Цацики и его семья, стр. 17

Пустоту, образовавшуюся после переезда Йорана, в течение нескольких недель заполнял Мортен. Его папа лежал в больнице, и Мамаша предложила Мортену пожить у них.

— Отец слишком много пил, — сказал Мортен. Отец Мортена был настоящий пьяница. Когда Цацики возвращался из школы, он частенько сидел на лавочке в парке вместе с другими пьяницами. Но теперь он лежал в больнице. Если он не бросит пить, его лишат родительских прав. И Мортену придется переехать в другую семью.

Мортен этого не хотел. И Цацики тоже не хотел, потому что подозревал, что этой другой семьей вполне могут стать они с Мамашей. Он видел это по Мамашиным глазам, хотя она ничего не говорила. И хотя Мортен последнее время вел себя довольно прилично, Цацики не хотел жить с ним в одной квартире.

Мортена поселили в комнату Йорана. Это Цацики тоже не нравилось. Он еще не перестал надеяться, что Йоран вернется к ним. К тому же до появления Мортена комната Йорана пахла Йораном, а теперь в ней пахло только гелем для укладки волос и дезодорантом.

Мортен использовал очень много дезодоранта и еще больше геля для укладки волос. По утрам он подолгу торчал в ванной, и Цацики едва успевал чистить зубы. Вообще Мортен так хорошо заполнял пустоту, что Цацики почти не оставалось места. Дело в том, что приятели Мортена тоже, можно сказать, поселились у них. Они приходили, пили чай и мусорили. Они ели гамбургеры, не угощая Цацики, и включали музыку еще громче, чем Мамаша.

— Мы с тобой как на вокзале живем, — смеялась Мамаша. — Люди приходят и уходят.

Цацики больше нравилось, когда люди уходили. Он раздумывал, не написать ли письмо папе Мортена и попросить его побыстрее вернуться. Ведь все, что от него требовалось, — это всего лишь бросить пить.

Однажды в пятницу Мамашу пригласили в гости, и она разрешила Мортену устроить вечеринку.

— Но чтобы никакого спиртного, — строго сказала она.

— Обещаю, — ответил Мортен. — Я теперь ни за что не притронусь к алкоголю.

Цацики ждал к себе Пера Хаммара, но они дали слово сидеть в детской и не мешать подросткам. Задолго до прихода гостей они спрятались в домике под потолком. У них и в мыслях не было никому мешать — они просто хотели немного пошпионить.

Мортен выключил свет, оставив только две красные лампочки, романтично мерцавшие на подоконнике. Эти лампочки ему дала Мамаша, так как свечи зажигать она запретила. Цацики и Перу Хаммару было не так-то просто разглядеть то, что происходило внизу.

— Хорошо, что мы не подростки и нам пока еще не надо так обжиматься с девчонками, — хихикнул Пер Хаммар.

Цацики как раз казалось, что со стороны это выглядит довольно приятно. Ему даже почти хотелось стать подростком и танцевать с девчонками вот так — близко-близко. Но он не осмеливался признаться в этом. Пока что он был женоненавистником, и только в шестом классе, когда он будет как Мортен, он станет соблазнителем.

Он будет соблазнять Нинни. Нинни — добрая и симпатичная, и тайком Цацики был немного влюблен в нее. Но ведь женоненавистник не может признаться в этом. Даже Перу Хаммару.

Когда Мортен танцевал с Карин, старшей сестрой Пера Хаммара, он положил руки на ее зад и поцеловал ее. Тут уж Пер Хаммар не мог больше сдерживаться и расхохотался:

— Фу-у-у! — подвывал он. — Сеструха обжимается!

Мортен тут же выпустил Карин. Он зажег яркий верхний свет, и от неожиданности все заморгали.

— Какого черта! — выругался Мортен.

— Иди отсюда! — сказала Карин — она думала, что может командовать Пером.

— Валите! — крикнул Мортен.

— Ты мне не брат, — сказал Цацики. — Не смей мне приказывать. Но мы и сами уйдем, уж очень противно видеть, как вы идиотничаете.

— Везука же тебе, Цацики, — сказал Пер Хаммар. — Лучше бы у меня вообще не было братьев и сестер, и одного родителя мне бы вполне хватило. У меня дома все только и делают, что ссорятся. Не одни — так другие, если у нас с Хеленой и Карин мир, то обязательно ссорятся мама с папой.

— Правда? — сказал Цацики. Он полагал, что родители всегда во всем согласны друг с другом. — Из-за чего они ссорятся?

— Из-за телевизора и воспитания. В основном из-за воспитания, из-за того, кому мыть посуду и когда Карин следует возвращаться домой.

Цацики подумал, что ему повезло: у него нет старших братьев и сестер, которые могли бы им командовать, и папа его живет в Греции. Они с Мамашей никогда не смогут поссориться — Греция слишком далеко. Правда, вот по Йорану он ужасно соскучился.

Свадьба

Когда Мортен вернулся домой к своему отцу, в доме у Цацики и Мамаши стало совсем тихо и пусто. Они ходили в кино, в театр и уже четыре раза посмотрели «Лебединое озеро». Мамаша считала, что Цацики надо отдать в балетную школу. Сам Цацики считал, что футбол куда веселее, во всяком случае, больше подходит для мальчика.

Они с Пером Хаммаром ходили на футбольные тренировки. Пер Хаммар мечтал стать профессиональным игроком. Цацики становиться профессиональным футболистом не собирался, потому что играл слишком плохо.

— Может, поиграем в умирающего лебедя? — вздохнув, предложила Мамаша и выключила радио, где крутили песню Элвиса.

— Нет, — сказал Цацики. — Давай лучше в футбол.

— А я думала, что это будут мои самые счастливые деньки, — снова вздохнула Мамаша и пропустила простейший гол. — Диск продается, у нас отличный рейтинг, почему же я так несчастна?

— Потому, что Йоран женится, — сказал Цацики и забил еще один гол.

И Цацики, и Мамаша были приглашены на свадьбу. Цацики надел свой костюм, хотя уже немного вырос из него. А еще он подстригся.

— Ты не хочешь снова сделать ирокез? — спросила его Мамаша, когда они пришли в парикмахерскую.

— Нет, — сказал Цацики. — Я не хочу больше быть могиканином. Так я буду думать только о Йоране.

В церковь пригласили не очень много народу. Это были в основном сослуживцы Йорана и Будиль.

Цацики был знаком со многими из них, но он никогда не видел их такими нарядными. На всех была роскошная форма с блестящими золотыми пуговицами. На головах стильные фуражки, сбоку сабли.

Самый красивый был Йоран. Такой красивый, что у Цацики на глаза навернулись слезы. Мамаша тоже чуть не прослезилась, когда обнимала его.

— Будь счастлив, солдат, — всхлипнула она.

— Садитесь в первом ряду, — сказал Йоран. — Вы — моя семья.

— Тогда нечего было уезжать от нас, — серьезно ответил Цацики. — Раз мы твоя семья.

Церковь была торжественно убрана, вышел священник, одетый в белую мантию.

— А я-то хороша, платок носовой забыла, — сказала Мамаша.

— Ты что, простудилась? — спросил Цацики.

— Нет, — сказала Мамаша, — просто на свадьбах принято плакать.

Оно и понятно, — подумал Цацики. Зрелище было не из веселых. Платок бы ему и самому пригодился. Когда Йоран с Будиль шли по главному проходу, он понял, что Йоран уходит от них навсегда.

Цацики всхлипнул. Мамаша взяла его за руку и до боли сжала ее. Но в сердце было больнее. От боли у Цацики даже в ушах зашумело. Слова священника дошли до него только когда тот произнес имя Йорана.

— Я спрашиваю тебя, Йоран Ларсон, согласен ли ты взять в жены Будиль Марию Линдстрем и любить ее в горе и радости?

— Нет! — закричал Цацики, и голос его эхом прокатился по церкви. — Нет, Йоран! Не делай этого!

Священник удивленно посмотрел на него. Кто-то из гостей громко засмеялся. Будиль и Йоран обернулись. Йоран улыбнулся и подмигнул Цацики. Это означало, что он не сердится. Зато Будиль была вне себя от бешенства.

— Почему ты ответил «нет» за Йорана? — спросил священник.

— Он должен быть с нами, — всхлипнул Цацики. — А не с ней.

— Счастье для одного часто оборачивается несчастьем для другого, — серьезно сказал священник. — Но ведь вы, Йоран, женившись на Будиль, не забудете этого мальчика?

— Конечно, нет, — ответил Йоран. — Как же я смогу забыть его?