Хирург, стр. 6

— Не кричите, Евгений Львович. Все хорошо. Дышим. Давление восстанавливается.

— Вы что-то очень спокойны, Галина Степановна… Давай, давай шелк зашивать. Сколько прошло от вскрытия грудной клетки?

— Пять минут до пуска кровотока.

— Это хорошо. Теперь можно не торопиться. — Мишкин замурлыкал любимую песню «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам и вода по асфальту рекой…».

Они медленно зашивали. Когда грудину сшили, Мишкин сказал, чтоб кожу зашивали сами, и вышел в предоперационную.

Галя передала дыхательный мешок сестре и вышла следом.

Он стоял красный, она рядом бледная. Больше никого не было. Он стукнул ее по плечу, обнял, прижал к себе.

— Неужели удача? Галенька!

— Ты совершенно неприлично рычал, как Отелло в провинциальном театре прошлого века, и вечно эта детская песенка.

— Дура ты. Это же впервые. Теперь отходить его. Что ты льешь?

— Не вмешивайтесь не в свое дело, Евгений Львович. Что надо, то и льем.

— Гормоны делала?

— Я потом все напишу и распишу, что делала и что надо делать дальше.

Он скинул на пол халат, фартук, перчатки в раковину и пошел. Галя за ним.

В ординаторской он взял со стола булку, влез в холодильник и стал пить молоко прямо из пакета, надорвав только уголок.

— Ты же дежурных объешь. Им нечего есть будет.

— Пусть идут домой. Я останусь.

— Люди принесли поесть что-то, а ты!

— Отстань.

Она ушла в операционную.

Когда Онисов пришел в ординаторскую, Мишкин сидел в кресле и рассматривал какой-то журнал.

— Как он?

— Нормально. Ну ты уникум, Женька.

— Ты смотри. Карикатурка. Жених и невеста. Оба длинноволосые, оба в очках, оба в брюках. Он, карикатурист, не поймет, кто из них кто. Вот что значит смотреть на форму, а не на существо. Вот детям также надо одеть людей по-разному, чтобы они могли знать, кто мальчик, а кто девочка. Даже если голые, а?! — Мишкин неестественно громко захохотал, что было ему несвойственно.

— Нет, ты уникум, спасу нет! Все равно не выдержит же.

— Пошел вон, дурак. Уходи с дежурства к чертовой матери. Сам с ним буду.

Он опять ушел в операционную.

Днем на работе Галя рассказывала о мужниных доблестях. Все охали, ахали, расспрашивали и не очень верили. А может, и верили.

— И ты там всю ночь была?

— Ушла в семь купить им что-нибудь поесть.

— А чего ж вы оставались, когда все сделано?

— А он не уходит. Я ему тоже говорила. Все расписала, что, как, и когда, и почему, и зачем лить. А он не уходит. Он как нависнет над больным своим телом громадным… И они у него выздоравливают, по-моему, не от лекарства, а от тела, его тела, от тепла его тела.

— А знаешь! Может, он и прав.

— Так ведь выздоравливают не только у него. Мне-то каково!

— Такую операцию сделать! Ох и везет вам, Галочка. А что, им есть не дают, что ли? Зачем им покупать ходили?

— Закона-то нет кормить дежурных, да чтоб как надо кормить. Поэтому где кормят, а где и нет.

— Одно дело дежурные, а другое дело — энтузиаст и патриот остался.

— Какое это имеет отношение к финансовым порядкам и к финансовой дисциплине? Надо позвонить ему.

— Женя! Ну как? Ну ладно. Иди домой. Ну там же дом все-таки — сын, собака. А вечером опять приедешь. Ну ладно. Еда есть в холодильнике. Подогрей только.

Галя повесила трубку, подошла к зеркалу, поправила прическу.

— Не подогреет ведь, будет есть холодное, я его знаю.

ЗАПИСЬ ТРЕТЬЯ

Восемь часов утра.

В большом кабинете главного врача по стенкам на стульях и креслах сидят дежурные, заведующие отделениями, заместители главного врача. Эта административная Пятиминутка должна закончиться к половине девятого, когда приходят все врачи и начинаются пятиминутки в отделениях.

Марина Васильевна. Давайте ваша сводки.

Дежурные сдают сводки движения больных. Главный врач подсчитывает, сверяет цифры с данными кухни и затем подписывает ведомость на питание больных.

Марина Васильевна. Так. Начинаем. Терапия.

Дежурный терапевт рассказывает, сколько больных было, сколько выписалось, сколько поступило, сколько состоит сейчас, кто тяжелый и были или нет нарушения труддисциплины.

Дежурный хирург рассказывает по такой же схеме и, кроме того, какие были операции за сутки и каково состояние послеоперационных больных.

Марина Васильевна. Сегодня к нам много всяких указаний поступило, и нам надо много сделать всего, много решить. Во-первых, вновь создан Освод, нам надо…

Мишкин. Что это — Освод?

Марина Васильевна. Общество спасения на водах. Когда-то это уже было, потом ликвидировали, теперь опять есть решение создать его. Значит, нам надо создать его, то есть выбрать уполномоченного в это общество и собрать взносы у всех в больнице. Какие будут предложения? Кого мы задействуем в уполномоченные общества?

Зам по административно-хозяйственной части, как говорится, в дальнейшем именуемый Зам по АХЧ, вносит рацпредложение:

— Это мы после решим, а сейчас надо взносы собирать.

Марина Васильевна. Это мы в день зарплаты соберем. Посадим человека у кассы — сразу и отберет у всех. Еще нам надо подписаться на журнал «За рулем», — она засмеялась, и все засмеялись. — Ну ладно смеяться-то, подписываться все равно надо — разнарядка.

Дежурный хирург. У нас опять была катастрофа с бельем. Белья не хватило. Пришлось девочкам после операций заниматься автоклавированием.

Марина Васильевна. Евгений Львович! Почему вы не можете организовать эту службу в отделении на спецуровне? Кто виноват?

Мишкин. Да что вы как с луны свалились! Кто виноват! У нас больные при прохождении стацлечения по линии обслуживания бельем не на спецуровне не в результате нарушений труддисциплины, а в результате рацпредложений и централизации, если угодно, Марина Васильевна. Кто виноват! Вот именно! Сначала объединили лабораторию в районную, потом бухгалтерия стала районная. Теперь прачечная централизованная районная берет и дает белье раз в неделю. Будто не знаете.

Марина Васильевна. Это ерунда, несмотря на всю вашу иронию. Значит, надо на складе взять больше белья. Чтобы был запас. Что у нас, белья нет?!

Мишкин. Легкое дело взять! Значит, на старшую сестру еще больше материальной ответственности за матценности ляжет. Ей что, больше делать нечего? Да и вообще — неделя. Понимаете, наше белье лежит неделю, ждет очереди в прачечную. Оно ж гниет — в гною, в крови, в кале, — уж не знаю, как это все назвать на птичьем сокращенном языке.

Марина Васильевна. А нельзя с ними договориться, чтобы чаще меняли?

Зам по АХЧ. Централизованная прачечная не может чаще, учреждений очень много у нее.

Мишкин. Когда была наша больничная прачечная — проблем этих не было. А сейчас даже помещение бывшей прачечной пропадает, пустует. И все ради этих идолов — централизации да экономии. Надо ж знать, где можно! Было белье — кому это мешало?! Улучшается все не от экономии, а от прибылей. Вы на медицине не экономьте.

Марина Васильевна. Ну ладно шуметь. Тут же мы сами не можем ничего изменить, — значит, надо делать то, что мы можем. Думать надо, как помочь делу. Вас мы, Евгений Львович, обяжем взять достаточное количество белья на складе, и чтоб перебоев не было. Вот так. Ты уж, Жень, совсем распустился.

Мишкин. Я?! Вы вот мне скажите, что делать мне с послеоперационной палатой. Ведь нехорошо получается. Я туда должен дать лучших сестер — надежнее. Так?

Марина Васильевна. Естественно.

Мишкин. В этой палате не присядешь иногда и за целые сутки. А на постах они ночью семьдесят процентов времени сидят за столом, а то и спят.

Марина Васильевна. Так что они хотят?

Мишкин. Хотят, чтоб по очереди все были в этой палате. А я не могу любого в эту палату поставить. И так самому приходится торчать там все свободное время.

Марина Васильевна. Вот и неправильно, что сами там торчите. Это вы плохой организатор.