Егоркин разъезд, стр. 24

Допустим, оторвет ногу, — размышлял Егорка. — Безногий человек заметный, когда идет — костылики — «скрип, скрип!», — а медали и кресты на груди — «динь, динь!». Но вот беда — как бегать? Ведь тогда, на одной ноге, Володьку не догонишь. Будет он кружиться и кривляться под самым твоим носом, а ты стой или прыгай на своих костылях да злись. Нет уж… А если остаться без руки? Безрукого тоже хорошо заметно, и бегать он может вовсю, и повертываться быстро. Вот только как же бороться? Тог же Володька обхватит тебя обеими руками и в два счета положит на обе лопатки.

После долгих раздумий выход был найден: Егорка решил побыть немножечко «безруким», а затем «безногим».

Стать безруким не трудно: вытащи одну руку из рукава рубашки, засунь ее за пояс штанов — вот и все. Егорка так и сделал.

На лужайке, где он появился с пустым рукавом, его сразу же окружили ребятишки:

— Ты почему так ходишь, Егорка?

— У меня оторвало на позиции руку.

Ребятишкам понравилась Егоркина выдумка, и они тоже сделались «безрукими».

Держать все время «оторванную» руку за поясом не так-то легко, и вскоре все «покалеченные», за исключением Егорки, выздоровели. Егорка же мужественно крепился до тех пор, пока не прибежал Володька Сопатый.

Узнав, в чем дело, Володька подкрался сзади к Егорке и ухватился за пустой рукав.

— Не лезь! Раненых трогать нельзя, — крикнул Егорка.

— А вот мы сейчас узнаем, какой ты раненый, — Володька так дернул за пустой рукав, что рубашка очутилась на Егоркиной голове.

Оставаться дальше «безруким» было невозможно. Егорка высвободил «оторванную» руку и начал ею орудовать…

Покрасоваться среди ребятишек без ноги Егорке вовсе не пришлось, а жаль — уж на этот-то раз Володька не посмел бы даже подойти к нему — побоялся бы костылей. Хотя костыли были не настоящие, но крепенькие: толстые березовые палки с набитыми поперечинками — подмышниками. Все дело испортила мать. Увидев, как Егорка ковыляет по ограде на костылях, она крикнула:

— Тебя чего это леший выламывает?

— Я, мам, играю, будто у меня нет ноги.

— Ах ты, выдумщик непутевый!

Мать отобрала у Егорки костыли и кинула их под крыльцо, пригрозив:

— Если я еще раз увижу тебя на костылях или кто-нибудь скажет мне об этом — отлуплю.

Наказ матери был выполнен — она никогда больше не видела Егоркиной игры в раненого. И не могла видеть, потому что он становился на костыли не в ограде и не на лужайке, а в своем секретном месте — между штабелями шпал. Знал про это только один Гришка, но он ни за что не рассказал бы, потому что сам представлялся безруким.

Сегодня Егорка с Гришкой наигрались вволю.

Прибежали они к шпалам, договорились, как и что будут делать, и разошлись в разные стороны. Когда Гришка скрылся из виду, Егорка встал на костыли и медленно заковылял среди шпал. Навстречу ему двинулся уже «безрукий» Гришка. Друзья встретились один, два, три раза, но друг другу не сказали ни слова, как будто бы возвращались домой по безлюдной проселочной дороге. На четвертом круге Егорка остановился и крикнул:

— Здорово, служивый!

— Здорово! — ответил Гришка.

— Откуда бредешь?

— С позиции.

— А куда?

— Домой.

— Я тоже с позиции домой.

— Ну и хорошо, — сказал Гришка. — Надо пожить дома, новостей всяких послушать.

— Надо. Ну, а как же ты руку потерял? — поинтересовался Егорка.

— Известно как — снарядом оторвало. Ударило выше локтя — и начисто.

Егорка покачал головой, а затем начал рассказывать про себя:

— А у меня, видишь, отсекло снарядом ногу. А конь у тебя был?

— А как же, был, вороной, его вдребезги раскрошило, на месте остался только один хвост. А у тебя был конь?

— У меня был серый, от моего даже хвоста не осталось.

— Ишь ты! — удивился Гришка.

Поговорив еще некоторое время в том же духе, «калеки» выбрали удобное местечко и решили передохнуть. Опираясь на Гришкино «здоровое» плечо, Егорка покряхтел, поморщился и опустился на землю. За ним, посапывая и тяжело вздыхая, приземлился и Гришка.

Усевшись, друзья завели разговор другого порядка.

— Табачок-то у тебя есть? — спросил Егорка.

— Как не быть — полукрупка. Да, однако, отсырел, проклятый, я ведь под дождь попал.

— Ну, и пусть сыреет, — утешил Егорка. — Будешь курить мой. У меня турецкий, пахучий.

— Ладно, давай твоего. Только ты уж и папироску мне заверни.

— Завернуть-то я тебе ее заверну, но вот еще какое дело… Не заглянуть ли нам в кабак?

— Давай заглянем.

Гришка помог Егорке подняться, и они перебрались на другое место — «в кабак». В «кабаке» друзья уселись друг против друга и закурили. Гришка сосал цигарку — круглую тоненькую палочку, а Егорка попыхивал трубочкой — толстенькой палочкой с сучком.

Ввести в игру курение и кабак надоумила одна понравившаяся ребятам песня «Трубочка». Ее пели ехавшие на войну солдаты. Частенько напевал ее и Пашка Устюшкин. Всего в этой песне было семь куплетов. Егорка же с Гришкой знали только три. Начиналась она как раз с того, что делали идущие домой солдаты, а именно:

Егорка с Гришкой накурились вдоволь и выпили по стакану казенки. «Выпивая», Гришка сильно морщил нос, крякал и чихал, как Антон Кондратьевич Вощин, а Егорка, по примеру крестного, беспрерывно нюхал «хлеб» и теребил бородку. После этого друзья улеглись на траву и протяжно пропели первый куплет.

Второй куплет солдаты и Пашка Устюшкин пели отрывисто — рубили. Иначе и не могло быть, потому что в нем рассказывалось о боевом событии с внезапным горестным исходом. Все слова в этом куплете были резкие, как сабельные удары. Лежа петь его было нельзя.

Егорка с Гришкой резво вскочили на ноги и, размахивая руками, отчеканили:

Ребята снова шлепнулись на траву.

В третьем куплете — в солдатской песне он был предпоследним — говорилось:

Этот куплет Егорка с Гришкой пропели по-своему:

СТРАШНОЕ ЛИЦО

Поезда проносились с большой скоростью, и завязать разговор с ранеными было невозможно. Впрочем, не все поезда мчались, попадались и такие, которые сбавляли ход перед стрелками и шли по разъезду «пешком». Хорошо бы не прозевать такой поезд.

И вот однажды Егорка не прозевал. Поезд шел так, что если бы взрослый человек чуточку ускорил обычный шаг, то вполне поспевал бы за ним, такому же, как Егорке, надо было бежать рысцой.

Егорка начал осмотр состава с «головы». В первом тамбуре ехал главный кондуктор. Увидев Егорку, главный погрозил пальцем:

— Я тебе, шельмец, побегаю, я тебе…

Пришлось остановиться.