Первое имя, стр. 51
Тут Григорий Васильевич увидел Паню и притворился, что рассердился:
— Воспользовался случаем, прибежал на траншею! Почему меня в горном цехе не подождал? — Он взял папку с таблицей, спрятал колдунчик в карман и приказал: — Домой ступай, не задерживайся. Скоро темнеть начнет… А за таблицу спасибо!
— Боевого ты себе личного секретаря завел, дядя Гриша, — сказал Красулин.
— Ну как же, помощник растет… — ответил Пестов.
Машинисты пожелали Полукрюкову удачной вахты, простились с ним и от борта траншеи направились к цеховой конторе.
— Панёк! — позвал Степан, наклонился к нему и, улыбнувшись, спросил: — Знаешь, какая у меня к тебе просьба?
— Знаю, наверно, — ответно улыбнулся Паня. — Нижайший передать?
— Догадлив! — похвалил Степан. — Вот именно: нижайший… А с Федунькой дружишь? Не деретесь теперь?
— С ним подерешься, как же… С ним весь класс дружит. Сейчас я к нему пойду.
— Беги, будь здоров!
Пробираясь между известковыми буграми Крутого холма, Паня услышал тихое:
— Пань, Пань, Пань! — будто синичка прозвенела.
Он оглянулся — никого. Двинулся дальше, но снова услышал: «Пань, Пань, Пань!» Быстро обернулся и увидел что-то красное, нырнувшее за бугор.
— Женька, вылазь, я твой красный берет засёк! — крикнул Паня. — Чур, больше не прятаться!
Из-за бугра появилась смеющаяся Женя.
— Ты зачем на рудник пришла? — спросил Паня. — Смотри, нагорит тебе от старших за то, что ты в гору суешься.
— И пускай!.. Надо же мне посмотреть, как Степуша работает. Я каждый раз сюда бегаю, потому что я хорошо знаю дорогу… Пань, Пань, Пань, кто скорее!
И она побежала через пустырь, такая быстрая, такая легкая, что Паня сразу отстал и вскоре потерял ее из виду.
В старом доме
Почти каждый день Паня бывал у Феди, а Федя у Пани по самым различным поводам, но прежде всего потому, что их дружба становилась все крепче. Да и не могло быть иначе, так как мальчиков связала общая забота о траншее. Федя мог без конца слушать рассказы Пани о руднике Горы Железной, об экскаваторах, о горной работе… Впрочем, не одного Паню тянуло к Феде Полукрюкову, и Паня вовсе не преувеличивал, когда сказал Степану, что с его братом дружит весь класс.
Сегодня у Феди должны были собраться ребята из первого звена, задумавшие выпускать устный журнал «Пионерская дружба». Мысль о выпуске такого журнала подал Федя, а Паня ее бурно поддержал и поэтому очень спешил, чтобы не опоздать на заседание редколлегии.
— Ой, как ты долго-долго к нам шел! А я уже давно дома, — сказала Женя, опустошавшая разбитую под самыми окнами лакомую грядку, то-есть грядку, засаженную репой и морковью. — Хочешь репку?
— Получай! — Паня сунул ей в руку небольшой хрусталик и, ловко снимая зубами толстую кожуру репки, поднялся на крыльцо.
Он любил этот старый дом с высокими завалинками и небольшими окнами — дом, сложенный из толстых кедровых бревен, крытый тесом, тут и там тронутый бархатным ярко-зеленым мохом. Полукрюковы сняли его у одного железнодорожника, и Пане было жаль, что они бросят это жилье, когда построятся на Касатке. В старом доме ему нравилось все, даже крыльцо из громадных растрескавшихся плах… Вот сени. В них пахнет сушеными грибами и, конечно, мятой. Вот передняя, сплошь устланная домотканными половиками. Вот низковатая, но просторная горница, где все так уютно: на подоконниках цветы, на столах, на этажерках и на трюмо салфеточки и кружевные дорожки, а на стенах и на комоде великое множество фотокарточек в рамках из фанеры, из стекла, из пластмассы…
В горнице-столовой происходит жаркое сражение и стучат мечи. Само собой разумеется, что мечи деревянные — и вовсе даже не мечи, а палки. Ребята, начитавшись о Спартаке, вообразили себя гладиаторами, слышатся их воинственные клики и высокопарные угрозы… Вася Марков повержен наземь. Паня выхватывает меч из его рук и грозно мстит его победителю, Толе Самохину. Уже Толя загнан в угол между комодом и диваном, но на помощь брату спешит Коля. «Ты погиб, о бледнолицый!» — кричит он Пане, но Паню благородно, как мушкетер, защищает своей шпагой Федя… Страсти всех бойцов невероятно разгорелись, и Егорша, подпрыгивая, как резиновый, стал боксировать с Васей, потому что палок для них не хватило.
— А Вадьки нет? — спросил Паня, когда битва в основном была закончена.
— Не пришел. — Федя пригладил перед зеркалом растрепавшиеся волосы и поскучнел. — Гена тоже отказался. Я звонил ему, а он говорит, что занят… Все вечера занят с тех пор, как мы с тобой подружились.
— Понятно…
— Это вам на Горе Железной понятно, а я этого не признаю. — Федя рознял увлекшихся гладиаторов-боксеров и объявил заседание редколлегии открытым.
Еще не отдышавшись после битвы, мальчики сели за стол и стали хрустеть репками, которыми их щедро оделила Женя. Главный редактор, Федя, повел заседание как надо. Прежде всего он выяснил содержимое редакционного портфеля. Ну, надо признаться, что особых богатств в этом портфеле обнаружено не было, но ведь главное — начать дело.
Охрипшим от волнения голосом, с выражением Егорша прочел стихотворение о трудной разведке в Сухом логу. Это произведение понравилось ребятам, и Федя сделал лишь одно критическое замечание: нехорошо рифмовать «Сухой лог» и «геолог», потому что в именительном падеже — геолог — получается неправильное ударение. Ободренный Егорша тут же прочитал рассказик о том, как пионеры зимой помогали своей матери чистить железнодорожную стрелку. Приняли и рассказ… Братья Самохины соединенными усилиями написали очерк о ремонте мартеновской печи. Рабочие-мартеновцы не стали ждать, пока печь остынет. Надев шубы, они входили в мартен, их еще поливали водой, и они для шутки покрикивали: «Поддай пару, поддай пару!» Эти хорошие, смелые люди быстро закончили ремонт, и печь сварила несколько плавок стали сверх плана.
— Молодцы! — одобрил Федя. — Интересно было бы так поработать. Давайте сюда очерк. Пойдет!
— А я написал юмористический, очень смешной рассказ, как в «Крокодиле», о бароне Мюнхаузене из шестого класса, — похвастался Вася Марков.
Заранее твердо уверенный в литературном успехе, Вася стал читать своим нежным голоском, и сразу поднялся смех. Все поняли, кто такой барон Мюнхаузен, потому что этот барон поехал в Арктику на дрессированном кролике и стрелял в белых медведей из арифмометра. Редколлегия насмеялась досыта. Улыбался и Паня, хотя ему было неприятно, что Вадика прозовут Мюнхаузеном. Не смеялся только Федя.
— Ну что? — с торжествующим видом спросил Вася. — Идет?
— Нет! — коротко ответил главный редактор.
— Здравствуйте! — обиделся Вася. — Почему не идет, когда все смеялись?
— Потому, что наш журнал называется «Пионерская дружба», — напомнил Федя. — Твой рассказ не для дружбы, а против нее. Вадик Колмогоров сейчас хорошо учится, перестал спорить с закладами, а мы возьмем и обидим его, да? У нас и так с дружбой еще не все ладно. Нужно, чтобы дружба в звене крепла, а не слабела, понятно?
— Правильно! — подал свой голос Паня.
— Пожалуйста, оставайтесь без рассказа! — зашумел Вася. — Хоть сейчас могу его разорвать, будьте добры!
— Лучше пусть не будет рассказа, да будет дружба, — упрямо стоял на своем главный редактор. — Ты напиши другой смешной рассказ, чтобы он дружбе помог. Спасибо скажем…
— И не подумаю!
Вася разорвал рукопись и пошел в кухню, чтобы выбросить мелкие клочки своего произведения в мусорное ведро. Вернулся он, облизываясь:
— Ребята. Галина Алексеевна вынула из печи та-акие пышки! Она просит нас кончать заседание, потому что надо накрывать на стол.
В предвкушении несравненных пышек Галины Алексеевны мальчики с удовольствием выполнили эту просьбу и без труда уговорили подобревшего Васю написать другой рассказ, еще лучше, чем забракованный.
— А я со всеми девочками в моем классе дружу и со всеми вами, правда? Только с Вадиком еще не дружу, потому что он девочек обижает, — сказала Женя, доставая из горки чашки и тарелочки. — Я учусь на пятерки, все Степины и Федины носки перештопала и помогаю маме накрывать на стол.