясь под лучом солнца, что пробился сквозь ели и сосны сначала на бороду его, а потом и на лицо. — Сладко-хорошо! И пусть, что будет, то будет, а чего не будет, того уж никогда не будет! Пойду! Позагораю заодно, а может, и кефир в поселке куплю. Там два магазина и палатка.

Все запасы кефира у Лесного царя давно кончились.

А он так любил кефир!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Что беспокоило Олимпиаду, Кузю и Бибу. Неожиданная телеграмма. Волнения Вас-Сима. Неужели сорвется военная игра?

Октябрятский отряд гулял у самой плотины. Это была его территория для прогулок. У каждого отряда была своя территория, заранее отведенная начальником лагеря, но именно их, октябрятскому, отряду досталась эта — у плотины.

Олимпиада не раз пыталась спорить на эту тему с Вас-Симом.

— Вы что, хотите, чтобы мои октябрята в первую очередь тонули? — спрашивала она, когда рядом были другие вожатые. А они, как назло, часто оказывались рядом, и Олимпиаде было трудно говорить с начальником лагеря. — Ты что, Вас-Симчик, миленький, думаешь, что октябрята умеют плавать лучше пионеров? Да? У меня, например, только Кузя и Биба умеют плавать, а остальные — никто. И я, Вас-Симчик, не умею! Понимаешь? — говорила она, когда рядом никого не было, что случалось очень редко.

— Тонуть никто не должен, — говорил ей Вас-Сим. — А пересматривать наши решения мы не будем. И, слушай, там в конце концов негде тонуть! Там разве что мышь утонет, но никак не человек…

— Не говори, пожалуйста, мне о мышах. Умоляю! — просила Олимпиада.

— Почему? Мыши весьма симпатичные существа, Олишка…

— Насчет симпатичности мне уже говорили мои мальчишки, но меня это, поверь, не устраивает…

— А я, когда был маленьким, Олишка, — признавался Вас-Сим, — сам разводил белых мышей. Такие славные они у меня были, а когда рождались мышата, то просто…

Олимпиада совершенно не выдерживала.

— Белых! Так разве я о белых говорю! Я о серых, мышиных! Есть разница? — спрашивала она. — Вас-Симчик, дорогой, хороший! Замолчи, а то я упаду… — Олимпиада взмолилась.