Суета, стр. 25

И сами молодые, и вся категоричная молодежь, да и пожилые и старые — все смотрели на Льва уважительно, можно сказать, глазами, влажными от умиления, смотрели с гордостью и самодовольством: в их компании, с ними ел, пил, танцевал — совсем как простой смертный — человек, столь нужный миру!

Он же просил плюнуть на него, простить его, не огорчаться за него и как можно быстрее вернуться к общему веселью, без которого и ему и всем вокруг жизнь не в жизнь.

Он не оглянулся посмотреть, где плавают корабли.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Гипс подсох, а влажность чувствуется. Противно. И вроде бы не больно, а шевельнуть ногой нельзя. Волосы на ноге прямо впаялись в гипс. Надо было их сбрить, наверное. А сам перелом не болит. Ничего, ночью заболит. А как перелом может болеть? Нога, нога ночью заболит. Сейчас меня, конечно, интересует, как правильно сказать! Странное существо человек.

Надо ж, чтоб так угораздило! И поделом мне. Все шло к тому. Сначала эта дурацкая игра с ГАИ. Пролетел цистерну с квасом на скорости и только потом разглядел спрятанную за ней машину с милиционером, замеряющим скорость. Только успел подумать, что ушел, обманул, пролетел под девяносто безнаказанно, как у следующего перекрестка уже останавливают. Конечно, по рации передали. Вышел к милиционеру с трешкой, зажатой, так сказать, в потной ручонке. Но он меня сразу обезоружил. Идет навстречу, улыбается радостно, как ребенок, удачно купивший серьезного взрослого дядю: «Хорошо устроился, правда? Спрятался, и никто не замечает. А здесь я жду». И засмеялся в голос. Как приятно встретиться с такой искренней, непосредственной радостью! Я ему даже своих документов не предъявлял, сразу уплатил и говорю: «Ваша взяла». Посмеялись, и я поехал. Первый знак. Надо сразу же быть осторожнее. А я по-прежнему легкомыслен. Только отъехал — вижу: старушка идет по тротуару. Ну совсем еле-еле ползет. Два шага — постоит, два шага — постоит. А я у светофора стою наблюдаю. Думаю, надо бы подкинуть старушку: ведь наверняка где-то рядом живет. С такой скоростью она далеко вряд ли направится. Ну ладно, не подумал бы, а то ведь подумал, додумался, а зеленый дали, я и покатил. Нехорошо. Вроде обет какой-то не выполнил. Это был второй знак.

Поехал. И вот результат. Возмездие.

Возмездие не за горами оказалось.

Это мне еще повезло, что недалеко от Левкиной больницы. Не надо было так тормозить. Надо было прерывисто — не занесло бы. Профессионалы тут же учить меня стали. Интересно. Неважно, как разобьюсь, неважны повреждения — важно, кто виноват. Им ремонт не проблема, их, что называется, ремонт не колышет. И по деньгам пустяк, и в гараже тут же починят. А для меня все это — о-го-го! Ты, говорят, должен был сделать так-то и так-то. «Да я же разбился бы сильнее!» — отвечаю. «Ну и что? Тогда я был бы виноват. Или влево ушел бы». — «Так он бы тогда в меня врезался». — «Он был бы виноват».

Но вообще-то я легко отделался. Перелом голени — если хорошо схватится, обойдется. Остальное-то все цело — и живот, и голова. Одна нога только. И машине могло бы хуже быть. Два крыла да бампер. Могло быть хуже. Пока я здесь, машину сделают. Это хорошо, что рядом с Левкой. И меня к нему привезли, и машину сразу же сюда, к больнице, доставили. Здесь Свет поможет к моему выходу все сделать. Да, рублей на триста, минимум, я накрылся. Дешевле не получится — крылья, работа, краска…

Все-таки болит нога. Не Бог весть как, но болит. Когда на шине, кверху нога, вроде поменьше. Что называется, места ей не найду. Дня три еще поболит. Потом разрешат с костылями ходить, а когда ложиться — опять на шинку, ногу наверх. Если уж суждено мне было разбиться, то все произошло, что называется, в условиях максимального благоприятствования. Лев первый прискакал. За ним Руслан и Федя. В один миг все сделали. Пока снимок, пока гипс накладывали, в отделении уже палату приготовили. В институте у себя мне было бы не лучше. Хуже, наверное. Там нас, профессоров, полно, пруд пруди, а здесь я один. Там товарищи по работе, а здесь друзья. Там я как все, а здесь — патрон. И Свет тут же пришел, взял техпаспорт. Даже главный пришел, посочувствовал.

Приятно смотреть на них. Сработались, как никакая машина не сумеет. И дед приходил — от него на всех тепло идет; пришел чай мне сделал. Стиль у него другой — Левке такое просто бы в голову не пришло, а он кипятильничек притащил, бутерброды. И не хотелось мне, а как дед сделал, так приятно было выпить. Лучезарно он заботится, сразу и чаю хочется, и лежать с ногой на шинке хочется, так приятно принимать его заботу.

Лучше машины… Все пригнано. Один к одному, никакой розни, никакой подсидки. С самого начала, еще когда делал у них первую операцию, видно было, что удачно подобрались. Первая была сосудистая для них. И вот результат — в обычной больнице сумели наладить. И подходят они друг другу, и с главным им повезло, и со Светом. Все, как говорится, в ажуре.

Вот и Лев.

— Что, Левушка, кончили? Все операции?

— На сегодня все. Болит?

— В пределах. Как и должно быть. Ты Гале дозвонился?

— Сейчас прискачет. Я сказал ей: все в порядке будет, не волнуйся. Как кровать, удобна? Не сменить?

Вот что значит условия сверхмаксимального благоприятствования! Кровать даже предлагают сменить!

— Чего крутишь? Костыли когда дадите?

— Размечтался!

Нашутились, так сказать, вдосталь. Оба ерничаем. Как-никак, а ситуация новая, непривычная. День-другой — и привыкнем, наверное.

— Тебе чего-нибудь вкусного принести?

— Чайком дед напоил, а так ваша баланда меня пока устраивает. Не бери в голову — Галка наладит. У нее опыт есть в вашей больнице.

— Шутишь? Ну шутник! Ну одолжил!

В жизни мы так со Львом не разговаривали.

Ну вот и Свет пришел. С вестями о коне моем. Xоть теперь и не скоро в седло, суетиться надо заранее. «Все в порядке, Алексей Алексеевич». Свету идет седина. Все они уже подались. Совсем мальчишки были вначале, а теперь маститы.

— Отрастил брюшко, Левушка.

— Ничего. К столу могу подойти. Не мешает.

— И тебе не мешает, Руслан? Ты-то будешь помощнее.

— Пока не жалуюсь.

— Да и вы, Алексей Алексеевич, не стали изящнее. — Свет чувствует себя с профессором в своей тарелке.

— А я, что ж, по-вашему, не матерею? Тоже расту в собственном мнении. Ничто так не толстит, как именно этот рост.

Федя, конечно, не преминул, тишайший Федя:

— Значит, только мы со Светом думаем о себе скромненько, соответственно своим заслугам.

— Мы, может, тоже соответственно заслугам, но хорошо. Свет еще молод, а тебя язва спасает. Понял?

— Куда уж там молод! Смотрите, сколько седины.

— Седина уже у всех. Наверное, микроклимат в вашей больнице серебрит. Главный так совсем белый стал.

— Главный сед, но кудлат, а мы с Русланом еще и полысели маленько. — Лев действительно теперь только за висками следить может. Все остальное на голове несущественно. Стало несущественным.

— Руслан за заведующим тянется. — Свет включается в беседу на правах коллеги. И они забывают, что он не доктор. Привыкли. По-моему, они его иногда принимают за главного.

Смотрел я на них с завистью: как приработались — ладонь не просунешь.

А вот и Галя. Сразу все разбежались.

Конечно, преувеличенный страх, страсти, страдания. Может, женщинам так и положено. У меня-то все в порядке, но что ремонт будет стоить не меньше трехсот, я ей пока не скажу. Женщинам надо поменьше знать о мужских заботах. Сиди жди, ешь, плачь. А потом спи, люби, страдай…

ФЕДОР СЕРГЕЕВИЧ

Интересно, с какой стати приехала к нам эта комиссия? Никого не предупредили, ничего не сказали. Уж конечно, не в честь десятилетней работы нашего отделения.

Походили по коридорам, палатам, все им понравилось. И наши начальники довольны, конечно. С другой стороны, когда комиссия всем довольна, тоже опасно. Черт ее знает, что они хотят. Так уж мы привыкли, что комиссия должна недостатки искать. Сначала скажут, приехали помочь, потом недостатки найдут, потом виновных в этих недостатках, потом накажут этих виновных, потом сообщат по инстанциям, что меры приняты. А эти?.. Эти ну всем довольны — жди подвоха.