Мето. Остров, стр. 27

На следующих страницах своего дневника Ева рассказывает, как она день за днем изучала уклад жизни Рваных Ушей, которых она награждает новыми кличками: вонючки и дикари. Она описывает их иерархическую общину и жестокие правила, по которым они живут. Она пишет о своих неудачных попытках спасти некоторым из них жизнь. Пишет и о том, что ей частенько хотелось убить самых мерзких членов общины, когда они оказывались в ее руках. С каждым днем она теряла надежду отыскать брата: ее регулярные походы в спальню к детям в Доме не давали результата. Она злилась на весь мир: и на своих родителей, и на космачей, по чьей вине она играет глупую роль шамана, и даже сердилась на те двери в Доме, которые ей никак не удавалось открыть. А за какой-то из них, быть может, плачет ее брат. Последние тетради заполнены в основном рабочими записями: она подробно описывает то, чему научилась, исцеляя своих пациентов. И почти ни слова о себе: жизнь ее здесь «чертовски тоскливая». Самую последнюю тетрадь она запретила мне читать — вероятно, потому, что там написано обо мне.

Глубокой ночью я закрываю дневник. Ева спит. Я долго смотрю на нее, тихо выскальзываю из Промежутка и ухожу в свою нишу.

Глава X

Утром первым делом думаю о Страшняке. А вдруг я вместо того, чтобы вылечить, отравил его? Осторожно трясу его за плечо. Он открывает глаза.

— Ты нашел флягу, что я тебе принес?

— Да. Странный привкус у твоей водички. Сначала я подумал, что со мной хотят покончить… Сейчас это обычное дело.

— Ты же знаешь, сколько раз тут с нами пытались разделаться.

— В соседней нише спит один из главарей Хамелеонов, и он часто бормочет во сне. Если мне ночью не спится, то удается узнать много интересного.

— Я принес тебе флягу свежей воды.

— Буду пить ее и думать о тебе.

Возвращаюсь к друзьям, и они сердятся, что я уходил один.

— Мы же договорились больше не разлучаться, — бурчит Октавий.

— Да что с него взять, он считает себя непобедимым, — вздыхает Клавдий.

— Вы правы, парни, больше я так не поступлю.

В целях безопасности верзила Канаб сопровождает нас до пещерки Грамотея, где нам предстоит продолжить работу. Позавтракаем прямо на месте. Его защита — это еще и дополнительная слежка за нами. Теперь мы работаем на отшибе, но совсем об этом не жалеем.

Я снова берусь за тетрадь с записями. Бывший Цезарь уже с головой погружен в чтение. Мои друзья заняты изучением книг о сигнальных мачтах, маяках и приборах для ориентирования.

Сегодня я оттолкнусь от новой гипотезы: допустим, Юпитер использовал только девять цифр, повторив какую-то из них один раз. Число 9 дает новую возможность: заполнить квадрат из девяти клеток, 3x3. Поставим цифры в возрастающем порядке, и можно сделать обход, соединяя их между собой. Можно поэкспериментировать с разными рисунками: геометрическими формами, знаками, буквами, которые вписаны в квадрат. Если я дважды прохожу через одно и то же число, то записываю его дважды, например: 7536895124. Можно задать условие: первая и последняя точка пути совпадают, получится змея, кусающая себя за хвост, например: 1523698741.

Когда возможности квадрата исчерпаны, можно перетряхнуть порядок цифр в клетках квадрата. Я вспомнил, что нашел номера тайников с оружием, выбирая только первые пять цифр. Четыре угла квадрата были заняты цифрами 1, 2, 3 и 4, оставшиеся — цифрой 0. Обход начинался из левого верхнего угла по часовой стрелке: 102, 203, 304, 401.

Я исписываю разными комбинациями многие страницы и решаю сделать перерыв на обед. Мы пользуемся случаем расспросить Грамотея про жизнь Цезарей. Парень рассказывает вполне охотно.

— В Доме нас заставляли принимать абсолютно нелогичные решения и с невозмутимым видом навязывать их детям, прикрываясь лишь кратким объяснением. С тем же равнодушным видом мы должны были проявлять всевозможную несправедливость, с презрением смотреть на слезы и выслушивать стоны, причиной которых сами же и являлись. Вечерами, когда мы вспоминали наши «подвиги», хорошим тоном считалось посмеяться над беззащитностью малышей. Я стараюсь убедить себя с тех пор, как бежал оттуда, что никогда не получал удовольствия от этих игр и был им чужд. Но уверен, что останься я там, я бы и впрямь стал таким же, как они, бесчувственным и жестоким чудовищем, хуже тамошних солдат, повинующихся отчасти из страха, а отчасти из-за того, что из их памяти стерто все человеческое. Некоторые из моих товарищей-Цезарей испытывали настоящее наслаждение, тираня учеников, и старались придумать для них как можно более изощренные издевательства. Юпитер это поощрял… Страшняк рассказал вам, какая судьба ожидала слишком мягких Цезарей? Как вы понимаете, я уцелел чудом.

— А ты никогда не устраивал шалостей? — спросил Октавий.

— Случалось, хотя и нечасто. Например, когда нам выдали ботинки, подбитые фетром, которые позволяют ходить совершенно бесшумно. Забавно было к кому-то подкрасться и рявкнуть, так что человек подскакивал от неожиданности.

— Должно быть, нынешняя уединенная жизнь угнетает тебя? — спрашивает Клавдий.

— Я представлял себе жизнь у Рваных Ушей как переходный этап между Домом и континентом, но просчитался. Отсюда никто не может или не хочет выбраться на большую землю. Надеюсь, вы станете исключением. Меня спасают книги. Читая изо дня в день, я расширяю границы своего мира. Некоторые из книг даже позволяют прожить чужую жизнь в другом веке. Как, например, вот эта.

Он берет в руки большой красный том с золотым обрезом, название которого я прочесть не могу.

— Возможно, когда-нибудь, — добавляет он, — у вас будет время подумать о чем-то еще, кроме выживания.

Последнее его замечание напоминает мне, что нужно поскорее встретиться с Каабном и обсудить с ним предстоящий матч по инчу. Ожидаю с его стороны недовольство или даже отказ. И пока друзья проверяют записанные мной комбинации, я прокручиваю в голове предстоящий разговор с Каабном.

Я передал просьбу об аудиенции Канабу, и трое из Первого Круга сами к нам пожаловали — понятное дело, чтобы не вызвать ничьих подозрений. Они сели к нам за стол и взглядом дали понять Грамотею, что он тут лишний.

— Ну как, удалось вам раскусить этот орешек? — с иронией спрашивает Каабн. — Нет, зато вы сделали еще одну глупость, которая подвергнет общину опасности. Или я не прав?

— Я все объясню, — говорю я без обиняков, — а вы уж сами решите. Вчера вечером я ждал, пока мои товарищи примут душ, и в темноте ко мне подошел какой-то парень. Это был солдат, из Дома. Он передал мне записку от Рема.

— И совершенно случайно, — обрывает меня один из Хамелеонов, — он обращается именно к тебе…

— Если ты не будешь перебивать, то я все объясню.

— Пусть он скажет, — говорит Каабн.

— В записке говорилось: Мето, перед уходом из Дома ты обещал сыграть со мной партию в инч. От Марка я узнал, что ты уже оправился от раны и можешь теперь сдержать свое слово. Несколько месяцев назад, когда он разобиделся на весь свет, я и вправду дал ему такое обещание, надеясь успеть провести игру. Но мы вскоре бежали из Дома, и вот теперь приходит солдат с поручением и хочет получить немедленный ответ. Я сказал, что мне ни к чему эти забавы. Он ответил, что от меня ждут иного решения, и стал мне угрожать. А еще добавил, что я могу назначить свои условия. Тогда я сказал: мое условие — освобождение Марка в случае нашей победы. «Ну а если проиграете?» — спросил он. Я не знал, что ему предложить, кроме себя. И сказал, что готов вернуться в Дом в случае нашего поражения. После этого он ушел. Вот и все. Разумеется, все обязательства касаются только меня. Здесь я ничто не значу, и вы мне часто об этом напоминаете. Если хотите, можно обо всем забыть, для вас это не будет иметь никаких последствий. Я даже сомневался, нужно ли сообщать вам об этой затее, родившейся в голове не совсем здорового мальчишки, хотя и крепкого физически. Но потом я решил, что вы должны сами рассудить, заинтересованы ли вы в таком предложении.