Собрание сочинений. Т. 5, стр. 62
Прошло полчаса, а может быть, и час. Когда человек, большой или маленький, думает, ворочается и сосет карандаш, время никогда не тянется ровно: то ползет, то летит, то останавливается…
Как написать? Одно цепляется за другое, другое за пятое, пятое за шестнадцатое… А шестнадцатое не цепляется ни за что и улетает в окно. Попробуй записать, и получится манная каша.
Мысль пробегает, может быть, сто километров в минуту, а карандаш… карандаш ничего не пробегает. Пиши после этого, пожалуйста!..
Вот какое сочинение промелькнуло в голове Игоря:
«Трубочистом и пожарным быть больше не хочу. Мама будет всегда волноваться, и я уже не маленький. Столько учился, писал диктовки, и вдруг трубочист. Папе будет стыдно. Буду изобретателем. Только самым главным, чтоб моим именем даже домашних зверей называли. Например, как пуделя —„Цезарем“.
Прежде всего, когда кончу лицей, изобрету питательные сосульки. Каждая будет стоить одно су. Для стариков, детей и инвалидов бесплатно. А кто хочет получить жевательное удовольствие, можно давать ему в придачу банан или дыню. Детям — и дыню, и мороженое…
Потом… Мама всегда трепещет, когда переходит через улицу. Пусть потерпит. На перекрестках больших улиц я поставлю магниты. Величиной с дядю Васю. Если кто задерет кверху подметку с железной подковкой, магнит сию же минуту притянет его через все автобусы и трамваи на другую сторону… Бесплатно. Может быть, некоторые франтихи-девочки не пожелают подковываться? И не надо! Торчи на углу и жди полчаса, пока ажан сжалится и переведет тебя за ручку, как калеку…
Еще придумаю согревательные пилюли. Камины дымят, уголь кусается. Вот ты проглотил пилюльку, сразу тебе тепло и весело. И никакой внутри сажи. Особенно это приятно для шоферов: они, бедные, всегда сидят снаружи, их со всех сторон обдувает, а пилюльки будут им вроде центрального отопления.
Потом… Что потом?.. Альфонс Павлович жаловался в Париже, что ему всегда жарко. Надо для него изобрести прохладный костюм. Вроде ледника из мягкого алюминия. Под подкладкой кусочки льда, внизу кругом крантики, чтобы лишняя вода капала.
Еще хорошая штучка карманный граммофончик для вежливости. Нажмешь кнопку, и он вместо тебя говорит: „Доброе утро“, „Как поживаете?“. Шляпа сама собой на пружинке приподымается. А если кто наступил тебе на мозоль и не извинился, граммофончик шипит: „Вы невежа!“
Надо еще придумать пилюльки, чтобы видеть хорошие сны. У каждого будет каталог. Хочет мальчик видеть во сне „Прерии“ Фенимора Купера, глотает пилюльку № 34, и готово. Или чтоб ему турецкая няня во сне рассказала „тысячу и вторую ночь“. Проглотил № 519 и слушай до утра.
Потом — антизубрильный пульверизатор. Чтобы французские слова, названия рек и хронологию зубрить не надо было. Вот ты обрызгал себе голову таким составом, раз прочитал и на всю жизнь помнишь. Придумаешь лет через восемь, да будет поздно…»
А вот что он написал (клякс не было, потому что писал карандашом) в своей тетрадке:
Тогда я не буду мучить летом в жару мальчиков сочинениями. У них и так и диктанты, и главные горные хребты, и надо чистить зубы, ботинки и ногти. И я не сочиняльщик. Гоголь тоже, когда был маленький, после уроков лазил по деревьям и бил баклуши. А что из него вышло? Я буду изобретателем. Нечего, пожалуйста, смеяться… Вот, например, дядя Вася: он лентяй, лежит в гамаке по часам, бьет лежачие баклуши, и ему лень даже страничку в книге перевернуть. Я для него изобрету электрический перелистыватель. Дядя Вася уснет, а странички у него над ухом шелестеть будут. Очень приятно. И комар на нос не сядет.
Больше писать не хочу, а то он съест без меня всю дыню. Игорь.
Мальчик свернул сочинение в трубочку и вьюном соскользнул по железной лесенке в парк.
— Дядя Вася! Где вы?
— Ау! В га-ма-ке… Опять на «вы»?
— Ты дыню не съел?
— Нет! Тебя дожидаюсь.
— Вот молодец… А я бы не выдержал, съел.
— А ты сочинение написал?
— Написал.
Игорь, запыхавшись, вынырнул из куста у самого гамака и показал дяде свернутую в трубочку тетрадку:
— Вот. Отрежь мне маленькую половинку, а себе оставь большую. Спасибо. Ну и дыня!
Игорь «углубился» в дыню, так по самые уши и въелся в нее. А сам на дядю косится.
Дядя углубился в сочинение. Туфля свалилась наземь.
Читает и большим пальцем босой ноги в гамаке пошевеливает. Это признак: дядя Вася в хорошем настроении.
VIII. НА ЮГ *
Дядя Вася прогостил в усадьбе неделю. Как-то утром вынес он на веранду свой чемодан, разложил по скамейкам вещи и ушел с мамой Игоря в беседку — совещаться. Беседка была сквозная, и Игорь с вершины каштана все видел: дядя горячо что-то маме доказывал, убеждал, но она отмахивалась от него, как от большой, несносной мухи, — нет, нет и нет! Дядя опять жужжал, взмахивал руками, вот-вот взлетит к сквозному куполу. Наконец мама согласилась, опустила голову и стала взволнованно щипать бахрому своего синего платка. Беспокойный какой дядя… Пользуется тем, что мама слабенькая, и пристает.
А дядя Вася встал в дверях беседки, сложил руки рупором, обернулся во все стороны и крикнул:
— Игорь!
Ага… Стало быть, о нем совещались. Мальчик с ветки на ветку, точно по привычным ступенькам, соскочил в траву, раздавил на щеке кровопийцу-комара и побежал к беседке. Дядя, хитро прищурив глаз, покусывал бородку.
— Садись.
Что такое? Кажется, все утро он вел себя так, что хоть картинку с него рисуй для хрестоматии: образцовый, примерный мальчик. Просят пальцами не трогать…
Игорь сел рядом с мамой. Она осторожно вытащила из пушистых волос мальчика застрявшую в них козявку и притянула его к себе. Все в порядке. Значит, не выговор, а что-то другое.
— Дядя Вася уезжает сегодня вечером на юг. К морю, в Прованс. Хочет снять там в аренду ферму. И просит, чтобы я тебя с ним отпустила недели на две. Что ты нам на это скажешь?
Что скажешь?! Игорь сжал плечики, точно хотел весь в прутик вытянуться, и тихонько-тихонько укусил маму за мизинец.
Она знала, что значит такой безмолвный ответ: «Очень хочу, ужасно хочу, умоляю!..»
— И тебе не будет без меня скучно?
— Будет. Но ведь только на две недельки… Там почта есть, дядя Вася?
— Разумеется. В Центральной Африке и то к баобабам почтовые ящики прибиты.
— Ну вот видишь. Я тебе буду каждый-каждый день две открытки посылать… Раскрашенные. Одну утром, другую вечером. И думать о тебе буду, и во сне тебя видеть буду. Пустишь?
— Не прыгай. Вот только папу в десять часов по телефону спрошу, он сегодня в Париже. Он, я думаю, тоже позволит… Только слушай внимательно. В море одному без дяди Васи не купаться. Ни-ни. Дай слово, иначе нам дальше и говорить не о чем.
— Честное-пречестное слово!
— Хорошо. Плавать только на мелком месте…
— Что ты называешь мелким местом?
— С твой рост. Не глубже.
Игорь тяжело вздохнул.
— А если я буду за дядю Васю держаться?
— Не торгуйся. Плаваешь ты еще, как котенок…
— Но ведь я так никогда не выучусь! Морская вода тяжелая, а я совсем легкий… И дядя Вася, как спасательная лодка, рядом ведь будет. Мамуся…
Дядя Вася только рукой отмахнулся:
— Нет уж, спасибо. Я тебе не морская нянька. Плавать далеко и на буксире тащить барахтающихся мальчиков не намерен.
— Я согласен. Раз вы оба сговорились, ничего не поделаешь.
— Слушай дальше, — сказала мама. — Купаться будешь два раза в день, минут по десять, не больше.
— А шлепать по воде можно?
— Это уж там на месте дядя Вася решит.
— Там видно будет. — Дядя подмигнул Игорю и опять пожевал свою бородку. — Другие мальчики до того дошлепываются, что совсем лиловые становятся. Как персидская сирень.