Товарищи, стр. 62
Мазай хотел что-то возразить, но Селезнев перевел разговор на другую тему:
— Хорошо, что вы управились с главными делами. Есть приказ директора — всей бригаде вернуться в училище. Я уеду сегодня ночью, а вы следом за мной денька через два.
ДОРОГОЙ ГОСТЬ
— Ты брось эту самую беготню взад-вперед! — сказал наконец дедушка Кузьма, когда Егор снова пошел к двери. — Нечего мотаться из стороны в сторону, будто маятник. Если не сидится в избе, оделся бы да вышел к воротам. Там, глядишь, и встретил бы человека. А это что — мечется сюда-туда, как оглашенный!
— А я вроде как и не мечусь.
— Вроде… Ты слушай, когда тебе толком говорят.
Егор вопросительно взглянул на мать:
— Пойду?
— Иди, тут ничего плохого нет, — поддержала она деда. — Селезнев по должности мастер, но для тебя все равно что учитель. А учителя всегда надо встречать с почетом. Иди.
В дверь постучали. Егор опрометью бросился в сени, и уже оттуда послышались его слова:
— Проходите, товарищ мастер! Вот сюда проходите. В избу. У нас все дома.
У порога Селезнева встретили дедушка Кузьма и Анна Кузьминична:
— А мы уж заждались вас! Обрадовались-то как, когда Егор сказал, что вечерком зайдете! Это, Дмитрий Гордеевич, мой батя. Вот сюда проходите, за стол. Поужинаем вместе.
— Посидеть вместе с вами — с охотой, а вот насчет ужина — благодарствуйте. Только-только от стола,
Но дедушка Кузьма запротестовал:
— Нет, нет, вы обидите, ежели не отведаете нашего хлеба-соли! По нашему обычаю так положено. Сколько осилите, столько и вашего. Не обижайте хозяев.
Дедушка Кузьма так настойчиво приглашал к столу, что Селезнев наконец сдался. Но когда старик палил и пододвинул ему рюмку, Селезнев решительно отказался:
— Душа не принимает. Не обижайтесь. Больше полвека прожил, а так и не привык к сивухе. Не нравится. А зачем против воли пить? Чаёк — дело другое. Вы извините, что вмешиваюсь, но и внуку зря рюмочку поставили. Правда, Егор? (Егор покраснел и молча кивнул головой.) В училище на этот счет очень строго. Запрещается употреблять спиртное.
— Вон оно что! — протянул дедушка Кузьма и пристально взглянул на опустившего глаза Егора. — А я слыхал, что сам директор иногда рюмочку подает. Не всем, конечно, а кто заслуживает, за ударную работу.
Селезнев рассмеялся:
— Побасенок много рассказывают; на чужой роток, как говорят, не накинешь платок. Пусть говорят. Мы-то вот с Егором знаем, где правда, а где выдумка. Правильно, Бакланов?
— Правильно.
— Вы не были сегодня на плавке в эмтээс? — спросил Селезнев дедушку Кузьму.
— Не довелось. Совсем было собрался — дела не пустили. У нас сегодня на конном дворе столько говору! Все ребятишек ваших хвалят — не нахвалятся.
— Есть за что похвалить. Толково провели плавку.
Да и не только плавку. Сейчас мы заходили с директором станции в механический цех — там уже обрабатывают новые детали. Говорят, удачное литье, брака почти нет. А Егор ваш какой молодчина! Хорошо себя показал сегодня. Первоклассным мастером будет. Если, конечно, захочет. А хватка металлурга в нем есть.
Егор благодарно взглянул на Селезнева, и таким родным показался ему сейчас старый мастер, что захотелось обнять его и сказать что-нибудь хорошее-хорошее…
Дедушка Кузьма ждал прихода Селезнева, чтобы узнать, что думает мастер о деле Егора: оставят его в училище или, может быть, исключат. Старику хотелось сразу же спросить мастера об этом, но разговор зашел о другом, и было неудобно прерывать его. Когда Селезнев стал рассказывать о плавке, дедушка Кузьма решил, что наступил для вопроса самый удобный момент. Но тут постучали в окно — пришли новые гости; Егор вышел открыть дверь и вернулся с Жутаевым и Мазаем. Почти вслед за ними в избу вошли Максим Ивкин и Сережка Тюпакин. Дедушка Кузьма снова промолчал — ему не хотелось при посторонних задавать этот мучивший его вопрос.
— Товарищ мастер, вы не слышали, как Егор играет на гармошке? — спросил Мазай.
— На гармони? Нет, не слышал. Правда, Бакланов? Играете?
— Да, так… малость играю.
— А ты не прибедняйся, — возразил Максим Ивкин. — Не верьте ему, товарищ мастер, он здорово играет. Вот услышите — сами скажете. Бери гармонь, Егор!
— Да ну ее! — отнекивался Егор.
Ему и хотелось сыграть, но вместе с тем он никак не мог отделаться от смущения.
— У вас баян или двухрядка? — спросил Селезнев.
— Двухрядка.
— Ну-ка, несите, я ведь тоже когда-то играл. В молодости. Попробуем тряхнуть стариной.
Анна Кузьминична подала гармонь. Селезнев по-хозяйски осмотрел гармонь и не спеша перебрал клавиши.
— Хороший инструмент. И руки, видно, заботливые. Гармошка любит ласковый уход. — Он взял несколько аккордов. Лицо его стало радостно-задумчивым. — Мягкие тона. — Его пальцы не торопясь заходили по перламутру. — Сейчас я свою любимую…
Гармонь словно ожила и запела о «Варяге».
— А ну, еще что-нибудь, товарищ мастер, — попросил Максим.
Селезнев сыграл несколько песен и передал гармонь Егору:
— Ну-ка, вы, Бакланов.
Егор сыграл «Вечер на рейде».
— Хорошо получается! — похвалил мастер. — Очень хорошо.
— Вы бы послушали, как он поет под гармонь! Сам играет и сам поет, — сказал Сережка Тюпакин. — Прямо полная «самодеятельность» получается.
Егора попросили спеть, но он наотрез отказался.
— Ну чего ты отнекиваешься?! — прикрикнул на внука дедушка Кузьма. — Не надо ломаться, если люди добром просят. Людей уважать нужно.
Но Егор петь не стал и лишь подтягивал, когда ребята затянули «Землянку». Потом пели «Огонек», «Катюшу», «Ермака» и другие песни. Было уже часов десять, когда Селезнев поднялся и начал прощаться.
— Пора и честь знать, — шутя сказал он.
Анна Кузьминична стала уговаривать посидеть еще.
— Охотно бы, да время не терпит, — возразил он. — Нужно поспеть к поезду. Я еще должен зайти в эмтээс, а уж оттуда на вокзал. Директор обещал подвезти.
Ребята заторопились, начали одеваться.
— Мы вас проводим, Дмитрий Гордеевич. До эмтээс, — предложил Жутаев. — Можно?
— А почему нельзя? Конечно, можно. Пойдемте.
— Товарищ мастер, можно вас на минутку задержать? — попросил дедушка Кузьма.
— Пожалуйста.
— Мне бы словечком с вами перемолвиться. Весь вечер собирался поговорить, а не вышло.
— Сейчас давайте поговорим… Ребята, подожгите меня у калитки. Я скоро.
В комнате остались дедушка Кузьма, Анна Кузьминична и Селезнев.
— Что же будет с нашим Егором? — спросил наконец дедушка Кузьма.
— Ручаться не могу, но думаю, все обойдется благополучно. Буду просить директора. Он у нас человек умный. Настоящий. Не любит рубить сплеча. А парнишка, видно, и сам понял, осудил свой проступок… Играет он у вас хорошо. Прямо талант! И поет тоже. Ему бы, я так думаю, нужно в музыкальной школе учиться.
— Пускай к делу приучается, а от пения да гармошки никакой пользы, — возразил дедушка Кузьма.
— Это еще как сказать… Одним словом, мы в училище посоветуемся. До свидания… Да, вот еще что! Ругать и упрекать парня больше не надо. Лучше пригрейте его малость. За сегодняшнюю плавку. Не перехваливайте, конечно, а так, от души. По большому счету. Хороший человек из него может выйти.