Суета, стр. 6

Конечно, хорош дед, но стар уже. Надо будет ему обязательно мармелад достать.

Не знаю, порыв там или подъем, но коллеги еще почти месяц таскали грузы. Только потом уж районному начальству удалось окончательно отвоевать корпус. Наши к тому времени начали оперировать. Если бы они сами не затащили все в корпус да не начали потом работать на свой страх и риск, еще неизвестно, чем бы все кончилось.

Все-таки спасибо районному начальству, хорошо включились.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Я всегда с удовольствием у них бываю. Спокойно, хорошо, никакой конкурентной суеты, как в иных крупных научных котлах. Всего полтора года, как начали работать, а какая уверенная, дружная компания образовалась.

Первый раз я к ним случайно попал: Лев попросил больного посмотреть. Знакомый их завхоза. В прошлом — ранение в ногу, поврежден был сосуд — бедренная артерия. И жил сначала парень, потом мужик, а сейчас дед уже почти тридцать лет с громадной аневризмой бедра. Не беспокоила она его. Но сколько веревочке ни виться… В конце концов надорвалась, поползла. Молодой был — все нормально, просто сильно расширенная артерия. А потом склероз присоединился. Под семьдесят, наверно, было ему. В один миг ногу разнесло. Никогда не видел, чтоб бедро так пульсировало.

Я как глянул!.. Куда там консультировать! Срочно на стол нужно.

Ребята все они хорошие, но на сосудах никогда не работали. В простых больницах у нас такие вещи не оперируют. Только в институтах да в специальных отделениях — в сосудистых центрах. А теперь вот они в простой больнице начали оперировать. А в то время еще не делали. В то время! Полтора года назад всего!

Мужик был хоть и стар, но здоров. На фронте в разведку ходил. Хоть больной, в постели, а все равно гвардейцем глядится. По сторонам смотрит, будто «языка» взять норовит. Так сказать, не упустит, что плохо лежит или шатко идет.

Было уже поздно, когда я приехал. Не знаю, как у меня так получается несносно. Лев позвонил часов в двенадцать дня. И дел, казалось, никаких, садись в машину да поезжай. Нет, все чего-то суетился, суетился: то директор вызвал, то с завом сидел, то всунулся в игру шахматную с ребятами… Приехал к ним уже после шести часов.

А они все сидели ждали. Очень хорошие ребята — спокойно сидели и ждали. Рабочий день кончился давно. То ли долг, то ли интерес? На одном долге не просидишь долго. А интересно, какой у них интерес? Карманный или профессиональный?

В конце концов, всего лишь знакомый их сотрудника. Тот хоть не врач, а тоже ждал. Презабавный тип этот Святослав Эдуардович. Нетривиальный. У них больница что кунсткамера — каждый экспонат достойный. Да, пожалуй, все мы экспонаты нашей общей кунсткамеры.

Я надел халат, и мы с докторами побежали в палату. Как в кино: впереди профессор торопится, на ходу застегивая халат, а за профессором синклит врачей поспешает в ритме лидера, то бишь в моем ритме. С одной стороны, хорош я — время раскидал ни на что, на пустоту, а тут на тебе — бегу, от смерти спасаю. С другой стороны, это меня греет, я нужен, я спаситель, без меня беда, люди меня ждали не зря. Ну, зря не зря — будет еще видно.

В коридоре жена сидит, глаза раскрыла, в блюдцах своих меня готова растворить. Сразу чувствуешь, что не зря живешь. Это, наверное, единственное, что может жизнь продлевать… При прочих равных, конечно. Если не очень чем-то в жизни мучаешься, если в основном удовлетворен, остается главное — нужным быть.

Теперь-то я сижу рассуждаю спокойно. Философствую. Интеллигентничаю. Или интеллектуальничаю?.. Как же правильно будет? Какая разница? Наверное, интеллектуализм — форма умствования и существования, а интеллигентность — образ мышления и жизни. Первое не от души — от книг, от придуманного, от выученного. Второе — врожденное, от живота, как само получается. Ох, отче, интеллектом балуете… Они меня ждали, а я болтался — и никакой, стало быть, интеллигентности. Интеллигент не опаздывает.

Прибежали к больному… Батюшки!..

Ну, он согласен. Жена согласна. Срочно на операционный стол. А у них ни инструментов сосудистых, ни игл, ни ниток нужных. Я позвонил в институт к себе — там приготовили, Святослав Эдуардович сгонял, привез быстро.

Тоже время протянули.

Уже через неделю Святослав исхитрился раздобыть все сосудистые причиндалы. Уже через неделю, чуть больше, у них были и сосудистые инструменты, и сосудистые протезы, и сосудистые иглы разных размеров — все было. Через неделю! Люди годами достают, маются, а они у знакомых, в институтах выпрашивали в подарок. Много Святослав достал всякими путями. Силен мужик. Я тоже помог им кое-что приобрести. Но в основном он. Это почти невозможно, заявки по инстанциям на подписях по году лежат, а он достал.

Ночью оперировали. Иссек я всю аневризму и артерию протезировал веной с той же ноги. Часа два прошло — закрылся сосуд. Тромб. То ли я заузил место стыка артерии и вены, то ли чего еще…

Опять оперировали.

Три раза оперировали.

У нас в сосудистой хирургии такое нередко бывает, а тут и они приобщились. Все обошлось в конце концов. И жизнь спасли, и ногу сохранили. Завел я ребят тогда. Заводные! Еще несколько раз приезжал. Еще несколько операций сделали вместе. Теперь они сами, да, может, и не хуже нашего делают. Во всяком случае, первая обычная больница, где делают такие операции.

Нет-нет — профессиональный интерес подогревает нашу жизнь. Таков, наверное, наш век: жизнь только на этом и может держаться…

Я к ним часто катаюсь. Практически во мне уже нужды нет, да мне здесь приятно. Спокойно. Мне здесь сносно — вот. С одной стороны, я для них большой шеф и учитель. С другой — никто меня не теребит, никакой суеты, сам учусь у них бессуетной жизни. И товарищи они мне, по крайней мере ведут себя так. Я профессор, шеф, а могу себя вести как простой доктор. Тоже сладко.

Да и от домашних сложностей сюда убегаю. Вроде бы какие сложности? Я одинокий мужик уже более десяти лет, детей нет, живу со стариками родителями, — какие сложности? Но это формально. А Галя? Уже три года. Курортный марьяж, как говорится, а вот уже три года и, по-видимому, теперь надолго. Муж у нее не сладок был… наоборот, горький… Ушла она от него. Собственно, я ей теперь муж. Ребенок у матери живет. У ее стариков квартира — об одну комнату. Записался на кооператив — так когда это еще будет. Ждем-ждем — а вот он и жизни конец. Но я еще повоюю. Пожалуй, погорячился насчет близкого конца. А сейчас спасибо Святославу, помог снять квартирку. Вроде бы холостяцкий скворечник, да ждать кооператив теперь полегче. Да, спасибо Эдуардычу. Как ему все удается? Назовем это научно: талант коммуникабельности. Они с тем разведчиком, которого я первым оперировал, чем-то похожи. Возраст разный — хватка та же, железная. Тот полный, седой, глаза серые — светлый. Этот худой, темноволосый, очки притемненные. А глаза одинаково смышленые. Глаза разведчиков. Или, как говорит сам Свет, — пайщиков. Да только не про себя он это говорит и совсем другое имеет в виду. Я у него спросил: ну скажи, каким образом тебе так быстро удалось найти квартиру? А он смеется: «Все мы пайщики — вот и помогаем друг другу». — «Какая же вам корысть?» — спрашиваю. «Значит, есть. Без корысти не разбежишься, можешь быть уверенным».

Разные позиции бывают. А какая корысть у этих ребят? Они сейчас много оперируют. Недавно на больничной конференции докладывали свой материал, уже немалый, много операций настругали, а главный им в конце говорит:

«Все это прекрасно, Лев Михайлович, и я вас поздравляю с успехами, но надо несколько умерить ваши сосудистые подвиги». — «То есть?» Может, и вправду Лев не понял, да только не первый год в больницах работает, наверное, шельма, сразу все сообразил. «Знаете ли, заведующий отделением не только великий врач и отец больным, он еще и администратор. Вы должны деньги считать». — «К сожалению, Матвей Фомич, это совсем нетрудно. Даже моих весьма средних арифметических способностей хватает».