Петтер и красная птица, стр. 3
— Они сейчас же выедут, — сказала она мне. Её круглые щёки были красные, как помидоры.
Я видел, что ей не терпится расспросить меня про Бродягу и что с ним стряслось.
— Успокойся, детка, успокойся, — затараторила она. — Представляю, как ты перенервничал. Садись-ка вот сюда, я сейчас угощу тебя булочкой.
— Да нет, я побежал. Дождусь, пока приедет «скорая», — сказал я и выскочил за дверь.
Когда я бежал обратно, я уже не так волновался. Бродяга по-прежнему лежал как неживой. И лицо у него было совсем уже серое. Я опять вытер ему лицо мокрым полотенцем.
— Сейчас приедет «скорая», — сказал я.
Но он, по-моему, даже не услышал.
Пока они приехали, прошло, наверное, полчаса, не меньше. Я услышал сирену задолго до того, как они подъехали. Наверное, трудно было проехать по узкой лесной дороге, по корням. Сирена выла всё время, хотя непонятно, кого тут надо было предупреждать, кроме птиц или зайцев.
Как раз перед тем, как вошли санитары с носилками, Бродяга открыл глаза. Он протянул ко мне руку, и я дал ему свою. Рука у него была такая огромная, что моя уместилась в ней целиком. И горячая, как раскалённая плита. Он сжал мою руку, будто хотел сказать, что он меня узнаёт, и хорошо, что я рядом.
Тут вошли санитары и переложили его на носилки. Он за-стонал, хотя они перекладывали очень осторожно. И он не отпускал мою руку.
Когда носилки уже поднесли к машине, он обернулся ко мне.
— Уж ты, Петтер, позаботься тут пока о поросёнке, — выдавил он из себя каким-то тоненьким голосом.
— Ладно. Я тебе обещаю, — сказал я.
Дверцы захлопнулись, и машина отъехала. Она ехала очень медленно, переваливаясь по кочкам и ухабам, пока не исчезла за поворотом.
Вокруг было тихо-тихо. Только слышно было, как похрюкивает у себя в закутке поросёнок.
3
Так вот он и навязался на мою голову, этот самый поросенок — и как раз в тот день, когда я собирался залечь и уже не вставать до конца своей жизни.
Оскар не особенно удивился, что я встал.
— Жизнь полна неожиданностей, — сказал он.
Жизнь-то вообще, может, и полна, но только не их с Евой жизнь. Каждое утро они встают в одно и то же время, идут на работу, делают там всё одно и то же, потом приходят домой, поделают ещё что-то дома, поговорят, посмотрят телевизор и ложатся спать. И так же, наверное, и все другие, кто живёт в наших домах.
Я слышал, иногда вечером они говорили про эту свою работу и до чего она им надоела. И можно было так понять, что делать им там почему-то приходится всё больше, а денег почему-то платят не больше.
— Нет уж, к чёрту, скоро с этой эксплуатацией будет по-кончено! — сказал как-то Оскар.
Но сказал так, будто сам в это не верил.
— Свинская жизнь! — сказал он.
Зато у поросёнка Бродяги жизнь была совсем даже не свинская. Я нянчился с ним, как с ребёнком. Когда я после школы шёл его кормить, за мной часто увязывался Стаффан. Со Стаффаном было интересно, он вечно что-то придумывал. В один прекрасный день мы окрестили поросёнка Последним-из-Могикан — в честь героя романа Фенимора Купера. Мы, как положено, окропили его водичкой.
— Нарекаем тебя Последним-из-Могикан! — провозгласили мы громко и торжественно.
Последний-из-Могикан и ухом не повёл.
…Один раз, по дороге из школы, Стаффану пришло вдруг в голову, что ведь Последнему-из-Могикан, наверное, не очень-то приятно торчать там одному в лесу в своей клетушке. Может, он боится темноты, может, ему там страшно по ночам, когда только луна светит своим мёртвым светом, и филины ухают, и призраками носятся летучие мыши. Нот, нельзя оставлять его совсем одного в тёмном лесу. Это, считал Стаффан, просто варварство по отношению к животному.
Мы решили, что надо переселить Последнего-из-Могикан к нам домой.
И мы отправились за поросёнком, чтобы переселить его из леса на обитаемые земли и обеспечить ему нормальные жилищные условия, с отоплением и всеми удобствами. Мы подманили его лакомствами и надели ему на шею верёвку, завязав на несколько узлов. Он аппетитно чавкал, глядел на нас и ничего не понимал.
Потом мы открыли загон и стали изо всех сил тянуть за верёвку. Последний-из-Могикан упирался, но всё-таки пошёл за нами. По дороге он то останавливался и начинал рыть пятачком землю, то вообще тянул нас куда-то в сторону. Пока мы его тащили, мы прямо все вспотели.
— Последний Могиканин, он жив себе здоров, висит он на лиане и лопает морковь! — орали мы со Стаффаном, волоча его за собой, как на буксире.
Но как только мы выбрались из леса, дело пошло веселее. Мы двигались гуськом. Небольшая такая процессия: впереди Стаффан, за ним я, за мной Последний-из-Могикан. Когда мы на тротуаре прошагали мимо какой-то тёти, она чуть не плюхнулась в сточную канаву и так и осталась стоять с разинутым ртом.
Когда мы уже поднимались к нашему дому, нам встретился дядя Янссон, он был близорукий и носил очки с толстенными стёклами и всегда ходил в шляпе.
— Добрый день, дети, — сказал он. — Собачку выгуливаете? — Он поглядел, прищурившись, на Последнего-из-Могикан, и брови у него полезли кверху. Последний-из-Могикан сидел посреди улицы и не желал трогаться с места.
Дядя Янссон уставился на него.
— Что же это, интересно, за порода такая? — спросил он.
— Бультерьер, сами видите, — небрежно сказал Стаффан.
Он разбирался в породах собак, потому что отец у него был судья на выставках собак.
— Совершенно необычная внешность, — сказал дядя Янссон.
— Редкая в Швеции порода, — сказал Стаффан. — Раньше они использовались при охоте на бизонов.
Тут Последний-из-Могикан вдруг рванул и понёсся галопом, мы еле поспевали за ним. Дядя Янссон остался позади. Мы мчались вприпрыжку и затормозили точно у калитки нашего дома.
— Вот видишь, он уже знает свой дом, — сказал я.
— Конечно. Само собой, — сказал Стаффан. — Свинья, если хочешь знать, самое умное животное на свете. Если не считать черепаху.
Мы протолкнули Последнего-из-Могикан через калитку и довели по дорожке до крыльца. А вот взбираться по лестницам свиньи, оказывается, совсем не способны. Но в конце концов мы всё-таки втащили поросёнка на крыльцо, а оттуда в переднюю.
Там мы его крепко-накрепко привязали к вешалке для шляп.
— Поздравляю с новосельем! — сказал я. — Чувствуйте себя как дома.
Он, наверное, и правда почувствовал себя как дома, потому что первым делом нагадил прямо на пол.
— Не мог уж сделать свои дела на улице, — сказал я. Надо же, какой он оказался некультурный.
— Ничего, потом подотрём, — сказал Стаффан. — Постепенно он приучится соблюдать чистоту в жалом помещении. А теперь давай устроим ему постель.
Мы решили, что пока Бродяга в больнице, Последний-из-Могикан будет жить в нашей с Лоттой комнате. Мы освободили большую бельевую корзину, где Лотта держала своих кукол, и положили туда вместо одеяла купальный халат Оскара — по совету Стаффана.
— Свиньи, в отличие от собак, не линяют, — сказал он. — Так что за халат можно не беспокоиться.
Такое разъяснение специалиста меня успокоило. Да я и сам видел, что волос у Последнего-из-Могикан почти что и нету.
Ещё мы поставили около корзины глубокую тарелку с водой.
— Ну вот, теперь он заживёт, как король, — сказал Стаффан и принялся насвистывать какой-то бодрый мотивчик.
Вроде бы всё было сделано. А что дальше? Спать ложиться ему было ещё рано, а кормить мы его уже кормили.
— Наверное, ему не мешало бы выкупаться, — неуверенно предложил я. Я боялся, что Еве он может показаться довольно-таки грязным, если даже про нас ей казалось, что мы должны мыться и утром, и вечером. А Последний-из-Могикан был весь в земле, и пахло от него, если уж честно, не очень приятно.
— Отличная мысль, — сказал Стаффан. — Неумытого поросёнка невозможно держать в доме, среди приличной мебели.
Мы пустили тёплую воду, наполнили ванну до половины и подлили туда немножко Евиного жидкого мыла — пены получилось полно. Так и хотелось туда залезть.