Рони, дочь разбойника, стр. 32

– А ты думаешь, что Бирк захочет стать атаманом?

– А то! – убежденно воскликнул Борка.

Тогда Бирк встал и не спеша вышел на середину зала, так, чтобы все его видели. Он поднял правую руку и произнес торжественную клятву о том, что никогда ни за что не станет разбойником, что бы ни случилось.

В зале воцарилось тягостное молчание. Горькие слезы застлали глаза Борки, он был в отчаянии от клятвы сына, он не мог этого понять. Но Маттис и тут попытался утешить Борку:

– Я уже смирился с этим, – сказал он. – И ты смиришься. Нынче мы для детей не указ. Они поступают как хотят. И тут уж ничего не поделаешь, хотя это очень тяжело.

Оба атамана долго сидели молча, и будущее представлялось им в мрачном свете. Пройдет немного лет, а их гордая разбойничья жизнь будет казаться людям фантазией, сказкой, выдумкой, воспоминания быстро поблекнут, никакого следа нигде не останется.

Но постепенно они все же вернулись к рассказам об охоте на крыс в свинарнике и решили все же радоваться жизни, несмотря на своеволие детей. А разбойники просто из кожи вон лезли, стараясь бодрыми песнями и дикими плясками заглушить печаль своих атаманов. Они стучали каблуками так, что каменные плиты пола прямо ходуном ходили. Бирк и Рони скакали вместе со всеми, и Рони научила Бирка нескольким изумительным двойным и тройным разбойничьим прыжкам.

Тем временем Ловиса и Ундиса сидели в другой комнате, ели, пили и болтали. Почти на все женщины смотрели по-разному, но в одном они сходились: как прекрасно, когда тебя хоть иногда оставляют в покое и ты можешь не слушать этого оглушительного мужского хохота.

А пир тем временем шел своим чередом. До тех пор, пока Лысый Пер вдруг не свалился без чувств от усталости. Несмотря на свой почтенный возраст, он провел вместе со всеми прекрасный, веселый день, но теперь силы изменили ему, и, когда он пришел в себя, разбойники отвели старика в его каморку. Очень довольный, он повалился в полном измождении на свою кровать, и Рони укрыла его меховым одеялом.

– Скажу честно, мне легко на сердце от того, что ни один из вас, ни ты, ни Бирк, не хочет стать разбойником. В мои годы разбойничать было удовольствие – риск, веселье, но теперь это очень опасное дело. Оглянуться не успеешь, как уже болтаешься на виселице.

– А кроме того, когда у людей отнимают их вещи, они плачут и кричат, а я не хочу, чтобы люди плакали и кричали.

– Верно, – сказал Лысый Пер, – ты бы этого не вынесла. А теперь я хочу доверить тебе один маленький, но прекрасный секрет, конечно, если ты обещаешь молчать как рыба.

И Рони обещала.

Тогда Лысый Пер взял ее теплые ручки в свои, такие холодные, и стал рассказывать.

– Послушай, радость моей души, – начал он. – Когда я мальчишкой бродил по лесу, точь-в-точь как ты сейчас, я однажды спас жизнь одному маленькому серому гному, которого хотели погубить злые друды. По чести сказать, серые гномы – отвратительные твари, но этот был совсем не похож на других, и к тому же он так благодарил меня, что я просто не знал, как от него избавиться. И представляешь, он вбил себе в голову, что обязательно должен мне что-то подарить. И знаешь… Гляди-ка, а вот и Маттис пришел к нам, – сказал Лысый Пер, потому что в дверях вдруг появился Маттис.

Он пришел узнать, почему Рони так долго не возвращается в зал.

– Пир уже кончился, – сказал он, – пора петь Волчью песнь.

– Сперва я должна дослушать сказку.

И пока Лысый Пер шептал и шептал ей что-то на ухо, Маттис стоял на пороге каморки и ждал ее.

– Как хорошо! – воскликнула Рони, когда дослушала все до конца. – Как хорошо!…

Наступила ночь, и вскоре весь замок Маттиса со всеми его разбойниками погрузился в сон. Не спал только сам Маттис. Он громко вздыхал и протяжно стонал, лежа на кровати. Конечно, Ловиса смазала его синяки и ссадины целебной мазью, но это не помогало. Теперь, когда поединок был уже позади, у него болело все тело, каждый ушиб, каждая царапина давала себя знать. Маттис не мог сомкнуть глаз, и его бесило, что Ловиса так спокойно спит рядом с ним. Наконец он не выдержал и разбудил ее.

– У меня все тело ноет. А ты спишь, как сурок… – простонал Маттис. – Одна утеха, что этому негодяю Борке сейчас не лучше, чем мне. А может, еще и похуже! А?…

Ловиса повернулась к стене.

– Все мужчины… – начала она, но не договорила, потому что уснула.

18

– Нечего старикам торчать на «медвежьих боях» и рассиживаться на холодных скалах, – строго сказала Ловиса, когда на утро выяснилось, что Лысого Пера трясет озноб, что у него ноют все суставы и он не желает вставать с постели.

Впрочем, вставать он не захотел и после того, как озноб прошел.

– В конце концов, глядеть вокруг я могу и лежа не хуже, чем сидя, – сказал он.

Всякий день Маттис заходил в каморку Лысого Пера, чтобы рассказать старику, как протекает их разбойничья жизнь после объединения шаек. Пока все обстояло как нельзя лучше. Борка вел себя вполне прилично и не бунтовал. А вообще-то он толковый малый, и теперь, когда они действуют сообща, им одна за другой сопутствуют удачи, а солдат фогта они так ловко водят за нос, что сердце радуется.

– Вот увидите, скоро все солдаты сбегут из леса, – хвастался Маттис.

– Цыплят по осени считают, – бормотал Лысый Пер, но Маттис не обращал внимания на слова старика, да у него и не было времени долго тут рассиживаться.

– Мощи ты наши! – любовно воскликнул он и на прощание похлопал Лысого Пера по плечу. – Постарайся хоть немного мяса нарастить на свои кости, чтобы поскорее встать на ноги!

Ловиса просто из кожи вон лезла, чтобы угодить Лысому Перу. То горячий крепкий бульон принесет, то какое-нибудь особое блюдо, которое старик прежде любил.

– Ешь, пока не остыло, – упрашивала она, – хоть ложечку, чтобы согреться изнутри.

Но даже кипящий бульон не мог выгнать холод из тела Лысого Пера, и это тревожило Ловису.

– Надо перевести его сюда в зал, поближе к очагу, – сказала она как-то вечером Маттису. – Пусть отогреется у огня.

Маттис взял его на руки и, как больного ребенка, вынес из каморки и уложил на свою постель. Теперь Лысый Пер спал рядом с Маттисом, а Ловиса перебралась к Рони.

– Наконец-то я, бедняга, хоть немножко оттаю, – радовался Лысый Пер.

Наутро Лысый Пер отказался возвращаться в свою каморку. В этой широкой кровати ему было хорошо, он в ней и остался. Лежа, старый Пер наблюдал, как Ловиса управляется со своими домашними делами, по вечерам вокруг него собирались разбойники и хвастались своими подвигами, а Рони рассказывала о том, как они с Бирком провели этот день в лесу, и Лысый Пер был доволен.

– Вот так я и должен жить, пока жду… – сказал он как-то.

– Чего? – спросил Маттис.

– А ты как думаешь. – вопросом на вопрос ответил Лысый Пер.

Догадаться Маттис в тот раз так и не смог, но он с тревогой замечал, что старик день ото дня все худеет и слабеет, и спросил Ловису:

– Чего ему не хватает, а?

– Лет ему много, вот что.

Маттис с испугом поглядел на жену.

– Но, надеюсь, он от этого не умрет?

– Умрет, – сказала Ловиса.

– Молчи! – закричал Маттис и заплакал. – Я не позволю ему умирать!

Но Ловиса лишь покачала головой.

– Ты многое можешь, Маттис, – сказала она. – Но тут ты бессилен.

А уж как Рони беспокоилась о Лысом Пере! Чем больше старик ослабевал, тем дольше сидела она возле него. Теперь Лысый Пер лежал все чаще с закрытыми глазами, но иногда поднимал веки, глядел на девочку, улыбался ей и говорил:

– Радость души моей, смотри не забудь того, что я тебе сказал!

– Не забуду, – отвечала Рони. – Только бы найти его.

– Найдешь, найдешь, – уверял ее Лысый Пер. – Прийдет время, и ты его найдешь.

– Хорошо бы, – сказала она.

Бежали дни, и Лысый Пер все больше слабел. И вот настала ночь, когда никто не лег спать. Вся шайка собралась вокруг Лысого Пера – и Маттис, и Ловиса, и Рони, и все разбойники. Лысый Пер лежал неподвижно, прикрыв глаза. Маттис испуганно вглядывался в лицо старика, отыскивая в нем признаки жизни, но, несмотря на яркий огонь в очаге и резкий свет свечи, которую зажгла Ловиса, у кровати Лысого Пера было темно, и никаких признаков жизни Маттис заметить не смог. И тогда он закричал: